Сегодня в РАН существуют даже крупные подразделения, "мертвые" в научном отношении, однако их продолжают финансировать. В то же время академия не может поддержать молодых ученых.
Сейчас все чаще раздаются голоса, что надо призвать в Россию ученых-соотечественников, работающих за рубежом, и предоставить им здесь какие-то особые условия. Но почему-то забывается, что у нас появилось молодое научное поколение, которое не стремится никуда уезжать и хочет работать в России. И самое главное: по своему потенциалу эти ученые, как правило, превосходят желающих вернуться. Однако мы делаем все возможное, чтобы эти яркие ученые не поднимали нашу науку, а пополняли ряды покидающих страну.
Картина складывается парадоксальная. Молодые сильные ученые не могут найти себе работу в российских институтах. Сошлюсь на пример Института биологии гена РАН, где я работаю. Здесь практически все подразделения ведут исследования на мировом уровне и сравнительно хорошо поддержаны грантами. Талантливые молодые ученые после защиты диссертации стремятся продолжить работу в институте, а не уезжать за рубеж. Кстати, именно эта прослойка является основной движущей силой в науке.
Однако возникла серьезная проблема - число ставок в институте резко сократилось. И это урезание прежде всего ударило по молодым. Таков один из негативных итогов пилотного проекта по повышению зарплаты в РАН. Причем сокращение было проведено самым неудачным, зато самым "спокойным" способом - для всех институтов процент был равным, независимо от числа сотрудников. Такое "подушное" сокращение наиболее больно ударило по небольшим институтам, а особенно по тем, где большинство подразделений были сильными.
По инициативе ряда сотрудников Отделения биологических наук РАН была оценена научная эффективность всех лабораторий и научных групп отделения. Оказалось, что они намного различаются. В некоторых коллективах наука полностью зачахла, несмотря на это они имеют неплохие гранты. Казалось бы, такие подразделения надо срочно сокращать, а освободившиеся ставки дать тем, кто способен работать на высоком научном уровне. Однако это предложение было отвергнуто руководителями секций Отделения биологических наук. Победили корпоративные интересы, а вот наука проиграла.
Пытаясь решить проблему молодежи, в нашем институте две слабые лаборатории объединили под руководством нового заведующего, который провел их модернизацию. Но это не помогло, и у нас сейчас острейший недостаток ставок. Ежегодно в институте защищается около 10 кандидатов наук, из которых двух-трех наиболее перспективных необходимо обязательно оставить в коллективе. Увы, сделать это не удается.
Чтобы хоть как-то задержать молодых ученых, приходится идти на всяческие ухищрения. Ставки делятся на две и более частей. Есть сотрудники, получающие одну восьмую или даже десятую часть и добирающие зарплату с помощью грантов. Причем если ставка внебюджетная, то сотрудник теряет ряд прав. Так, в конце каждого года его надо увольнять, а зачислять заново можно, только когда начинают приходить деньги по гранту, что бывает иногда в середине года. Ему нельзя доплачивать из бюджетных академических программ. Словом, молодой ученый вместо того, чтобы заниматься наукой, должен постоянно думать, как выживать.
Хочу особо подчеркнуть: при сокращении обещали, что ставки будут возвращены для приема на работу молодых талантливых ученых. Это было бы мудрым решением, но, увы, и оно забыто. Сейчас обещают разыграть по конкурсу 200 ставок для молодых ученых на всю (!) академию. Очевидно, что этот "конкурс" ничего не решит, тем более что, скорее всего, опять пройдет по "подушному" прин ципу, дабы никого не обидеть.
Вывод очевиден: надо провести оценку работы не институтов, а всех лабораторий, независимо от института и даже отделения РАН, и по итогам проверки укрепить наиболее сильные из них, перераспределив в их пользу имеющиеся ставки. В основе критериев оценки должны быть объективные наукометрические показатели эффективности, прежде всего импакт-фактор международных публикаций за пять лет с учетом вклада лаборатории в работу, а также независимая экспертиза, которую должны провести ведущие сотрудники лабораторий, имеющие наиболее высокие объективные показатели в данной области науки. Польза такой "инвентаризации" науки будет огромной.
Не секрет, что сегодня существуют даже крупные подразделения, "мертвые" в научном отношении. Бюджетные ставки таких лабораторий должны идти в общий фонд РАН для поддержки сильных лабораторий.
Другая серьезная проблема, которую надо решить для сохранения в России молодых талантливых ученых, - пресловутый квартирный вопрос. Решение - либо в строительстве служебного жилья, либо в выдаче кредита на покупку жилья. В обоих случаях приватизация (или льготный выкуп) или безвозмездное погашение кредита должны происходить через 15 лет после работы в государственных организациях. При переходе в коммерческую сферу или в случае миграции служебная квартира освобождается, а кредит возвращается. По моим расчетам, в год необходимо обеспечивать жильем в крупных научных центрах около 1000 молодых ученых, но не более 2000.
В общем, прежде чем думать о массовом возвращении соотечественников, хорошо было бы помочь работающим в России молодым талантам.
В то же время хочу отметить, что в рамках одной из программ президиума РАН нам удалось вернуть в Россию работающих на Западе российских микробиологов. На конкурсной основе были созданы научные группы, куда вошли не только ученые из наших институтов, но соотечественники из-за границы. Требовалось лишь согласие какого-либо академического института создать у себя такую группу в случае выигрыша гранта претендентом. При этом никаких конкурсных поблажек "возвращенцы" не имели. В отличие от программы минобрнауки, по которой "возвращенцы" обязаны работать в России всего два месяца в году, академический вариант требует вести здесь исследования девять месяцев.
Этот опыт возвращения ученых-эмигрантов мог бы быть распространен и на другие программы РАН. Правда, необходимо, чтобы гранты программ обеспечивали приличную зарплаты и возможность приобретать приборы и научные материалы.