Этот немногословный и на первый взгляд суровый человек меньше всего похож на одного из главных хулиганов и возмутителей спокойствия в советском кино. Геннадий Полока, однако, верен своей упрямой традиции ломать каноны, спорить и противостоять.
Спорить и противостоять - небезопасно. И тогда, и теперь. Поэтому у Полоки мало фильмов, и еще меньше хорошо известных. Причем хорошо известные за рубежом часто почти неизвестны у нас.
Его первая в жизни киноработа - фильм "Чайки над барханами" - стала примером конфликта между правдой, к которой естественным образом стремился полный надежд студент ВГИКа, и политической целесообразностью, вершившей в СССР судьбы искусства. Он приехал в Каракумы снимать картину по Юрию Трифонову о строительстве туркменского канала и увидел, что канал строили заключенные. Это производило сложное жутковатое впечатление и стало для фильма "моментом истины". Полока-то верил, что в годы оттепели эта истина нужна и важна, но власти эту уверенность не разделяли. Власти врали - Полока, как многие, на это купился. И это было его первой трагической ошибкой.
Его первый известный фильм - "Республика ШКИД". Из повести Леонида Пантелеева про школу-коммуну имени Достоевского времен постреволюционных советских гаврошей Полока сделал картину, которая даже в рассветные 60-е поражала свежестью и молодым озорством. Говорят, художник сублимирует в своих творениях свои комплексы. Полока сублимировал свою хорошо закамуфлированную склонность к постоянному бунту - он понимал этих гаврошей как никто: он сам потом называл собственное детство на сибирских лесоповалах "полублатным". Гаврошей отлавливали и помещали в исправительную школу. Но в Советской России тогда еще не перевелись интеллигенты старой закваски, их не всех отстреляли, и это для гаврошей было нечаянным счастьем. Преподаватель по прозвищу Викниксор, еще знающий о человеческом достоинстве и мурлыкающий из оперы "Марта", научит их быть людьми.
Картина начиналась групповым портретом гаврошей, отщелкивающих на зубах ритм блатной песни "Ах, зачем я на свет появился, ах, зачем меня мать родила..." Это сразу задает неповторимую интонацию той изумительно теплой, но "с двойным дном" иронии, которая будет отличать картины Полоки от дубоватого большинства советских "воспитующих" лент. Она тоже стала потом источником неприятностей: постоянное озорство режиссера казалось властям подозрительным ерничаньем. Кроме того, этот старорежимный Викниксор устроил в советской школе выборы старосты по примеру западной демократии, когда каждый претендент выступает со своей программой. За это молодой мастер получил отдельный нагоняй от партруководства.
Через два года после зрительского успеха "Республики ШКИД" Полока снял вещь еще более, по мнению ретроградов, хулиганскую - "Интервенцию", вольную интерпретацию пьесы одессита Льва Славина. Вообще, теперь забавно вспоминать, как куцее воображение вечно испуганных партийных чиновников пыталось править бал в искусстве, а тогда оно было неиссякаемым источником реальных трагедий для творческих людей. На экране творилось нечто невообразимое: борьбу революционеров за советскую власть в Одессе изображали пестро разодетые карнавальные, гротескные фигуры в исполнении таких склонных к двусмысленностям актеров, как таганские Высоцкий с Золотухиным или Аросева из Сатиры. Это была музыкальная эксцентрическая фантасмагория, откровенно сымпровизированная в откровенно театральных декорациях. Власти справедливо увидели в этом "антикино" полемику с их концепцией героической гражданской войны и с "историко-революционным жанром" в целом.
Не думаю, что Полока реально посягал на основы. Хотя, как показала история, интуитивно оказался прав. А тогда он просто хотел экспериментировать с кинематографическим пространством и языком, видел в нем неизрасходованные возможности и, как любимый им Феллини, облекал действительность в формы цирка и карнавала. Но шуточки эти привели к тому, что фильм прочно залег на полке и на экран вышел только в годы перестройки, когда его открытия уже были растиражированы эпигонами.
К тому времени у Полоки в официальном кино была репутация почти безнадежная. Ему как идеологически ненадежному больше не давали снимать. Ему даже наспех сшили какое-то дело, рассыпавшееся при ближайшем рассмотрении, но режиссер узнал вкус баланды и его запомнил.
Поэтому следующий фильм "Одиножды один" власти рассматривали в микроскоп и нашли там кучу пороков: мелкотемье, герои-неудачники, каким на советских экранах места нет.
Этот фильм стал для режиссера "черной меткой". Мастер теперь питался тем, что под псевдонимами доснимал чужие фильмы и переписывал чужие сценарии. Он даже выкрал из Госфильмофонда копию арестованной "Интервенции", мотался с этими тяжелыми банками по стране, показывал содержимое на неразрешенных просмотрах, и зрители за это ему в шапку бросали рублевки.
Новая жизнь для режиссера началась с перестройкой. Арестованные картины получили свободу, он смог реализовать свои новые проекты "А был ли Каротин" и "Возвращение "Броненосца", преподавать в Лондоне и Монреале, стал возглавлять в Союзе кинематографистов разнообразные комиссии, включая международную. За его фильмы разных лет посыпались международные награды - от фестивалей в Шанхае, Хайфе, Джакарте, Сочи, от папы Иоанна Павла II...
Единственное, чего мастер по-прежнему не может, - это увидеть свои фильмы на широких экранах. Партийную цензуру сменила цензура денег, и прокат сегодня показывает людям совсем иного толка искусство, которое в большинстве случаев трудно назвать искусством.
Но это уже другая история, о которой наш сегодняшний юбиляр может говорить только с привычной ему горькой иронией.
P.S.
Сегодня режиссер Геннадий Полока отмечает юбилей.
И мы от души его поздравляем.
Фото: РИА Новости