Кинодокументалист-классик Сергей Медынский - о том, как он стал "правой рукой" Романа Кармена, почему не любит анекдоты "про чукчей", с какой деликатной просьбой генсек Брежнев обратился к кинохроникеру в Тадж-Махале...
Война наяву
Российская газета: Как вы пришли в кино? С чего все началось?
Сергей Медынский: До войны я учился в Московском педагогическом, на филфаке. Осенью 41-го вуз эвакуировался, а я остался в столице. В армию меня не брали по зрению, выдали "белый билет". Кто-то посоветовал мне поработать фотолаборантом в газете "Красная Звезда". А там собрались такие люди - чего только стоил молодой Константин Симонов!
Конечно, общаясь с таким человеком и подобными ему журналистами и писателями, я не мог всю войну просидеть в комнате с красным фонарем. Однажды исхитрился, уговорил одного военного, да и рванул вместе с ним на фронт. Так и стал воевать.
РГ: Страшно на войне - помните свои первые ощущения?
Медынский: Юлия Друнина хорошо сказала:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву, и тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Конечно, запомнился первый бой... Ползем вперед, а вокруг рвутся мины. Мне кажется, что я, как магнит, их притягиваю... Страшно - слово не то. В какой-то момент просто не веришь, что это происходит с тобой... И вот ползу, вижу - перед самым носом каблук ботинка. Впереди человек лежит в какой-то неестественной позе и подняться уже не может. Не сразу я понял, что это убитый. Врезалась в память и обмотка кровавая метра на полтора, которая тянулась за человеком. Осколок чиркнул по ней, вот и размоталась. Боец умирал и, еще не понимая, что все, конец, продолжал ползти в сторону врага. Его бой продолжался до последнего вздоха... Эта картина и сейчас перед глазами.
РГ: Фильмы про войну смотреть любите?
Медынский: Современные - нет, не тянет. Та же "Звезда", ремейк - никуда не годится, одни спецэффекты, Голливуд - нет правды... Моя любимая картина на военную тему - всегда с ребятами смотрим - "Хроника пикирующего бомбардировщика". Потрясающая вещь! И песня там замечательная - про "воздушных рабочих войны"... Еще не могу равнодушно смотреть кадры фронтовой хроники - ведь каждый солдат, который бежит, он живой, пока на экране... А что дальше было? Стоит задуматься, и - душат слезы...
По небритой щеке калошей
РГ: Во ВГИК вы поступили с первого же захода?
Медынский: Повезло мне. В знаменитый институт я попал уже зимой - так демобилизовали. Приехал в Москву в конце ноября 1945 года. Москва произвела на меня тягостное впечатление: обшарпанная, холодная, ветер гоняет по улицам мусор. Замерз как цуцик. Через час уже сидел в бане, что рядом с нашим домом. Там и встретил Федьку Добронравова, он потом снимал "Неуловимых мстителей", а тогда только что поступил во ВГИК. "Что будешь делать?" - спросил Федька сурово, на войне он дослужился до лейтенанта. "Да вот думаю..." - "А что тут думать - давай к нам, во ВГИК". Тут же мне вспомнился Симонов, а еще... Роман Кармен.
Дело в том, что еще в 1936 году в кинотеатре я увидел сюжет из Испании и прочитал надпись в титрах: кинооператор орденоносец Роман Кармен. Подумалось: надо же, какой храбрый человек - орденоносец, снимает войну! В общем, через день я уже ехал поступать в Институт кинематографии, на троллейбусе. На задней площадке стояли ребята и разговаривали. Понял, что это вгиковцы, прислушался. Вдруг один говорит: "И тут я слышу такой звук, будто кого-то по небритой щеке бьют старой калошей..." Я обалдел. Думаю: никогда не поступлю в институт, где такие необычные люди учатся - надо же, как образно умеют излагать свои впечатления от жизни!..
РГ: Вы так не умели?
Медынский: Ну откуда!.. Конечно, я здорово опоздал, но для меня как фронтовика сделали исключение. Спасибо режиссеру Льву Кулешову, автору нашумевшего еще до войны "Великого утешителя". Ладно, говорит, примем условно, зимнюю сессию вы, естественно, сдать не сможете, но если в апреле-мае не подтянетесь, тогда уж не обессудьте... Я изо всех сил "тянулся" и вскоре стал полноправным студентом. Выучился и пришел по распределению на ЦСДФ - киностудию документальных фильмов.
И надо ж такому случиться, прямо в коридоре, возле лестницы, сталкиваюсь с самим Карменом. К счастью, не растерялся и как воспитанный человек - не то что теперешние вгиковцы, которые так и норовят вперед тебя в дверь прошмыгнуть и только что не отталкивают - почтительно стал к стеночке и говорю: "Здравствуйте, Роман Лазаревич!" "И вам желаю здравствовать, - откликнулся живой классик, оценивающе оглядел и вдруг, уставив на меня свой палец, спросил: "Ваша фамилия, случаем, не Медынский?" Я едва чувств не лишился: ну откуда меня может знать в лицо такой человек?! "Да, - говорю, - Роман Лазаревич, вы не ошиблись". Он спрашивает: "А что бы вы сказали, если бы я предложил работать у меня ассистентом?" Отвечаю: "Да я, Роман Лазаревич, о таком и мечтать не смею!" "Хорошо, - говорит он, - но как вы относитесь к жаре?" Крепко озадачил: откуда мне знать про жару, вот морозы - дело известное... "Мы едем в Туркмению, и надолго, там будет жарко". "Куда скажете, - говорю, - туда и поедем". Все и решилось.
Нефтяники Каспия
РГ: Роман Кармен ведь тоже учился во ВГИКе?
Медынский: Да, конечно, в тридцатых годах. Это был творческий человек и разносторонний. Ведь он не только снимал хронику, но был и корреспондентом газеты во время войны, и книги писал. Мне постоянно твердил: "Сереженька, пишите, пишите..." Это с его легкой руки у меня несколько книжек вышло в "Детгизе", есть и специальные вещи. Удивительный был человек... Я всю жизнь был для него "Сережей", и общались мы только на "вы". Он ни разу не сказал мне "ты". А однажды предложил: "Сережа, ну зовите меня Рима, все же меня так зовут". "Да вы что, - вспыхнул я, - да никогда в жизни!" В голове не укладывалось: как можно человека, первым из кинооператоров въехавшего на танке в Берлин, запечатлевшего подписание акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, а до этого - хроникера легендарной испанской войны, участника знаменитых полярных спасательных экспедиций, автопробега Москва-Каракумы-Москва, личного друга Мао Цзэдуна, Джавахарлала Неру, Фиделя Кастро - о наших деятелях уж молчу, многие из самых высоких руководителей государства с удовольствием пожимали ему при случае руку - называть вдруг фривольно Римой?
РГ: Однако именно работа в 50-х годах на Каспии принесла Кармену, а вместе с ним и вам запредельное по тем временам звездное звание - лауреатов Ленинской премии...
Медынский: Да, получить такую премию творческому человеку было непросто. Достаточно сказать, что мы первыми за всю историю документального кино были ее удостоены. За два фильма - "Повесть о нефтяниках Каспия" и "Покорители моря". Эти фильмы, как писали тогда, "стали гимном самоотверженному труду".
РГ: Видимо, и вы потрудились на славу?
Медынский: Ох, действительно, всем досталось. До этого я по полгода работал с Карменом в Туркмении, Грузии, но на Каспии было нечто... Расскажу лишь один эпизод. Однажды Кармен разбудил меня в пять утра: на море шторм разыгрался страшнейший. А он радостный: "Это то, что нам надо. Едем снимать отправку вахты на "Нефтяные". Взяли аппаратуру, сели на какой-то кораблик. У пирса эту посудину как ваньку-встаньку кидало, но как отчалили - вообще караул. Меня замутило сразу же, но делать нечего: надо было снимать. Камеру "Аймо", про себя уж молчу, заливает солеными брызгами. Но надо терпеть: и мне и камере - уж больно героические кадры по замыслу Кармена должны получиться...
Первую кассету снимаю, кричу шефу, что надо перезарядиться, и ныряю в духоту тесного кубрика. Становится еще муторней, но мне удается и камеру протереть, и прижимную рамку вынуть и отложить подальше, чтобы не попали на нее капли соленой воды с лица и одежды. Перезаряжаюсь и чувствую, сейчас не выдержу - вырвет. Страшная духота тому только способствует. Наконец, сделал вроде бы все как надо, и как пробка из бутылки шампанского вылетаю наверх. На ветру полегчало, и я, можно сказать, уже даже радостно отснял вторую кассету. Довольный содеянным, рапортую шефу. Кармен кивает и командует капитану: домой. Развернулись, идем, вскоре берег желанный... Я лезу вниз: надо уложить камеру в кофр, собрать принадлежности. И вдруг вижу: на диванчике преспокойно себе "отдыхает" моя прижимная рамка. Оказывается, я забыл поставить ее в кинокамеру. В результате пленка не была прижата к кадровому окошечку и все получилось в нерезкости. Ужас!
Когда пленку проявили, напечатали позитив, мой позор был явлен на весь экран. Хорошо еще материал первого ролика оказался в порядке. Ну, а на втором все изображение мутное - брак. Кармен, конечно, сразу догадался, в чем дело, но при рабочей группе позорить меня не стал. Наоборот, к моему немалому удивлению, начал оправдывать: мол, был жуткий шторм и объектив водой заливало - какая уж тут может быть резкость...
Правда, когда мы остались вдвоем, строго спросил, в чем дело. Я, конечно, признался в роковой оплошности. "Здорово же тебя укачало, - вздохнул Роман Лазаревич. - А еще документалист... Запомните, Сережа: вы можете укачиваться и даже блевать, как лебедь, - я даже не знал, что и эта птица подвержена такой напасти... - Блюйте на здоровье! Но только тогда, когда вы без камеры. А вот когда вы снимаете документальное кино, так поступать непрофессионально. Вам ясно?"
Помню, когда вручали нам Ленинскую премию, я говорю: спасибо, но сейчас, когда мы здесь, в тепле, уюте и славе, в штормовом море бурлит работа. И как же так: нам дают премию за то, что мы рассказали об этих людях, а среди каспийских нефтяников нет ни одного человека, достойного такой же награды... Считаю, что это аванс нам и несправедливость по отношению к нашим героям. Может, это повлияло, но на следующий год наградили и нефтяников...
Пятьсот рублей за смерть Сталина
РГ: Вы - коренной москвич?
Медынский: Да нет, рожден и крещен в 1922 году в Екатеринбурге. Отец мой - дворянин, служил профессором в местном университете. Мама - дочь казачьего офицера Ильи Баранова, сотника войска Сибирского - домохозяйка. Казалось бы, тихие мирные люди. Только вот юность у обоих была очень бурной - они были эсерами. И поэтому в 1937 году, я помню, каждой ночью часов до двух-трех никто в доме не спал, ждали: придут арестовывать или опять пронесет...
РГ: Боялись тюрьмы?
Медынский: А кто ее не боится? Хотя, надо признаться, кое-какой опыт жизни за решеткой в нашей семье уже имелся. Мама сидела еще при царе, двадцати лет не было - студентка...
Я не могу сказать, что я какой-то особый на историческое чутье человек... Но вот в 37-м году сказал маме: "Мам, когда Сталин умрет, ты подаришь мне пятьсот рублей?" Она ответила: "Подарю, непременно". Был у меня приятель - Марк, попал к немцам в плен, а когда освободили, прямиком переселился в наш лагерь. А там еще страшней обстановка. Говорит: "Сережа, когда Сталин умер, я плакал!" Я не верю: "Маркуш, ну с чего тебе так убиваться? Сколько ты потерпел от этой власти, от того же Сталина..." Марк мне говорит: "Значит, Серега, ты был умней меня". Я не был умней, просто у меня была иная, нежели у других сверстников, информация.
РГ: Да вы же антисоветчик - как же Кармен недоглядел?
Медынский: Мне кажется, в чем-то он и сам был таким же... Впрочем, это не мешало нам честно делать свою работу на той же Красной площади. И парады с демонстрациями мы снимали несколько раз. Помню, стоим перед мавзолеем, я у него ассистент, он снимает. У нас две камеры было, пока он снимает, я вторую заряжаю, пока он снял эту, передаю другую. И вдруг вся площадь взрывается аплодисментами. Я понимаю, что появился Хозяин - так тогда приближенные звали товарища Сталина. Поднимаю глаза, вижу его напротив, прямо перед собой, на трибуне. И подумалось с внезапно нахлынувшей ненавистью: как же можешь ты жить на свете, когда сотни тысяч людей страдают, мучаются в лагерях? Мне даже показалось, что я это вслух сказал. Но вокруг толпы людей, вопли радостные, музыка - конечно, меня бы никто не услышал. И вдруг сзади хлопок по плечу - оборачиваюсь, человек в черном плаще говорит: "Не надо так смотреть, занимайтесь лучше своим делом!"
РГ: Из руководителей государства кого еще кроме Сталина вам доводилось рассматривать в глазок кинокамеры?
Медынский: Да всех, кто за ним - и Хрущева, и Брежнева... С Брежневым мне и близко довелось пообщаться.
РГ: Насколько близко?
Медынский: На расстоянии протянутой руки... В Индии, в Тадж-Махале мы снимали, как наша правительственная делегация культурно проводит свободное время. А я вспомнил художника Верещагина, вычислил точку, с которой он писал свое знаменитое полотно, ну и отправился сделать свой кадр именно оттуда. Спокойно все снял, иду назад и вдруг вижу - от группы отделяется Леонид Ильич Брежнев. Ничего не могу понять: куда он идет-то, никого, кроме меня, близко нет. Иду навстречу. И он не сворачивает, бросает вдруг на меня виноватый какой-то взгляд, подходит довольно близко, протягивает ко мне руку, передает окурочек и говорит: "Выкиньте, пожалуйста, я не знаю, что с этим делать". Чистота вокруг идеальная и ни одной урны. Я говорю: "Леонид Ильич, не беспокойтесь - все будет сделано как надо!" Вот подумалось еще, текст закадровый мог бы быть неплохой...
Не люблю анекдоты про чукчей
РГ: Вы полмира проехали, если не больше. Определились с самым притягательным для себя местом на земле?
Медынский: Пожалуй, это Чукотка. Первая же командировка туда в 1954 году затянулась на полгода - меньше там быть никак не получится... С тех пор друзей и знакомых полно. Вот поэтому я не люблю анекдоты про чукчей. Это удивительный народ. Со сложной, печальной судьбой, конечно. В последний раз, когда я приехал - в 89-м году, - идет мне навстречу глубокий старик и говорит: "Етти?" Отвечаю: "И-и!" "Ты меня не узнаешь?" - "Нет" - "Я Ганном!" - "Ганном, дорогой, я тебя не узнал". "Что же ты меня не узнал?" - А он был моложе меня в первый мой приезд. А когда я приехал в последний раз, он выглядел намного старше. Потому что жизнь там очень трудная.
РГ: Вы счастливый человек?
Медынский: Конечно. Все было: трудности, неприятности, предательства, подлости, но это такая чепуха по сравнению с главным.
РГ: Что же, по-вашему, главное?
Медынский: Жизнь.
Сергей Евгеньевич Медынский родился в 1922 году в Екатеринбурге. Несмотря на "белый билет", ушел добровольцем на фронт, воевал до Победы. Награжден боевыми орденами и медалями.
В 1950 году окончил операторский факультет ВГИКа. В 1950-1969 годах - оператор, режиссер ЦСДФ. Работал в группе прославленного советского кинодокументалиста Р.Л. Кармена.
Лауреат Ленинской премии 1960 года (за фильмы "Повесть о нефтяниках Каспия", "Покорители моря").
В 1970-1990-х годах работал в ТО "Экран" Гостелерадио СССР. С 1973-го преподаватель ВГИКа, руководитель творческой мастерской, профессор. В 1996-2002 годах заведующий кафедрой операторского мастерства Института повышения квалификации работников ТВ и РВ. Автор ряда статей, книг по теории документального кино. Заслуженный деятель искусств России.