Завтра прощание с Егором Гайдаром. Церемония состоится 19 декабря в полдень в траурном зале Центральной клинической больницы. Егор Тимурович умер 16 декабря на 54-м году жизни.
Эта неожиданная смерть глубоко потрясла всех, кому он был дорог. И вновь всколыхнула два крайних суждения о начале рыночных реформ. Анатолий Чубайс знал Гайдара 30 лет. Вчера он дал интервью "Российской газете".
Российская газета: Анатолий Борисович, для одних Гайдар - главный разрушитель великой страны. Для других - главный смельчак, бросившийся на прорыв, чтобы не дать ей пойти вспять, свалиться в пропасть...
Анатолий Чубайс: Эта полярность оценок, в общем, вполне объяснима. Люди ведь не обязаны быть экспертами. Политика они воспринимают в первую очередь эмоционально - говорит приятные вещи или нет, что происходит с ценами.
Другое дело, что по прошествии времени эмоции все-таки должны постепенно заменяться содержанием. И в результате этого перехода к сути придет понимание совершенно очевидного: тогда, в 1991-1992 годах Гайдар предотвратил гражданскую войну, предотвратил массовый голод. Я отлично помню совещания еще в Ленгорисполкоме, которые начинались словами: запаса мяса в Ленинграде - на пять суток, на трое суток... Я отлично помню заседания правительства, начинавшиеся с докладов "Росхлебторга" о том, как, из какого порта в какой продвигается корабль с импортным зерном и на сколько его хватит. А рубль советский был деревянным, никому не нужным. А валюты, как и мяса, и хлеба - нет. Через полгода я спросил Гайдара: "Твое самое сильное ощущение за эти месяцы?" И он ответил: "Когда на полях, на огородах трава зазеленела весной. Значит, какой-никакой урожай будет..."
Это он предотвратил катастрофический сценарий, про который потом многие как-то позабыли.
РГ: Но ведь были у вас и трагические ошибки?
Чубайс: О наших собственных ошибках Гайдар сам говорил. Например, о крупнейшей ошибке приватизации - создании чековых инвестиционных фондов.
РГ: Не ваучеров, а фондов?
Чубайс: Не ваучеров, а фондов - вы совершенно правильно уточняете...
Будь у нас какой-то опыт тогда - ну, конечно, делали бы все с меньшим количеством ошибок. Но так получилось, что к 91-му году наша команда - 25 человек - оказалась единственной в стране, которая до этого в течение десятилетия профессионально, ежедневно, с утра до вечера, в том числе и в свободное от работы время, готовила ответ на вопрос: "Как сделать экономическую реформу?" Вся советская экономическая мысль в таком виде этот вопрос не изучала. Просто потому, что сама идея радикальной реформы официальными экономистами отвергалась. А мы скрупулезно разрабатывали каждый компонент: создание частной собственности, формирование бюджета, конвертируемый рубль, восстановление товарных потоков... И по каждому изучали лучший мировой опыт - югославский, венгерский... И отечественный: по НЭПу, скажем...
Сергей Михайлович Игнатьев, нынешний председатель Центробанка - тогда, в 83-м, доцент Ленинградского института советской торговли - подпольно делал у нас первый доклад о двухуровневой банковской системе, про которую 99 процентов наших банкиров, финансистов понятия тогда не имели.
Мы основательно проходили развилку за развилкой, стараясь понять, какого удара следует ждать за очередным поворотом. И в основательности этого движения был, несомненно, плюс. Однако не было рядом ни одной группы профессионалов, способных с тем же уровнем понимания нам возразить. Это плохо, этот наш отрыв, в общем, сыграет с нами потом злую шутку. Но альтернативы не было: надо было прорываться. Каждому в своем направлении. При этом всю картину способен был видеть только один из нас - Егор. Именно с ним обсуждали мы все базовые решения. Он видел, как должны соотноситься темпы приватизации и либерализации цен, что будет происходить с денежной массой и преобразованием банков с передачей права на эмиссию в ЦБ России и тысячу других вопросов. Он и брал на себя всю ответственность за тот или иной выбор.
Между тем давайте вспомним, что Россия в 1991 году не имела национальной валюты, границ, таможни, армии, милиции, собственных органов государственного управления. В стране остановились товарно-денежные потоки. Крестьянам незачем стало поставлять хлеб, заводам - свою продукцию: на вырученные деньги все равно ничего не купишь. Общий диагноз был жестоким: организм - в предсмертном состоянии.
РГ: Вы часто встречались в последние годы?
Чубайс: Часто. В последние месяцы даже развернули очень серьезный совместный проект, в котором Егору отводилась ключевая роль.
РГ: А сказать "мы дружили" - чисто по-мужицки - можете?
Чубайс: Да, конечно. Все эти годы. Без перерыва.
РГ: Он со временем становился все менее публичным. Так жизнь складывалась? Здоровье подводило? Или просто потребности не было?
Чубайс: Да он ненавидел эту активность публичную. Для него сфера публичной политики была таким, знаете, обязательным, тяжелым, мучительным добавлением к содержательным задачам, которые нужно решать. Все, что касалось каких-то церемоний, каких-то дискуссий с политическими оппонентами, вызывало у него, как у любого настоящего интеллигента, абсолютное внутреннее отвращение. Тем не менее этим нужно было заниматься. И он создал Демвыбор России. И возглавил его, хотя совершенно не видел себя в качестве руководителя партии. А в Союз правых сил вообще не хотел входить. Не потому, что идеологически был против. Просто этот вид деятельности, все эти телевизионные интервью - ну, не его! Потому, когда стало возможно, свалил с себя этот груз с громадным облегчением. Свалить-то свалил, но в реальной политике, как это ни парадоксально, продолжал оказывать совершенно уникальное влияние.
Только сейчас могу рассказать историю, неоценимый вклад в которую наряду с руководителями государств и внешнеполитических ведомств внес Гайдар. Это он два года назад оценил как смертельную угрозу для России и чудовищный риск мировой войны намерение США разместить в Европе третий позиционный район ПРО. И два года, используя свой высочайший в мире авторитет, посвятил колоссальной работе по снятию этой проблемы. Собирал, концентрировал набор аргументов. По собственной инициативе не раз встречался с каждым из ключевых лиц, принимавших решения. Всю планету с этой темой объездил. Наконец, сформулировал итоговую конструкцию, о которой пока еще нельзя говорить. Она и сработала.
Известное заявление президента Обамы об отказе размещать ракеты в Польше и радар в Чехии для Егора стало действительно праздником. Гораздо большим, поверьте, чем выступление по ТВ или на митинге.
РГ: А как он отнесся к приходу дочери во властные структуры?
Чубайс: Ну, это была для него такая... душераздирающая история. С одной стороны, он совершенно не хотел этого, говорил, достаточно того, что сам получил. Но, с другой стороны, он по-отцовски очень гордился Машей. Она ведь действительно поразительно талантлива. И при этом "родством с премьером", прочими подобными прибамбасами абсолютно не испорчена.
В итоге, думаю, он принял ее выбор: дело, которое для нее - жизнь, останавливать нельзя.
РГ: На ваш взгляд, каким он все-таки останется в истории - внук красного комполка, ставший едва ли не первым постсоветским "буржуином"?
Чубайс: А знаете, мне кажется, в этом противоречии, как ни парадоксально, есть нечто, глубоко сближающее Аркадия и Егора Гайдара. Это не из области политики - идеология вообще вторична. А первична этика. Нравственность. Честность. В 20-е годы очень многие порядочные люди были коммунистами. И дед не за чинами пошел в ряды ЧОНа. И внук - уж точно не за наградами. Я знал Егора 30 лет: в его жизни не было ничего более важного, более дорогого, чем наша страна.
Наши многочисленные государственники с тремя буквами "р" и патриоты с тремя буквами "р" не в состоянии понять: в России трудно найти большего государственника и патриота, чем Егор Гайдар.