На протяжении двух недель я оказался невольно вовлеченным в эксперимент, который поставили на мне отечественные электронные СМИ (проще говоря - телевидение). Оказавшись на означенный срок в медицинском заточении, где другие, кроме "ящика", источники информации были недоступны, я получал картину окружающего мира исключительно в исполнении моих телеколлег.
Впечатление создалось благостное, примерно как при посещении приснопамятной выставки достижений народного хозяйства. Практически никаких проблем в стране нет, а если и появляются, то они мудро решаются прямо на месте, под камеры, высокопоставленными чиновниками, одной-двумя фразами (на более длинные монологи дорогостоящего телевизионного времени не хватает) ставящими все точки над i. А если что-то и порождает у зрителя чувство беспокойства и тревоги, так это только сообщения из-за рубежа - землетрясения, столкновения поездов, уличные беспорядки... Так когда-то нам объясняли телевизионные помехи: мол, возникли они за пределами территории Советского Союза.
Выход из заточения выдался богатым на медиасюрпризы. Беглый обзор интернет-ресурсов и даже газет обнаружил множество событий, свидетельствующих о том, что и в "пределах территории" возникает немало социально значимых "помех", вплоть до политических.
Так, выяснилось, что, мягко говоря, неоднозначно общественностью воспринято решение о возобновлении работы Байкальского целлюлозно-бумажного комбината. И если в телеверсии я увидел лишь "всенародную поддержку" в виде собранного в пожарном порядке митинга "Единой России", то печатная пресса и Интернет осветили еще и не менее массовую акцию противников загрязнения Байкала. У которых, как оказалось, за душой есть не только лозунги типа "Москва! Сибирь - не отхожее место!!!", но и свои (причем достаточно, на мой взгляд, весомые) аргументы против БЦБК. И даже варианты решения социальной проблемы (безработица!), под прикрытием которой комбинату вернули право отравлять уникальное озеро.
Другой пример - выступления "несистемной оппозиции" (содержание самого этого термина стоило бы обсудить отдельно) в защиту 31-й статьи Конституции. Справедливости ради надо сказать, что о событиях на Триумфальной площади в Москве я узнал как раз из телевизора - от уважаемого Владимира Познера, который в своей программе заклеймил тех, кто попытался провести митинг.
Какой митинг? С какими требованиями? Кто в нем участвовал? Чем закончился? На все эти вопросы ответы не дала ни одна информационная программа отечественного телевидения. Подробности пришлось черпать из Интернета. Там я обнаружил любопытное свидетельство одного популярного человека, который случайно оказался на Триумфальной площади.
Его рассказ стоит того, чтобы привести его хотя бы в изложении. "Я не знаю, - пишет он, - кто послал не дрожащей рукой на Триумфальную площадь 31 января сотни омоновцев, милиционеров и прочих стражей порядка, но могу сказать, причем с полной уверенностью и стопроцентной гарантией, что этот человек... является не просто пособником, а фактически партнером и, можно сказать, правой рукой тех самых правозащитников, которые устраивают акции".
И дальше: "Если бы не было омоновцев, я думаю, что мы бы там просто тихо бы замерзли, ребята из первого ряда дали бы свои интервью и разошлись бы, и не было никакого такого события". Еще: "Пришли бы они на Триумфальную площадь, а их бы там никто не ждал. Представляете? Вы пришли, а вас никто не ждет. И вот исчезает, собственно, весь вектор, стержень вынимается из всего мероприятия".
В своем недавнем интервью первый заместитель руководителя администрации президента Владислав Сурков справедливо указывает на то, что и демократические институты надо развивать, и политическую систему усложнять, и придавать ей больше степеней свободы. Причем все это следует делать "аккуратно", в "постепенном режиме".
Можно согласиться и с таким подходом, но ведь те же действия ОМОНа на Триумфальной площади или информационная блокада вокруг протестов людей не только приводят к результатам, обратным желаемым (см. выше), но и никак не подходят под определение "аккуратных", на корню пресекают общественную активность и инициативу, сводя их отнюдь не к "постепенности", а к абсолютному нолю.
В конечном счете действительно не столь важно, как будут называть внутри страны и за ее пределами правящий режим - демократическим или недемократическим, демократическим или авторитарным. Важно другое - качество принимаемых решений. А оно не может быть обеспечено одной лишь заботой о поддержании статус кво, постоянным приоритетом тактических задач по сохранению политической власти перед стратегическими ("свобода лучше, чем несвобода", модернизация), которые не решаются одними только политтехнологическими приемами или пиар-акциями.
Опыт успешных модернизаций в других странах показывает, что для того чтобы общество откликалось на сигналы, исходящие от власти, она, власть, должна быть производной от общества, а не институтом, который обслуживает сам себя. При этом политический пейзаж может быть каким угодно - как в США или Японии, где действуют по две партии, либо как в Италии или Франции, где ни один минюст не скажет, сколько же там партий. Но в любом случае правящая партия остается там у власти не потому, что она сама решила, что "так надо для модернизации", а потому что она в этом убедила избирателей. В том числе через сопоставление, соревнование мнений и подходов относительно насущных проблем общества, то есть через средства массовой информации, предназначенные именно для всесторонней, без конъюнктурных изъятий, "массовой информации".
На днях я участвовал в дискуссии на факультете журналистики МГУ. Называлась она, как полагается в научных кругах, весьма мудрено - "20 лет системной трансформации СМИ постсоциалистических стран". На деле обсуждали актуальную тему: рентабельна ли свобода слова? Столкнулись там две позиции.
Одна заключается в том, что по опыту современных российских СМИ свобода слова не приносит им дополнительных дивидендов. Иначе говоря, она, эта свобода, не нужна потребителю, который в обязательной программе довольствуется дозированной информацией, не позволяющей, по мнению ее селекционеров, "раскачивать лодку", а в произвольной программе предпочитает "экшн" в виде ментовских сериалов или невысокой пробы "развлекуху" по субботним вечерам.
С точки зрения чистой коммерции, рассчитанной не на накопление, а на сиюминутную выгоду (продать подороже здесь и сейчас), такой подход, наверное, действительно эффективен.
Другая позиция исходит из того, что рентабельность свободы слова не сводится к повседневному бухгалтерскому балансу, хотя и сегодня потребителю куда интереснее (а значит, и выгоднее продавцу) получать разнообразную, вкусную, с солью и перцем, информационную пищу, чем сидеть на пресной похлебке, воде и черном хлебе.
Главное же в другом. Рентабельность свободы слова именно в качестве принимаемых решений, от которых зависит будущее страны и каждого из нас.