Санкт-Петербургский театр на Васильевском показал в Москве спектакль "Даниэль Штайн, переводчик" по Людмиле Улицкой.
Роман, получивший национальную литературную премию "Большая книга", и его инсценировка, признанная самым удачным питерским спектаклем малой формы и отмеченная двумя театральными премиями "Золотой софит" в Петербурге, в Москве дважды собрали полные залы. И это несмотря ни на какие новогодние праздники, казалось бы, невыигрышные для гастрольных спектаклей репертуарные дни и вопреки царящему вокруг искрометному настроению, поначалу явно диссонирующему с трагической историей романа - лучшего, как уже успели оценить, что написано в начале этого века о проблеме еврейской идентификации.
"Я люблю истории про настоящих людей. А персонажи Людмилы Улицкой не придуманы, - комментировал свою давнюю любовь к ее произведениям главный режиссер Театра на Васильевском Анджей Бубень, не в первый раз обратившийся к творчеству Улицкой и вместивший пятьсот страниц сложнейшей прозы в два часа сценического времени. - Они конкретны, у многих из них есть даже реальные прототипы. Да и не так много сегодня произведений, где идет разговор о прошлом, настоящем и даже о будущем (причем на самых разных уровнях, включая и философский). Роман "Штайн-переводчик" - из их числа. Улицкая "наводит мосты" между самыми разными культурами: "Штайн-переводчик" затрагивает проблемы православия и католицизма, ислама и иудаизма. Мне это близко - и по семейным обстоятельствам, и как человеку, работающему на смежной территории разных культур.
Мы живем в разрозненном мире. Но роман доказывает, что все-таки можно искать и находить общность, что нас гораздо большее соединяет, нежели разъединяет. Вот такой поиск дает право заниматься театром - это дорогого стоит. Как показано в романе, каждый из нас стремится к гармонии, ищет идею, что даст ему опору, поможет обрести смысл жизни, понять свое назначение (не говорю о Боге или Вере - эти понятия глубоко личностные). И если материал меня волнует, то я как режиссер буду во что бы то ни стало стремиться воплотить его на сцене, тогда проблемы как таковой театральности кажутся уже несущественными. Но я глубоко убежден, что нетеатральной литературы попросту не существует: есть та, которая волнует, и та, что оставляет равнодушной - в любом случае надо всегда заново искать пути к ее воплощению на подмостках. А "Штайн-переводчик" активно понуждает к поиску, будоража фантазию. Моя мысль может казаться парадоксальной, но я считаю, что в романе Улицкой героя нет. Штайн для меня антигерой. Ведь ныне понятия перевернулись. Это раньше честность, порядочность, бескорыстие, самоотверженность были нормой - теперь же они перешли в разряд явлений чрезвычайных, особенных. Аномалия стала обыденностью, а готовность следовать десяти Горным заповедям - чем-то исключительным, из ряда вон выходящим. Героем сегодняшней литературы, кино, телевидения оказался персонаж гламурных историй. Из такого контекста "Штайн-переводчик" Людмилы Улицкой, конечно, выпадает..."