Авиньонский фестиваль - в самом разгаре. 14 июля вместо всех вечерних спектаклей публика Авиньона праздновала День независимости роскошным фейерверком, балом и ночным концертом на берегу Роны, впервые реализовав идею основателя фестиваля Жана Вилара, который мечтал о том, чтобы артисты пели и танцевали вместе с народом.
А накануне глубокой ночью завершились показы совсем не праздничного, самого необычного, поэтичного и жестокого спектакля всей нынешней программы. "Дом силы" (La Casa de la fuerza) сочинила и поставила Анжелика Лидель, в 1993 году организовавшая в Мадриде собственную театральную труппу Astra Bilis.
Пять часов самого необычайного театрального опыта опрокидывают вас в пространство, где кровавая реальность мексиканского городка Сьюдад-Хуарез превращена в поэтическую вселенную одиночества, тоски и любви.
Страшная история города, потрясшего мир гибелью сотен и сотен женщин,заставила Анжелику Лидель и ее выдающихся актрис отказаться от всякой иллюзии и погрузить нас в самое сердце реального опыта. Крики Ирины из "Трех сестер" о труде здесь превращаются в сам иступленный труд, когда в течение часа три хрупкие женщины вытаскивают на сцену дюжину диванов, чтобы потом методично, истязая себя и нас неотменимостью театрального действия, перетаскать их, все до единого, обратно - за кулисы. Труд становится не символом, не фразой, но той единственной магмой, в которой осуществляется жизнь без любви. Окончательно утверждая этот очевидный факт, актрисы вытаскивают и высыпают на сцену еще и десятки мешков с углем, падая в него от изнеможения.
В центре "трудового" безумия - тоска вовсе не по труду, но по любви, которую не добыть даже кровью. Хотя именно кровь льется здесь маленькими ручьями, собирается в пробирки, выливается на одежду как знак кровоточащего сердца. Неистовые монологи актрис, их пение, в котором вся страсть и энергия фламенко переплавляются в стон, вой смертельной тоски и боли, напоминают об испанских святых и мучениках Средневековья, о Хуане де ла Крус, уподобившем себя Христу.
Странный ритуал самоистязания проходит кровавой нитью через весь спектакль. Достав лезвие, изысканным движением актриса выводит на коленках какие-то странные рисунки. Еще несколько долгих мгновений, наполненных нескончаемым бегом по кругу, и на коленках проступят кровавые узоры. Женщина аккуратно промокнет колени белыми платками, и вручит их своим подругам на память об их общей боли и тоске. Этот "фитнес", качание мускулов и истязательная "трудотерапия" превратятся в невиданный образ мира без любви, в котором царствует опустошенность. Труд и спорт - ритуал, заменяющий ушедшую любовь, и, кажется, никогда об этом не рассказывали с такой кровавой убедительностью, как это сделали испанские женщины.
...В третьей части пятичасовой мистерии розовый свет взыскуемой нежности заливает сцену с крыши кармелитского монастыря в Авиньоне, во дворе которого игрался спектакль. Время истекает кровавыми слезами под музыку Вивальди и Баха, "Битлз" и Бьерк, публика Авиньона в немоте взирает на эту новую мистерию распятия и "воскресения". Под пение контратенора и звуки виолончели женщины умирают у подножья крестов, заполняющих сцену, даря друг другу последнюю нежность.
И тут совершается очередная метаморфоза - вместо них на сцену выходят их "документальные" прототипы, "агенты реальности", совсем не похожие на актрис. Переодев умерших в лиловые платья, они сочиняют свой "вариант спасения": чтобы мир не был таким жестоким и полным насилия, они родят сыновей и, практикуя с ними любовь, научат их нежности.
По-африкански наивно и сильно заканчивается эта испанская мистерия: былинный богатырь Хуан Карлос с огромными бицепсами приходит на зов женщин и, как пушинку, переворачивает украшенную цветами машину. Потом легко поднимает две 50-литровые канистры, каменную глыбу, и засыпает, лежа на диване, пока женщины инсталлируют его тело пластилиновыми мальчиками, долженствующими дать начало новому человечеству.
В дом возвращается та сила, которая есть противоположность насилию.