Среди проектов, показанных в рамках МедиаФорума-2010 Московского кинофестиваля, - выставка пионера американского видеоарта Гари Хилла в галерее GMG. Обладатель Золотого льва Венецианской биеннале-1995, участник Documenta в IX в Касселе и Уитни биеннале, лауреат премии Курта Швиттерса (2000), Гари Хилл выставлял свои работы в нью-йоркском Музее современного искусства (МоМА) и парижском Центре Жоржа Помпиду.
Можно добавить, что это тот художник, в видеопроектах которого согласились участвовать Изабель Юппер ("Колокол звонит в пустом небе", "Сквозная петля" - обе работы 2005-го), не зря имеющая славу самой интеллектуальной актрисы французского кино, и философ Жак Деррида ("Помехи", 1988-й). Впрочем, с не меньшим увлечением Гари Хилл снимал безработных парней из Латинской Америки, которых он нашел неподалеку от своего дома в очереди за бесплатным обедом. Название того проекта 1996 года - "Зритель" - дало имя московской выставке.
Кто именно оказывается зрителем, отдельный вопрос. Вроде раз вы пришли на выставку, то вы и зритель. И это вы наблюдаете за спокойно стоящими вдоль стены мужчинами, одетыми в униформу трудового люда большого города (джинсы, кроссовки, куртки). Через пару минут забываешь, что это пятиканальная видеопроекция. Люди время от времени шевелятся, переступают с ноги на ногу и, кажется, рассматривают пришедших на вернисаж. Чтобы избавиться от наваждения, начинаешь двигаться вдоль стены. Но не тут-то было! Взгляд молчаливых работяг следует за тобой. "Тут есть какая-то хитрость", - неуверенно сказала одна из посетительниц, приближаясь к стене почти вплотную. Хитрость есть. Но не технического свойства.
Кажется, чего проще? Фокус внимания переносится с объекта на зрителя. Стоят люди и смотрят друг на друга. Странность именно в том, что эта ситуация непредставима для мегаполиса. Не только из-за того, что здесь все заняты собой. В толпе внимательный чужой взгляд - потенциальная угроза. Ответ на нее - агрессия или бегство. Как ни дико звучит, искусственное пространство видеоинсталляции - чуть ли не единственное место, где люди могут взглянуть друг на друга. С другой стороны, персонажи проекта не видят реальных зрителей. Это обманка восприятия. Похоже, Гари Хилл сделал проект "Зритель" о том, что мы не видим. Оцените изящество решения!
Любопытно, что для Хилла фиксация "невидения", своего рода слепоты, и молчание оказываются синонимами. Как говорилось в начале одной его давней работы 1985 года "Жили-были некие существа, которые возникли, когда заговорили...." В общем, "вначале было слово..." И это верно не только для мироздания, но и для работ Хилла. Причем по модели языка он пытается выстраивать визуальное изображение. Есть рассказ Хилла о том, как в 1980-м ему пришлось поселиться в университетском офисе, куда в придачу к письменному столу и паре грифельных досок он втиснул кушетку, все свои вещи и оборудование для медиапроектов. Причиной, судя по всему, было крушение "любовной лодки". Отходя от него, Хилл писал текст, обращенный к неизвестному слушателю. А потом решил, что видеофильм будет убедительнее. Особенно, если каждому слогу текста будет соответствовать новый кадр на экране. Этот принцип - членение образа по аналогии с лингвистическим членением фраз на слова, слоги, фонемы - при желании можно обнаружить и в позднейших его работах.
Но как можно расчленить образ? Либо разрывая в пространстве листа, либо прерывая во времени, если это фильм. Именно разрывы - погружающие зрителя в темноту зала - задают ритм проекций Хилла. Например, в работе "Кусок стены" (2000). В темноте зала в моменты вспышки света мы видим человека в строгом костюме и белой рубашке, бьющегося в прыжке о стену и упорно пытающегося сказать что-то. В интервью, помещенном в каталоге (за каталог - отдельное спасибо организаторам выставки!), Хилл говорит, что стремился к созданию языковой скульптуры. Слово, пантомима жестов, столкновение с реальностью здесь сливаются в одно целое. Ни один фрагмент по отдельности не работает. Зато сливаясь, они создают странный мучительный образ выкрика, освобождающего боль и ярость, рвущегося к пониманию страданий. Не вина художника, что в этом мире разорвать немоту оказывается проще, чем обрести смысл.