"Онегиным" петербургский хореограф завершил трилогию по отечественной классической литературе, начатую "Анной Карениной" и "Чайкой".
Роман в стихах, кажется, Пушкин сразу же писал как балетное либретто: все эти лирические отступления, обмен посланиями, балы, сон, дуэль, противопоставления города и глубинки, простолюдинов и аристократии, контрастность характеров главных героев будто предназначены для того, чтобы быть воплощенными в танцевальном спектакле.
Тем не менее до Бориса Эйфмана "Онегин" знал только одно балетное решение: считающийся классикой ХХ века спектакль англичанина Джона Крэнко, в цветистой и слезливой сентиментальности которого сложно узнать простую гармоничность пушкинского стиля.
Отечественный хореограф, чье сознание, как у каждого бывшего советского школьника, отягощено памятью об энциклопедии русской жизни и русской душе, сразу же отказался от иллюстративности, сгубившей англичанина, и взялся с помощью Пушкина решать важнейшие вопросы отечественной реальности.
Действие балета Эйфман перенес практически в современность, что, как показывает опыт оперных постановок, роман Пушкина может пережить вполне безболезненно. Три друга - Онегин в малиновом пиджаке, Ленский с гитарой, одетый в камуфляж Гремин - в каком-то кабаке смотрят новости. Ельцин, Собчак, танки на Манежной, толпы на Дворцовой - узнаваемые документальные кадры путча 1991 года становятся точкой отсчета истории. В ней неприкаянный Онегин и рок-поэт Ленский, не очень обращая внимание на окружающую реальность, льнут друг к другу, вспрыгивают на плечи, виснут на закорках, впечатляюще обвиваются между ног и взлетают в эффектно скрученных поддержках - и их дуэт оказывается самым согласным, ярким и гармоничным в спектакле. Но в мире эйфмановских идей друзья не находят друг в друге счастья и едут за город, где в стайке поселковых девиц один выбирает ломкую и нервную брюнетку, а другой - амебообразную блондинку. Эта круглолицая красавица и разражается строчками: "Я к вам пишу, чего же боле", транслирующимися через динамики. Возвышенный романтизм этой речи странно контрастирует с усложненными шпагатами во всех плоскостях, которые одновременно демонстрирует Татьяна. Но и это не главный трюк балета. В нем будет еще поножовщина, когда Онегин пырнет Ленского, появление ослепшего Гремина, который на ощупь выберет Татьяну, ее превращение в жену криминального авторитета - девушку прокатят по сцене в ванной, маникюря и педикюря прямо в такт Чайковскому (он в спектакле наструган вперемешку с музыкой группы "Автограф"), и сон Онегина, в котором он сам станет жертвой Гремина.
Впрочем, либретто могут себе позволить благоглупость - это с успехом доказывают спектакли-долгожители Петипа. Балету нужна лишь яркая эмоция и гениальная хореография. По накалу с Эйфманом могут соревноваться, пожалуй, лишь природные стихии - извержение вулкана или столкновение комет. Его персонажи бьются в конвульсиях чувств, вызывая сильнейшее сопереживание зала танцовщикам, самоотдача которых грозит физическими увечьями. В этом буйстве пляса не предусмотрено подтекстов - только задекларированные и переведенные на язык телесных узлов истины. Но, может, именно так однозначно и выглядит сегодня таинственная русская душа, если зал устраивает овацию увиденному мутанту?