Главное достоинство новой книги Владимира Сорокина "Метель" (М.: АСТ, 2010) - ее компактность. Ну и, конечно, дизайн. То, к чему приложил руку художник Андрей Бондаренко, вообще можно покупать не глядя. Вернее, не читая.
Отличительная особенность нынешнего Сорокина, два десятилетия назад потрясшего основы русской гуманистической культуры, - это умеренность и аккуратность. Несколько перезанудствовав в объеме со своей трилогией "Лед", Сорокин переключился на вполне себе компактные повести: "День опричника" и "Сахарный Кремль". Вместе с только что вышедшей "Метелью" они тоже объединяются в трилогию - о России в ее прошлом, настоящем и будущем. Но если первые две повести - это смесь социальной фантастики, политической сатиры, отчаянного гротеска и т. п., то "Метель" - вещь, скорее, грустная и куда более душевная, даже отчасти пронзительная. Что-то вроде лебединой песни Сорокина, вспомнившего о своем "Романе", о любви к русской классике, к Толстому и Тургеневу и решившего порадовать своих поклонников эдаким деликатесным блюдом, где всего ровненько по чуть-чуть.
Этим, собственно, "Метель" и хороша. Мастерство демонстрирует, борозды не портит.
Доктор Платон Ильич Гарин отправляется в село Долгое вакцинировать крестьян. Село поразил неизвестный вирус, завезенный из Боливии. Заболевшие люди становятся агрессивны, чрезвычайно сильны, восстают из могил, роют землю когтями и появляются в самых неожиданных местах, кусая кого ни попадя. Короче, нормальный "ужастик". Но Сорокин слишком изыскан для такой очевидной ботвы. До села Долгое его доктор, разумеется, не доедет. Завязнет в русских снегах, едва не замерзнет насмерть, но его спасут китайцы. Они погрузят доктора в вагон и повезут неизвестно куда, явно в свое китайское будущее, которое и есть русское будущее. А позади останутся снег, замерзший возница Перхуша, прекрасная мельничиха Таисия Марковна, подарившая Гарину незабываемую ночь, ее злобный, но весьма забавный муж-карлик и мертвая голова русского богатыря-пьяницы, перед смертью изваявшего гигантского снеговика с соответствующим его росту фаллосом. И еще условные казахи-витаминдеры, живущие в чистом русском поле в чудесной саморастущей кибитке (технология прилагается) и производящие некий диковинный наркотик, от которого человек улетает в туманные пространства, но не навсегда...
Если кому-то интересно разбираться в этих намеках - исполать. Мне после топорного финала с китайцами - скучно. Если уж китайцы, то чего там разбираться. Против китайцев не попрешь.
Гораздо любопытнее фирменная игра Сорокина в русский классический стиль. Здесь ему не откажешь ни в мастерстве, ни в наблюдательности, ни в тонкой иронии. Искушенный читатель, конечно, заметит, что "Метель" не имеет никакого отношения к пушкинской "Метели", зато отсылает к раннему рассказу Льва Толстого с тем же самым названием. По сути же "Метель" - переписанная повесть Толстого "Хозяин и работник" с противоположным финалом. У Толстого хозяин накрыл работника своим телом и спас от смерти ценой своей жизни, у Сорокина же - как раз наоборот.
Метельная круговерть, вешки, которых всегда не хватает (то ли ветром унесло, то ли по беспечности осенью не поставили), наметенные сугробы как призраки то ли домов, то ли стогов, бесконечные развилки, ведущие не туда, куда обещают (впрочем, и не обещают они ничего), кружение на месте, невозможность уйти от саней пешком (непременно, непременно вернешься!), поиски шапки в снегу и даже такая толстовская деталь, как то, что выпивший замерзнет, а не выпивший имеет шанс, - все это добротно, по-хозяйски перенесено Сорокиным из толстовского тома в свой томик и продается в книжном магазине за 300 рублей.
Как это там у Гоголя? "Негоция"?
Толстой своего "Хозяина и работника" отдавал издателям бесплатно. Такой уж у старика был странный принцип. Сорокинский копирайт сопровождает внушительнейшее предупреждение: "Охраняется законом РФ об авторском праве...Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке..." Видно, чтобы по второму разу не украли. Время теперь такое, только следи.
Странное мы переживаем время. Особенно Льву Толстому почему-то везет. Владимир Маканин дважды переработал его "Кавказского пленника" - сперва в рассказ, а потом в роман. Виктор Пелевин в последнем романе превратил Толстого в ниндзя, видимо, предварительно посовещавшись с Борисом Акуниным. Теперь вот Сорокин по-хозяйски оприходовал "Хозяина и работника".
"Метель, барин..."
Не видно... ничего.