"Кино - ритуал, которому люди безропотно подчиняются, - писал Федерико Феллини. - Тот, кто делает фильмы для широкого зрителя, определяет направление образа мыслей, нравственное и психологическое состояние целых народов".
Великий итальянец не преувеличивал: кино не только отражает жизнь, но и формирует ее по своему образу и подобию. Оно говорит: делай так! И люди безотчетно подчиняются приказу. Феллини сравнивал кино с наркотиком, который тем более опасен, что действует скрыто, исподтишка. Но думающий зритель, смотря сегодня иной телесериал, может с большой долей вероятности просчитать, как он, на вид невинный, отзовется в судьбе страны, в ее будущем.
Это понимание своей ответственности уже делает такой талант, как Феллини, одним из ключевых явлений не только кино, но и мировой культуры. Другое дело, что его уроки не всем пошли впрок. И действительно: его волновала нравственная сторона искусства, из его фильмов всегда ясно, какие ценности отстаивает автор и что в обществе вызывает его тревогу, боль, сочувствие или омерзение. А теперь, мол, нравственное вышло из моды...
Как любой большой художник, Феллини прошел в своем развитии несколько периодов. Сначала поиски профессии: он карикатурист, репортер, оформляет витрины, пишет интермедии - это его университеты. В кино его привел Роберто Росселлини - как одного из сценаристов фильма "Рим - открытый город". Так Феллини стал неореалистом, хотя по-настоящему это его не увлекло - у него слишком буйная фантазия. Тем не менее его "Огни варьете", "Белый шейх" и "Маменькины сынки" с их гиперреалистическим антуражем почти вписываются в этот стиль послевоенного итальянского кино. И все же он там чужак.
Потом пришел новый период: в его фильмы вторгся карнавал - набеленные лица, маски, цирковые оркестры, которые будут маршировать едва ли не в каждой картине. Он снял гениальную "Дорогу", где по Италии странствовала труппа циркача Дзампано и маленькой клоунессы Джельсомины - эта роль открыла миру уникальное дарование Джульетты Мазины, жены и музы Феллини. А после триумфальных "Ночей Кабирии" начался период картин многометражных, сатирических, перенасыщенных фантазией и визуальными образами, каждый из которых незабываем. Феллини шел к главной ленте - "8 1/2", поделившей киноисторию на две части: до "8 1/2" и "после".
Те, кто помнят фильм, знают, что в нем Феллини доказал способность кино отражать не только физическую жизнь персонажей, но и мир их грез, фобий, комплексов, их воображения. Герой мог с отвращением рассматривать остановившуюся жизнь вокруг, а потом взлететь над нею, воспарить на крыльях как бы реализованной мечты. Зрители озадачены: кино говорит на незнакомом им языке, они его не понимают. Рецензии сводились к тому, что Феллини не знает, о чем хочет делать кино. Уже через год другие режиссеры освоили открытые им пространства, и картина стала казаться кристально ясной. Все поняли, что гений Феллини предложил нам новое искусство кино, которому подвластна жизнь души. Но это уже потом, а на Московском кинофестивале 1963 года Никита Сергеевич, уснув на просмотре, пришел в ярость. Глава жюри Григорий Чухрай, отстояв для фильма Гран-при, рисковал партбилетом, что могло означать конец карьеры. Но он выстоял, и теперь мы гордимся тем, что главный фильм середины века получил первое признание в Москве.
Затем начался период цветного кино - или, сказал бы Эйзенштейн, цветового: цвет и музыка для Феллини были элементами не декоративными, а содержательными. И это опять открытие мастера - кино не знает ничего равного его фантазии в "Джульетте и духах", "Сатириконе" или "Казанове". Их можно смотреть снова и снова, каждый раз находя новое для глаза, ума и сердца.
Мастера не жаловала церковь. Он, верующий, ей платил тем же. Церковь открыла травлю картины "Сладкая жизнь", сделав запретному фильму бесплатную рекламу: его повалила смотреть вся Италия. Феллини считал, что церковь формирует себе паству покорной, не способной самостоятельно мыслить. Он писал о римлянах: "Законченный продукт церкви: невежды, обожающие свою семью. Римлянин - гротескный большой ребенок, который не может обходиться без шлепков папы" - имеется в виду, понятно, Папа Римский.
Я показал его автобиографический фильм "Рим" нынешним студентам. Посмотрев пародийную сцену демонстрации церковных мод, девушка в ужасе спросила: он что, смеется над церковью?! Как видите, прав Феллини: "Церковь - виновница появления на свет разновидности человека, обреченного на хронический инфантилизм".
Великое мы редко ценим при жизни. Изобретенный мастером стиль фантастического реализма, вполне для кино новый, принимался в штыки. Многим Феллини казался выскочкой, провинциалом. А он своим провинциальным происхождением гордился, считал, что именно там настоящая Италия. И посвятил своей юности в Римини одну из самых исповедальных картин "Амаркорд". Там же дал исчерпывающе гротескный портрет набиравшего силу фашизма.
Он считал кино силой, способной предупредить о социальной болезни. Критиковал закостеневшие общественные институты: школу, церковь, систему развлечений, семейные ценности. Делал фильмы о внутренней свободе, находя для этого причудливые воплощения - как в "Сатириконе". Но успех быстро покинул Феллини: почти незамеченными прошли новаторские, теперь ясно, "Репетиция оркестра", "И корабль плывет" и "Казанова", которого почему-то оценили только в Японии. Феллини грустно писал: "Я напоминаю себе самолет, который взлетел, а сесть некуда - аэродрома больше нет. Мой зритель умер". Его последние картины "Интервью", "Клоуны" и "Голос Луны" действительно говорили о творческом спаде. Великий Феллини не мог найти продюсеров на свои новые проекты и закончил карьеру, снимая коммерческую рекламу. Люди почему-то все делают для того, чтобы их гении поскорее покинули сей мир. Федерико Феллини, при всей своей уникальности, не смог избежать общей судьбы.
Умер ли его зритель? Спустя 17 лет после его смерти ситуация не стала яснее. Мне говорили, иные педагоги ВГИКа вообще рекомендуют будущим режиссерам о Феллини забыть - мол, маргинальная ветвь киноискусства. Но это значит, ВГИК больше не учит кинематографу. Потому что все современное кино выросло из Феллини. Его художественные открытия, когда-то ставившие в тупик, стали нормальным языком артхауса и коммерческого кино. Его называют учителем Вуди Аллен, Педро Альмодовар, Тим Бертон, Эмир Кустурица, Дэвид Линч, Мартин Скорсезе, Дэвид Кроненберг, Войцех Хас, Терри Гиллиам... Одни только его "Маменькины сынки" инспирировали создание таких картин, как "Злые улицы" Скорсезе, "Американские граффити" Лукаса, "Столовая" Барри Левинсона, в нем находили вдохновение Марко Феррери, Лина Вертмюллер, Хуан Антонио Бардем; Стэнли Кубрик назвал эту картину первой в списке любимых фильмов. Человек, которого никто не учил кинематографу, оказался универсальным гением: он гениален как художник, режиссер, драматург, поэт, музыкант и мыслитель. Для большинства режиссеров из этих умений доступны одно-два, не более. Феллини одинаково свободно владел каждым из языков, которыми искусство говорит со зрителем. Поэтому он занимает в кино особое место - он первый, он единственный, кто умел пользоваться полным спектром красок универсального по природе искусства. Его идеи подхвачены и продолжены мировым кинематографом, стали его плотью и кровью.
Феллини подобен великим мастерам Возрождения, заложившим основы современной культуры. Не знать его фильмы - то же самое, что не знать Шекспира и Чехова, не видеть картин Микеланджело, не слышать ни одной ноты Бетховена или Чайковского. Он принадлежит к тем художникам, которые не уйдут никогда.