Один из шедевров французского оперного репертуара "Иудейка" (1835) Жака Франсуа Галеви, прославившаяся в театрах XIX века под названиями "Дочь кардинала" и "Жидовка" (La Juive), появилась на сцене Михайловского театра, где когда-то, в 1837 году, была дана ее российская премьера.
Официозная российская газета "Северная пчела" писала о той исторической премьере, что "невозможно представить себе ничего величественнее и увлекательнее Жидовки... это nec plus ultra (крайний предел) сценической роскоши". В имперском Петербурге, как и в других столицах Европы, сюжет и музыка La Juive, где в "горгоньем" клубке сплелись религиозный конфликт между католиками и иудеями, страстный любовный треугольник "жидовки" Рахили, принцессы Евдоксии и воителя Леопольда, смертоносная распря кардинала де Броньи и ювелира-еврея Элеазара, разоблачения, молитвы, заговоры, массовые танцы и роскошные по красоте арии и монументальные хоры, имела невероятный, просто триумфальный успех.
Создатели нынешнего Михайловского спектакля, возвращая на сцену забытый в России шедевр, проявили крайнюю степень ответственности. Премьеру "Иудейки" приурочили к культурной программе Года Франции в России. Команду постановщиков собрали из крепких европейских имен: режиссер из Франции Арно Бернар, художники из Австрии и Германии - Герберт Мурауер (сценография), Эва-Марейке Улих (костюмы), Рейнхард Трауб (свет), солисты - уругвайка Мария Хосе Сири (Рахиль), итальянцы Вальтер Борин (Элеазар) и Джан Лука Пазолини (Леопольд), голландец Гарри Питерс (кардинал де Броньи), в партии Евдоксии - "михайловская" прима Наталья Миронова. Дирижер - музрук Михайловского Петер Феранец из Братиславы. Подняли театральные архивы, пригласили бывшего кантора питерской хоральной синагоги Бориса Финкельштейна на консультации, воссоздавая аутентичные иудейские ритуалы на сцене, вызвавшие, правда, у светской оперной публики недоуменные и невинные вопросы: что за ленты наматывает на руки Элеазар, готовясь отомстить кардиналу, что за предмет крепит на лбу? Театральная программка на сей счет молчала, зато "знатоки" в зале с радостью делились информацией: по рядам торжественно неслись слова "талит" (одеяние для молитвы), "тфилин" (амулеты), "Тора" (учение Моисея), "Пейсах" (еврейская Пасха).
Воспроизведение ритуалов - авторский "гвоздь" режиссера, выдвинувшего в "Иудейке" на первый план не любовно-религиозную историю из XV века, переложенную блестящим пером Эжена Скриба в оперное либретто, а повесть о катастрофе, которую пережили евреи в веке XX. Отсюда - черно-белая сценическая среда с глухой "стеной плача", взрывающаяся фашистскими кумачами и спускающимися из-под колосников орлами Третьего рейха. Детально выстроенные массовки в сто с лишним человек, иллюстрирующие антисемитские бойни, финал - не костер инквизиции, в котором горит Рахиль, а газовая камера для всех иудеев.
Премьеру "Иудейки" презентовали пресс-акциями в Москве и Питере, но "черным пиаром" спектакля оказался телефонный звонок неизвестного, сообщившего за полтора часа до начала премьеры, что в театре бомба. Зрителей, в числе которых должны были присутствовать официальные российско-французские гости, распустили, солистов отправили "успокаивать нервы" в ресторан, премьеру перенесли на следующий день. В итоге звонившего не нашли, эксцесс замялся, а перенос премьеры отразился только на певцах. Им пришлось петь два спектакля подряд, и теноры такого марафона явно не осилили. На втором спектакле Вальтер Борин и Джан Лука Пазолини убеждали скорее актерски, с трудом выжимая верхние ноты сложнейших вокальных партий. Но обе сопрано и бас Гарри Питерс удержали спектакль на достойном вокальном уровне.
Главное, что именно музыка Галеви - полная мелодического и оркестрового великолепия, захватывающе масштабная (несмотря на безжалостные купюры в спектакле), искусно чередующая экспрессивную лирику и грандиозные хоровые сцены, оказалась триумфальной частью спектакля. Странно даже, что такой безусловный шедевр оперного искусства до сегодняшнего дня оставался в России в ранге архивного раритета.