В ее артистической судьбе было много драматических поворотов. Будучи примой балетной труппы Мариинского театра, ушла из него на пике карьеры и популярности, не согласившись с унизительным преследованием за свободу мышления и творчества.
Оставаясь верна дружбе, не прерывала связи с "эмигрантом Нуреевым", зная, что в любой момент может быть привлечена за это в СССР к ответственности. Несколько лет терпела адскую боль в ногах, пока Макарова не убедила ее принять помощь и сделать операцию. И уже через две недели, после того, как в ее суставы вживили специальные пластины, удрала из клиники, вскочила на трап самолета, летящего в Питер, вернулась домой танцевать премьеру!
Балерина Алла Осипенко танцевала на лучших сценах мира. А, закончив танцевать, стала прекрасным педагогом-репетитором. Могла бы спокойно работать с молодыми артистами и дальше. Но она осталась верна принципам своей молодости, главный из которых: творческая честность. Потому написала очередное заявление. О чем?
"Об увольнении из Михайловского театра, - говорит Алла Евгеньевна, с которой мы беседуем на ее даче в поселке Тарховка близ Петербурга. - Мне не нравится воцарившийся там с некоторых пор дух непрофессионализма".
В поисках искусства на площади Искусств
Российская газета: Когда несколько лет назад Михайловский театр возглавил бизнесмен Владимир Кехман, прежде с искусством никак не связанный, многие удивились назначению...
Осипенко: Он много денег вложил в реконструкцию здания театра. Я, памятуя русских меценатов Морозова, Мамонтова, Третьякова, не жалевших личных средств на искусство, порадовалась было за труппу. Но Кехман, как мне кажется, что-то недопонял, начал вмешиваться в чисто профессиональные дела. Я терпела, пока могла. Шла на компромиссы. Ведь там мои ученики!.. Они, по счастью, востребованные артисты. Много выступают за рубежом. Недавно одна моя девочка звонила после премьеры на одной из европейских сцен: "Алла Евгеньевна, я сделала все, что вы просили!" Вот это для меня самая большая радость. А то, что ушла в никуда... Я это уже проходила. Меня подобным не напугать.
Подарок судьбы - Сокуров
РГ: Вы об уходе из Кировского театра в 1971 году? Очевидцы тех лет свидетельствуют, что балетоманы города были в шоке от столь решительного вашего шага.
Осипенко: Я спасалась от НЕтворчества. В какой-то момент оно стало преобладать в балете Кировского театра. Поэтому я ушла из труппы. Лучше так, решила, чем терпеть унижения. Но вскоре позвал к себе Леонид Якобсон. А в 1982 году совершенно неожиданно для себя получила сценарий от Сокурова с предложением сниматься.
РГ: Александр Николаевич был известен в то время в основном по документальным фильмам, а вы - прима!
Осипенко: Да, в большом кино он только начинал. Но я была наслышана о нем. Когда Саша прислал мне сценарий будущего фильма "Скорбное бесчувствие", читала его и думала: на какую роль он хочет меня пригласить, он же меня совсем не знает? Там была одна такая мизансцена: приоткрывается дверь и в проеме появляется балетная нога. Вот, решила я, это - мое! Он звонит мне:
"Прочли? Понравилось? Приходите, обсудим". Мы жили тогда рядом на Петроградской стороне. Пришла к нему. Комнатка - 8 метров в коммунальной квартире, шагнуть некуда. Стали разговаривать, увлеклись, столько у нас общего обнаружилось. Не заметили, как день прошел. Выяснилось, он видел балет Якобсона "Идиот" с моим участием и хотел, чтобы я играла у него в фильме главную роль - Ариадну. "Вы нужны мне такая, как есть", - говорил, понимая мое состояние неопытной в кинематографе девочки. Мне Сашу судьба послала.
РГ: Слышала, этот фильм сильно искромсала советская цензура...
Осипенко: Мы снимали в Павловске глубокой осенью. Я ныряла в пруд, по утрам покрывавшийся паутинкой льда, и плыла. Была создана какая-то нереальная атмосфера, из другой жизни. Сокуров увлекался тогда красивым кадром, умел его создать. Однако все это вырезали, ничего не вошло в фильм. Потому что, объяснили в руководстве "Ленфильма", артистка голая.
РГ: Не стеснялись выходить обнаженной к камере?
Осипенко: Ну, не совсем я была голая, в белом прозрачном пеньюаре... Когда сейчас смотрю глянцевые журналы, в иных от нагих женских тел в глазах рябит. Ловлю себя на мысли: зачем? Только ради заработка? Не понимаю. Другое дело, если это связано с чем-то прекрасным. Сокуров, перед тем как мне идти в кадр, помню, извинялся: "Бог, меня, наверное, накажет, но я прошу вас, Алла Евгеньевна..."
РГ: Сокуров сильно изменился за прошедшее с вашей первой встречи время?
Осипенко: Вы знаете, нет. Он необыкновенно интересный, творческий человек. И очень честный. Перед собой - прежде всего.
Среди муз
РГ: Переход из балета, искусства сценического, в кинематограф, к тому же в зрелом возрасте, легко вам дался? А как киноактриса вы, мне кажется, вполне состоялись, снявшись в фильмах Сокурова, Авербаха, Масленникова.
Осипенко: Это разные профессии. Очень несхожие. Я вот до сих пор не понимаю, как стала танцовщицей. У меня характера для этого не было. Всегда дико боялась сцены. До самого последнего момента оттягивала свой выход. Говорила себе: всё, это в последний раз, больше никогда не выйду. Только у Бориса Эйфмана, когда он стал специально на меня ставить, используя мои возможности, это постепенно прошло. Я ведь не была техничной балериной.
РГ: Ученица самой Агриппины Вагановой - и не техничная?..
Осипенко: Представьте, у меня от природы не было хороших данных. Я, например, не могла вертеться. Всю свою балетную жизнь избегала исполнять 32 фуэте. Ноги оказались не приспособлены к этому от природы. О балете мечтала еще моя мама, ей не хватило одного голоса для зачисления в училище, и она, став взрослой, надеялась на меня... Было бы, наверное, странным, если бы я не связала свою жизнь с искусством, продолжив тем самым семейные традиции.
Наш род идет от художника Боровиковского. Есть в нем и музыканты: мамин брат, мой дядя Володя Софроницкий. Но, между прочим, к искусству кино я прикипела сердцем гораздо раньше, чем к танцу. Спасибо моей няне Лиде. Вместо того чтобы гулять со мной, трехлетней, на свежем воздухе в соседнем садике, она тащила меня в кинотеатр, строго наставляя: кому-нибудь скажешь, убью! Я пересмотрела с ней все фильмы тех лет, знала по именам и в лицо всех знаменитых артистов. Бабушка каждый раз удивлялась: гуляли целых три часа, а девочка такая бледненькая? Я молчала как партизан... Сцены всегда дико боялась. В кино же никакого волнения перед камерой. Настраиваясь на съемку, ухожу в себя, иногда только спрашиваю у режиссера, что я должна делать.
РГ: Вам греет душу, что вы - потомок великого русского художника Боровиковского, племянница знаменитого музыканта Владимира Софроницкого?
Осипенко: В последние годы начала это ценить. Мои предки по материнской линии были очень известными в России людьми. Среди них, помимо художника Боровиковского, - его внучатый племянник, сенатор и поэт Александр Львович Боровиковский, сын последнего, и мой дед - знаменитый столичный фотограф (наряду с Карлом Буллой) Александр Александрович Боровиковский, не признавший советскую власть... В нашей семье, когда я была маленькой, внимание на этом не акцентировалось. Может, время к тому не располагало, все-таки 1930-1940-е годы. Но при этом тщательно соблюдался старинный семейный уклад. Мы регулярно ходили к родным на чай, они - к нам. Я слушала разговоры взрослых. Знаю много семейных преданий. И, к слову, когда читаю сейчас о русском художнике Боровиковском, вспоминаю эти домашние истории, сопоставляю, то нахожу в своем характере многое от него. А ведь я - какое это уже поколение? Почти два столетия прошло... В 5 лет мама привела меня в Русский музей. Подвела к "Хаджи Мурату", стала около него рассказывать о прапрадедушке. Помню, меня поразило, как он красиво стоит - этот не известный мне Мурат, какой он мужественный, гордый. Не сбить ничем этого человека. Видимо, и у самого портретиста твердость была заложена в характере, иначе бы так не прописал.
Дуэт века
РГ: Уйдя из Кировского театра, снявшись успешно у Сокурова, почему не остались в кинематографе?
Осипенко: Когда я решительно, обрывая все концы, ушла из Кировского театра, где меня оскорбили, не только тем, что не давали новых ролей, но заставив на гастролях в Лондоне выступать в мимансе, то думала, что закончу танцевать. В одночасье потерять сцену, публику, которая тебя знает и любит... никому такого не пожелаю. Успокаивала себя тем, что сделала в балете все, что могла, на что была способна. Хотя танцевать еще очень хотелось! И через какое-то время я приняла предложение Леонида Якобсона.
РГ: Ваша близкая подруга и коллега балерина Наталья Макарова, эмигрировав, сделала блестящую карьеру на Западе.
Осипенко: Наташа совсем другая. Мы с ней очень дружили. И до ее эмиграции, и после. И сейчас дружим. Мы ведь вместе росли. Когда встречаемся, начинаем вспоминать прошлое, перестаем понимать, сколько нам теперь лет. Если я завожу разговор о мужчинах, она смеется: "Тебе это не надоело?" Но на мое 70-летие подарила мне, угадайте что, нижнее белье красного цвета! И после этого она будет говорить, что мы очень изменились!.. У нас с ней много общего. Но в отличие от меня Макарова всегда любила модно одеваться и чтобы денег было вдоволь и состоятельные поклонники. Она правильно сделала, что осталась на Западе. А для меня там другие люди, понимаете? Не мои. Я выехала туда по надобности, по нищете в 1990-х годах. Маленькая пенсия, и как раз сын Ванечка женился. Деньги были нужны. А за границей предложили работу. Десять лет преподавала в Италии, потом в США.
РГ: Там, в Италии, у вас была какая-то замечательная романтическая история. Говорят, вы чуть было за миллионера замуж не вышли...
Осипенко: Он был моим учеником. Когда пришел ко мне заниматься, ему едва исполнилось 15 лет. В 18 объяснился мне в любви. На руках носил. Красавец необыкновенный - Якопо Нанничини. Балерина Нинель Кургапкина, приехав во Флоренцию и услышав о моем даже не романе - у нас же колоссальная разница в возрасте, - а увлечении, симпатии, сразу спросила: "Юноша высокий и черноволосый?" На ответный вопрос: "А вы что, его знаете?", ответила со свойственным ей юмором: "Я знаю Осипенко!"... Бедный мальчик, он так и не женился, а ему сейчас уже за тридцать. Якопо регулярно звонит мне. Уговаривает продать дачу, квартиру и переезжать к нему. Это невозможно. Здесь мой дом, здесь жили мои родители, бабушки, дедушки. Все вокруг мое: вот эта осень золотая за окном, и эта развалюха под названием "дача", где я собираюсь теперь жить постоянно. Куда уезжать, зачем?
РГ: Ваш дуэт с танцовщиком Джоном Марковским называли в свое время "Дуэтом века". Как и ваш многолетний роман.
Осипенко: Наш непростительный роман длился 15 лет. Непростительный потому, что я старше его на 12 лет. С Марковским мы совпадали пропорционально. И идеально сходились нервом - два немножко ненормальных артиста. Когда расстались, я попробовала танцевать с Марисом Лиепой. Очень знаменитый, очень талантливый и... слишком для меня нормальный. Ничего не получилось. За Марковского я вышла замуж. Мы вместе ушли с ним из Кировского театра, танцевали у Якобсона, Макарова, Эйфмана, Долгушина. В Самаре Чернышев предложил мне поставить "Жизель". "Алла, давайте сделаем по-другому, по-нашему", - говорил он мне. Но Джон тогда ничего уже не хотел. А с другим партнером я не хотела. И работа не состоялась.
Скажите, Даная!
РГ: Есть партии в балете из тех, о которых мечтали, но так и не исполнили?
Осипенко: Есть. Но я стараюсь об этом не думать. Стараюсь ни о чем не жалеть. Мне повезло в жизни, я работала с величайшими постановщиками: Григоровичем, Бельским, Алексидзе, Чернышевым, Якобсоном. Чрезвычайно было интересно! Помню, Григорович ставил "Каменный цветок". Я была первой исполнительницей. Юрий Николаевич выламывал мое тело до невозможности, хотел, чтобы я изгибалась, как ящерица. Пришлось в какой-то момент обратиться к врачу. Сделали снимок позвоночника, что-то там сместилось...
РГ: Отказались бы от "Цветка"!
Осипенко: Ну что вы, невозможно! Потому что истинным счастьем было репетировать, потом - выступать. Настоящее творчество. Разве в такие моменты думаешь о каком-то здоровье?.. Сейчас подобного, к сожалению, уже не наблюдаю. Нет радости создания спектакля. Убедилась в этом, работая в Михайловском театре. Все два с половиной года там уговаривала себя не быть слишком строгой к постановщикам, не требовать от них невозможного. Ну, нет сегодня талантливых балетмейстеров, что тут поделаешь.
РГ: Куда ж они делись?
Осипенко: Не знаю.
РГ: Тогда - откуда брались?
Осипенко: Объяснить появление Хореографа (с большой буквы!) невозможно. Это, наверное, от Бога. Балерину можно научить разным па, любую. Другое дело, станет ли она знаменитой, это уже вопрос дарования. А на балетмейстера выучиться нельзя. Не знаю ни одного выдающего мастера сцены, который стал бы таковым исключительно благодаря добросовестной учебе. В Михайловский театр в начале нынешнего сезона пришел новый главный балетмейстер Михаил Мессерер, племянник известного хореографа Асафа Мессерера. Начал с того, что взялся переделывать "Лебединое озеро". Спектакль, который, безусловно, понравится любому зрителю, воспитанному и не воспитанному с точки зрения культуры балета. Но для нас, профессионалов, "Лебединое" - это Лев Иванов и Петипа, и трогать его нельзя. Горский в свое время тронул, Асаф Мессерер тронул, но он восстанавливал Горского. А теперь еще и Михаил Мессерер... Я сразу вспомнила фильм Сокурова "Русский ковчег", снятый одним кадром в Эрмитаже. У меня был там эпизод в зале Рембрандта перед его картиной "Даная". Я вела с ней диалог о том, что у каждой из нас, женщин, есть своя тайна. Очень долго с ней разговаривала. Молча. Пыталась, в частности, понять, в чем ее прелесть. Ведь у нее - живот! Хотелось взять кисть и замазать его. Но почему сам Рембрандт, с его безупречным вкусом, не сделал этого? Наверное, он видел в Данае что-то иное, куда более важное. Почему же каждый новый балетный постановщик так и норовит наследить в классике, "закрасить живот"? Да поставь ты что-то свое!
РГ: Я иногда думаю: во времена СССР зверствовала цензура, а сколько было блестящих режиссеров, исполнителей. Сейчас цензуры нет и великих практически тоже...
Осипенко: Могу объяснить это только одним. Мы тогда внутренне были свободны. У нас был свободный дух. А сейчас при полной свободе дух куда-то делся. История с "Лебединым озером" стала для меня последней каплей. Мое заявление об уходе пока, правда, не подписано. Наверное, думают, попрошусь обратно. Конечно, в финансовом плане мне будет, видимо, нелегко. Ничего страшного. Вместо индейки буду есть яичницу и пить чай не с шоколадом, а с хлебом. Не это главное, а то, что в жизни я чего-то все-таки добилась. Уходя, сказала директору Михайловского театра: "Я два с половиной года была у вас милой Аллой Евгеньевной, которую можно было поцеловать в щечку, которая не вступает ни в какие драки. А между тем я - Алла Осипенко, известная балерина, актриса кино, педагог-репетитор, ученики которой с успехом выступают по всему миру. У меня скромное звание - народная артистка РСФСР, полученное в 1960 году. Но есть - имя. И мне совершенно не важно, что вы выдумаете обо мне и моей работе".
РГ: Что он ответил?
Осипенко: Ничего не ответил. В первый раз, кажется, задумался.