Мой отец ушел на войну в 17 лет. Был призван в 1944-м, через год после того, как в саратовском госпитале умер от ран и обморожения вывезенный из окружения мой дед, воевавший в артиллерии.
Бабушка рассказывала мне о папиных проводах столько раз, что я могу крутить ее воспоминания, как кинопленку. Новобранцы сидят на скамейках в открытой полуторке на площади пыльного райцентра. Машина трогается, чья-то мать бежит вослед, протягивая забытый хлеб, чья-то столбенеет и падает на землю.
Папа любил говорить, что "не воевал". Ну разве это война, цеплять бомбы к самолетам в 44-м?! Не в 41-м же. Мы так усвоили всей семьей эту формулу, что я лишь намного позже, складывая осколки его воспоминаний, поняла, что это была настоящая война.
После Победы их, призванных перед концом войны, оставили на сверхсрочную службу в Германии. Отец прослужил в Германии 7 лет, приезжал в отпуск, привозил необычные привычки и манеры.
Вернувшись совсем ("мать чуть не задушила меня, обнимая"), привез с войны хрустальные сахарницу и вазу, фаянсовый кофейник и бесконечный интерес и любовь к Германии. Папа всегда относился к ней с подчеркнутым уважением и скрытым восхищением. Болтаясь в тылу взрослых застолий, мы, дети, то и дело слышали, какие в Германии пруды, какие в прудах карпы, как разносчик молока подъезжает на велосипеде и оставляет бутылки у порога и никто никогда ничего не утащит. Это было восхищение европейской культурой, всем строем европейской жизни. В воспоминаниях ни разу не пересеклись две в самом деле разные темы - трагедия войны и красота Германии и ее людей.
Фотографиями из Германии были заполнены все альбомы. Помню каждое лицо папиного однополчанина и тех, кто входил с ним в наряд, и тех, с кем он ездил на охоту. "Папа, а что это за речка?" - "Эльба".
За полгода до папиной кончины главврач нашей райбольницы стал придирчиво уточнять у нас на УЗИ, когда папа призывался и где служил, а потом неожиданно спросил: "Леонида Шевченко не помните?" - "Мой лучший друг". -"А мой отец". Через день они сидели у нас за столом, был папин день рождения.
- Помнишь старшего лейтенанта Кабанова?
- Помню, его еще летчики избили за то, что он, патрулируя город, арестовал в ресторане Героя Советского Союза.
- В немецкие рестораны - по правилам - офицеры ходить не имели права. Только если уж в самом высоком звании. Генерал мог зайти, но и то лишь глянуть, - слушали мы, "штатские", пояснения. - Если патруль кого-то задерживал, его тут же за решетку и брили наголо. Вот летчики и "вкатили" старшему лейтенанту Кабанову за арестованного и побритого друга.
Оба умерли через полгода после этой встречи с разницей в 14 дней. А я каждый год 9 Мая ставлю на стол папины военные "трофеи" - старые хрустальные немецкие сахарницу и вазу и фаянсовый кофейник.
- А вдруг они подумают, что это награбленное, - ужаснулась мама, когда я их показала университетским подругам-немкам. - А он их купил в магазине.
Правда, купил. В каком-то маленьком немецком городке.