Чуть больше тысячи амурских эвенков пытаются жить по зову крови и законам тайги. Здесь, в таежной глуши, слыхом не слыхивали о мировом финансовом кризисе, политических страстях и попсовых переживаниях. Тут периодически звучит французская речь и русский мат, жизнь оценивается соболиными шкурками, расстояния меряются оленьими тропами.
В Нюкже брода нет
Последние сотни километров стучащей на стыках однопутки, горделиво именуемой БАМом, тягучи, как оленье молозиво. Крошечные станции - "бамовские поселки" - являют собой калейдоскоп иронии: несколько городских пятиэтажек робкой стайкой мостятся у непроходимых сопок. Подъезд благоустроенного дома, а за ним - дикое чрево тайги. Противоестественно, как золотой зуб в неухоженном старушечьем рту.
От перрона до речной переправы меня везет Валера, инженер местного тепловозного депо. Мне еще нужно сделать отчаянный прыжок с крутого берега Нюкжи в утлую лодку, которая причаливает в режиме такси. По речке тянет холодом, лодочник Дима буднично роняет: "Тут лед лежит до середины июня".
Лодку качает как щепку. В грязной воде отражаются неровные контуры окрестных сопок. Из-за одной из них выныривает каемка черных крыш и косые изгороди огородов. Усть-Нюкжа - шестьсот человек населения, более половины которого - эвенки. Вечная мерзлота, ни одного метра тротуаров. Единственное каменное здание лучшего эвенкийского села в Приамурье - трехэтажная коробка школы, построенная в авральном режиме десять лет назад с нарушением всех мыслимых и немыслимых технологий, медленно, но верно проседает в вечную мерзлоту.
Школа в Усть-Нюкже, как печка в доме: центр деревенского мироздания. Детвора и взрослые здесь с утра до вечера.
- Главная беда - то, что у нас нет интерната, - говорит директор школы Эдуард Бреев.
Вернее, интернат в Усть-Нюкже есть, так им по привычке называют бывший склад. 15 юных эвенков там живут эпизодически, спят через стенку от котельной, с "удобствами" во дворе. Но как только заслышится шум лодочного мотора, который везет очередную партию проверяющих, детей разгоняют на постой к родственникам и знакомым.
Ленин ушел вместе с "октоном"
Усть-Нюкжу основали восемьдесят пять лет назад как факторию: пару раз в году сюда из тайги приезжали эвенки, на толстом льду одноименной речки происходил обмен соболей на муку и порох.
Когда-то эвенкийское село считали образцово-показательным. Здешний совхоз назывался "Ленин октон" (Ленинский путь) и насчитывал несколько тысяч оленьего поголовья. На вечной мерзлоте держали две фермы: звероводческую и молочно-товарную. Эвенки-охотники под совхозным знаменем промышляли зверя в окрестной тайге. Школа десятилетиями размещалась в кособоком деревянном бараке, но десятки ее выпускников получили великолепное образование в Ленинградском государственном педагогическом институте имени Герцена. Представителей малочисленного этноса там образовывали на специальном факультете. Эвенкийская деревня жила одной жизнью с большой страной. Правда, зачастую страна и эвенки не понимали друг друга. Когда в эти края пришел БАМ, представителям коренных народностей сказали, что пастбищ здесь больше не будет. Дескать, "рельсы упрямо режут тайгу"... Пришлось стада оленей угонять за сотни километров от жилья.
В середине 1980-х годов Усть-Нюкже предложили построить мост, который связал бы их с Большой землей. Сельский сход от благ цивилизации дружно отказался. Оленьи люди свято верили, что речка спасет их от тлена цивилизации. Но на речке девять месяцев лежит метровый лед. Когда развалилась большая страна по имени СССР, которая, как могла, пестовала эвенков, те совсем растерялись. В 1990-е годы половина местного населения сгорела от "огненной воды".
- Пили семьями и целыми улицами, казалось, что люди методично себя убивают, - вспоминает сельский доктор Александр Крысанов. - Научно доказано, что у малых народностей Севера печень не вырабатывает некий фермент, посему алкоголизм у них развивается за считаные недели.
Оленя отдавали за две бутылки водки, и это казалось даже выгодным бартером.
Лет десять назад совхоз распался, от него остался только ржавый вагон-рефрижератор, в котором когда-то хранили мясо для норок.
Здешние нерусские жители все носят фамилии "рассейские" - как березовая рощица: Андреевы, Ивановы, Николаевы...
Жизнь Доры Ивановны и Владимира Семеновича Андреевых - тайга и олени. Возраст и болезни только пару лет как заставили их вернуться в деревню на оседлую жизнь.
- Я, паря, одиннадцать детей родила и вырастила, четверых в тайге рожала. И сейчас шибко в тайгу хожу, но дочки не пускают, - беззубо улыбается Дора Ивановна.
Владимир Семенович последний раз охотился на соболя в прошлогоднем ноябре. Убил больше десятка зверьков.
- Чтобы шкурка была целая, нужно обязательно попасть в глаз, - буднично говорит старый эвенк.
Сегодня вместо совхоза в Усть-Нюкже - 8 семейно-родовых общин, в которых заняты шестьдесят пять человек. Всеми общинами руководят женщины! Матриархат пришел в эти края "благодаря" водке. Этой весной тунгуски закодировали 11 мужиков и на полгода увели их в тайгу.
- У женщин получается лучше и с арифметикой, деньги считать умеют, - говорит, как рубит, Тамара Лысакова, глава Тындинского района.
Сколько оленей в Усть-Нюкже? Ответом на этот вопрос было выражение полного оскорбления на эвенкийских лицах. Считается верхом неприличия называть количество оленепоголовья. По официальным данным, числится две с половиной тысячи парнокопытных особей. Государство выплачивает дотацию в размере трех тысяч рублей в год за каждого оленя.
Мадам из Парижа
Несколько лет назад в село приехала преподаватель Сорбонны, настоящая француженка Александра Лавринье - изучать жизнь и быт эвенков и собирать материал для будущей докторской диссертации.
- Мы вначале на нее как на сумасшедшую смотрели, думали недельку-две комаров покормит и уедет. А она в тайгу уехала с общиной на несколько месяцев, - вспоминают в Усть-Нюкже. Через полгода таежной жизни Александра вышла из леса в стеганой телогрейке. Искусанная гнусом, но бесконечно счастливая. И объявила, что в тайге у нее случилась настоящая любовь, и она выходит замуж за местного оленевода Пашку Васильева. Усть-Нюкжа присела от удивления... Пашка ничем не отличался от местного мужского населения: в меру пил, в меру матерился, слыл, правда, молчуном высшей пробы.
А когда парижанка родила дочку, зачатую в тайге, Усть-Нюкжа ее окончательно приняла в свою общину и называть стала простецки - Шура.
Александра успешно защитила докторскую диссертацию, стала профессором культурологии, надарила местной библиотеке кипу своих книг на неведомом французском. Записала и выпустила несколько дисков с эвенкийскими песнями.
Ее дочка хорошо говорит на трех языках, включая французский и русский.
Александра Лавринье-Васильева вернула в эту таежную чащу кочевую школу, сама модель которой была придумана еще в далекие 1930-е. Кочевая школа - это десяток оленей, перевозящих от стойбища к стойбищу специальную палатку с партами и школьной доской. Учитель пару недель занимается с малолетними обитателями, потом олений эскорт трогается дальше, к другой общине, а ребенок дальше все изучает самостоятельно.
- Качество знаний нисколько не уступает тому, которое мы даем в обычной школе, - уверяют в сельской школе.
Теперь француженка из Усть-Нюкжи полгода кочует вместе с новыми родственниками в тайге, полгода живет в Европе. Сейчас с дочкой улетела в Кёльн, местный университет пригласил лекции читать. Пашку своего она уже устала умолять съездить с ней в европейскую цивилизацию, но он из тайги не выходил уже лет пять. Вообще. Ни о каком Кёльне-Париже слышать не хочет.
Лубок от власти
О судьбе и доле малочисленных народностей Севера сегодня не говорит только ленивый. Сколько было проведено съездов-конгрессов в их защиту и для их поддержки. А их-то и защищать ни от кого не нужно, просто надо не мешать и на капельку больше уделять внимания, учитывая их таежный наив.
- Эвенки деньги держат в руках два раза в году: в декабре, когда шкурки соболя сдают, да в марте, когда оленину можно продать. Остальное время на лепешках сидим, - признается Галина Николаева. Она - член правления Амурской областной организации коренных и малочисленных народностей Севера. О своей общественно-политической деятельности говорит так: "В Благовещенск приедешь, и с поезда - сразу заседать. Голова совсем не соображает, и вечером опять на поезд. Все для галочки..."
В Приамурье четыре национальных эвенкийских села, Усть-Нюкжа считается самым образцово-показательным. Именно здесь ежегодно проходит лубочный праздник "День оленевода", из тайги пригоняют оленей, устраивают гонки в упряжках. Много пьют и вкусно едят. Даже губернатор прилетает на вертолете. Его наряжают в шкуры и катают на упряжках.
Праздник заканчивается - полукочевая жизнь продолжается. Они лечатся в больнице, построенной в 1934 году... Их дети ходят в продуваемый всеми ветрами клуб, построенный в 1936 году... А сколько жителей амурской тайги родилось и умерло в лодках и нардах, так и не добравшись до большой медицины? В прошлом году в тайге умер пожилой эвенк, участник Второй мировой войны. Его там и похоронили.
Клару Абрамову, учительницу эвенкийского языка местной школы, умоляли остаться на кафедре в Ленинградском институте. Предлагали квартиру и скорую защиту кандидатской диссертации.
- Я без тайги жить не могу! Это - мой воздух, - восклицает Клара Сергеевна.
У нас множество программ, призванных существенно облегчить жизнь народностям Крайнего Севера. Красиво прописанных, обсуждаемых на всех уровнях. Посмотришь такой документ: роскошный, как соболья шкурка. Зайдешь в больницу эвенкийского села: хочется плакать от нищеты и безнадеги. Зазор между словом и делом велик, как преисподняя для злых духов.
...Эти дети тайги больше всего на свете ценят волю и оленей. Они по-настоящему бесхитростны и не по-современному непрактичны. Просить и требовать не умеют. Они умеют только верить и ждать, что обязательно прилетит вертолет. И не только с избирательной урной...