Фильм Алексея Мизгирева "Бубен, барабан" можно отнести к бытовым ужастикам: гулкие шаги в пустом мире, сдавленные в кулак человечьи жизни, отпиленная голова с кровью, капающей с макушки.
За ужасами столичные режиссеры обычно едут в глубинку, где обшарпанные дома, безрадостные улицы, стертые лица и полное отсутствие Шанели с Версаче. Это создает экзистенциальный фон, способный хорошо угнетать публику. Сразу ясно, что ничего утешительного нас не ждет.
Наше кино сейчас охотно повторяет зады европейских артхаусных хитов про двойную природу человека и демонов, затаившихся в культурных с виду существах. Фон Триер воплотил демонов в "Антихристе": лисы, вещающие хаос, супруги, вколачивающие друг в друга слесарные инструменты. Михаэль Ханеке в "Забавных играх" и в "Пианистке" доказывал хрупкость башен из слоновой кости, возведенных классической культурой, - их легко ломали когтистые лапы тех же демонов.
Ханеке всерьез, Триер больше для понтов, - оба экспериментировали не столько с искусством, сколько с публикой. Придумывали все новые наживки и с интересом следили за процессом их заглатывания критикой и "продвинутым зрителем". Обоих подхватили фестивали: им нужны скандальные сенсации. Оба проявили таланты в созидании репутации непонятых гениев, загадки которых разгадывает просвещенный мир.
Теперь их открытия пошли в тираж. У нас знамя подхватил Алексей Балабанов, занявшийся разведением трупов и мух в "Грузе-200". Алексей Мизгирев создал свою "Пианистку". Он в "Бубне, барабане" делает героиней библиотекаршу, читающую детям возвышенное из Киплинга. Читает она дважды: лейтмотив оттеняет обреченность любых порывов к самосовершенствованию. Ее играет Наталья Негода - что добавляет теме новые обертоны. "Маленькая Вера", героиня первого нашего секс-фильма, секс-бомба, снимавшаяся для "Плейбоя", и очень хорошая актриса вернулась на экран почти без грима - вызывающе бесцветной и поблекшей. Это ее солдатская поступь гулко гремит в течение фильма - зажавшая себя в кулак железная леди российского разлива. Сразу ясно, что это - перегретый пар, его выброс неминуем и скор. И что кончится все кровянкой.
Проходы по шахтерскому прокопченному городку перекликаются с другим бытовым ужастиком - "Грузом-200". "Груз" как бы клеймил советскую Россию, "Бубен" бьет под дых Россию постсоветскую: "Так жить нельзя!". Вкупе оба фильма вообще не оставляют нам пространства, где жить все-таки можно. 2009-й принес нам безнадегу и в "Волчке", в "Сумасшедшей помощи", "Морфии", "Сказке про темноту", "Кислороде" и многих других фильмах разного качества. Действие может происходить в любые десятилетия - настроение художников то же.
Библиотека в "Бубне" - единственный оплот культуры. Днем несущая свет людям, вечером героиня торгует культурой в электричке - ворует библиотечные книги. В ее осунувшемся лице мы читаем: человек на пределе. Это ее постоянное состояние, ее быт. Потом в город придет мужик в военном, положит на нее глаз, она оттает, но ненадолго, потому что в этом мире никому нельзя верить. С волками жить - по волчьи выть. И воют все. Все - волки-оборотни. Читающий мораль окажется подлецом. Читающая Киплинга обернется воровкой. Кругом хамы и мафиози, продажные менты и голые шлюхи. Гниль ползет из людей, как у Триера гнилые лисы, и грозит их затопить.
Сделано крайне неплохо. Работу Негоды можно признать незаурядной. Атмосфера умело создана раз и навсегда. И если бы не схема, выжатая Михаэлем Ханеке, если бы не привкус вторичности и не отстраненная манерность в каждой мизансцене, в каждом диалоге и повороте сюжета - можно было бы аплодировать явным приметам режиссерского дарования.
О том, что у каждого свой скелет не только в окороках и мышцах, но и в шкафу, мы слышали - тут ничего новенького. Скелеты являлись некстати в водевилях, потом перекочевали в драмы, но обычно оставляли место для плоти и ума. Ханеке достиг предела, когда скелет ухватил за глотку и придушил героиню вкупе со зрительным залом. Но у него еще оставалась эфемерная антитеза - классическая музыка. Он, художник, оставил ее как соломинку, чтобы дышать. Мизгирев выкачал из картины остатки кислорода: культуры больше нет, она никому не нужна - включая, выходит, и этот фильм. И я с трудом представляю себе зрителя, который пойдет его смотреть, появись он не в фестивальном, а в настоящем прокате.
У Ханеке был четкий публицистический посыл. "Забавные игры" попутно с подлостью человека указывали на ее источник - растлевающее телевидение. В "Пианистке" режиссер убедил себя в том, что бес сидит в нас изначально. После "Пианистки" понял, что игры с бесом не только забавны, но и коммерчески успешны: фестивали рвали смелую картину на части, артхаусный мир сделал ее классикой так радостно, словно лицезреть подлость человеческого естества мечтал веками. И Ханеке снял "Забавные игры" еще раз, с единственной целью - со старого дерева срубить еще и голливудские бабки.
У последователей примерно те же амбиции, но с меньшей отдачей: фестивали похилее, слава местного разлива. Я говорю не об авторе "Бубна" - он явно умнее. Такая у нас сложилась иерархия ценностей: критика улавливает ветры мод и так расставляет приоритеты - без демонов ей неинтересно. Она заранее ставит под сомнение все, что "позитивно": это либо гламур, либо отрыжка пропаганды.
И тут возникают вопросы. У нас что, люди исчезли вообще? Еще не ставшие тварями? Снимать о них не получается категорически: картина о Королеве схематична, фильмы об актрисе Серовой и академике Ландау похожи на сплетни журнала "Домовой", Чайковский в "Апокрифе" выведен шизофреником. Цель поисков - найти и на национальных солнцах несмываемые пятна. И можно только радоваться, что еще не снят игровой фильм о Сахарове или Ростроповиче: "позитивное" скомпрометировано в героях больших, не говоря о "малых". Остается мода на безнадегу.