В Каннский конкурс вступила тяжелая артиллерия - безошибочный лидер фестивалей, создатель иранской киношколы Аббас Киаростами. Он показал кинодраму "Заверенная копия".
Теперь сижу и думаю: отчего же снова осечка?! Ведь все на месте: и современная новелла в духе Цвейга, которую Киаростами лично придумал, и актеры первостатейные. Отчего такая неудача?
Вот, думаю, если какой-нибудь смелый русский драматург-режиссер съездил бы пару раз в Тегеран и сделал бы потом фильм из тамошней жизни - наверное, получился бы тот же "Дядя Ваня", но в Тегеране.
Киаростами решил сделать картину европейскую. Снял ее в итальянской Тоскане, позвал на главные роли француженку Жюльетт Бинош и английского оперного бас-баритона Уильяма Шимелла (по слухам, на его месте предполагался Роберт Де Ниро). Получилась сплошная Европа - но все равно со вкусом вишни. Я имею в виду не почерк мастера - сразу узнаваемый, минималистский, аскетичный. Я имею в виду нравы, которые он описывает.
Сюжет прост, но коварен. В тосканский городок прибывает британский писатель. На его лекцию об оригиналах и фальшивых копиях в искусстве приходит женщина, мать любознательного подростка. Подросток сразу видит, что она к писателю неравнодушна. Происходит заветная встреча. Оба долго едут в машине, долго беседуют на темы классического искусства (она - искусствовед), фильм отныне идет в реальном времени: мы просто следуем за этой парой, подслушивая их разговоры. Разговорчивая хозяйка кафе принимает их за семейную пару, чего героиня Бинош не спешит отрицать. В какой-то момент ситуация совершает крутой поворот: желаемое становится действительным, и теперь оба ведут себя как давние муж и жена, навестившие места их молодости. И этот поворот, по идее Киаростами, должен рифмоваться с отношениями оригинала и копии в лекции британского писателя.
Вынужденные съемки за границей, однако, играют с режиссером плохую шутку: в фильме очень чувствуется восточная витиеватость притчеобразной мысли, которая плохо прививается на европейской почве. Диалоги чересчур принужденны, простодушные нравы общительных итальянцев смахивают на повадки обитателей мусульманского Востока, вся конструкция кажется слишком искусственной, и даже такая актриса, как Бинош, не в состоянии создать сколько-нибудь цельный образ - временами она играет просто плохо. Чего не скажешь об оперном певце Уильяме Шимелле - он легко сбросил оперные котурны и существует в кадре непринужденно, в его молчании читаешь больше, чем в неумолчной болтовне Бинош.
Отношение к фильму Киаростами в Канне неизбежно будет складываться под влиянием жесткой политической конъюнктуры. Во-первых, фильмы мастера у него на родине под запретом. Во-вторых, здесь идет мощная волна солидарности с его соотечественником Джафаром Панахи, который вместо того, чтобы заседать в каннском жюри, сидит в иранской тюрьме, - жюри во главе с Тимом Бертоном уже сделало по этому поводу заявление, а на открывшей фестиваль пресс-конференции был демонстративно поставлен пустой стул для вынужденно отсутствующего Панахи. На фестивале был показан короткий ролик, где записан допрос Панахи полицейским офицером накануне ареста. Один из многозначительных вопросов, которые ему задали: "Почему вы остаетесь в Иране, почему не снимаете за границей?"
Но за границей, вдали от родных корней, талант теряет почву под ногами, и это для художника всегда трагедия.
В какой-то мере эту трагедию выражает фильм Отара Иоселиани "Шантрапа". Классик грузинского кино уже много лет живет во Франции, но повсюду возит с собой свою Грузию, как черепаха панцирь. Вот и в "Шантрапе" он предается воспоминаниям детства и юности.
Это первая из трех картин, представленных странами бывшего СССР на Каннском фестивале, и ее показали вне конкурса. Говорят, режиссер был этим крайне раздражен. Фильм задвинули на спецпоказ в самый маленький зал, и он был наполовину пуст. К концу осталось еще меньше людей - картина не получилась.
Это история молодого кинорежиссера, который пытается у себя в Грузии снять то кино, которое хочет, но чиновники, отводя глаза, требуют вырезать из картины главное и вообще готовы фильм запретить. Тот едет в Париж, но самовыразиться не удается и там - снятый им фильм заканчивается в абсолютно пустом зале.
Честно говоря, я не понял, что хотел сказать любимый мною Иоселиани.
В интервью Иоселиани признает, что это не о нем: он в СССР до последнего дня снимал то, что хотел, и ему это позволяли. Чего нельзя сказать о Франции, где последнюю волю диктуют деньги.
Картина, как всегда у Иоселиани, предлагает ряд симпатичных, теплых и милых жанровых зарисовок, но так как сам автор уже не может решить, где ему было вольготнее самовыражаться - в СССР или свободной Франции - то и смысл фильма теряется. В финале герой, подражая персонажу из "Большой рыбы" Бертона, уплывает в морские пучины с русалкой-негритянкой, и это означает, что человек счастлив бывает только во сне.