Благодаря Году Франции в России на нынешнем фестивале коллекций современного искусства, который ГЦСИ ежегодно проводит в августе, можно увидеть одно из старейших французских региональных собраний современного искусства, привезенное из Бретани.
"Старейшая" коллекция применительно к современному искусству означает, что региональному фонду - FRAС Бретань - без году тридцать лет. В ней почти 3500 произведений 500 художников из разных стран мира. В Москве французские и российские кураторы показывают аж три выставки. Одну - "После живописи" - в ГЦСИ. И две - на Винзаводе: в цехе Белого идет "Испытание реальности", а внизу в цехе Красного - все "В настоящем". Они объединены эпиграфом из Жака Рансьера "Из чего делают искусство, что делает искусство". Три варианта ответа на эти вопросы - в трех экспозициях.
Ответ выставки в ГЦСИ, которая доказывает, что жизнь искусства продолжается после широко (и давно) объявленной смерти живописи, выстроен по всем правилам риторики. Искусство делают из старых афиш (Жак Виллегле), старых кресел (Джон М. Армледер), катушек с разноцветными нитками (Паскаль Пино)... На место холста картины приходит сдвинутое пространство "куба", выстроенное из цветных наклоненных плоскостей (по инструкции Клода Рюто) или из линий (Франсуа Морелле предпочитает их создавать люминесцентными лампами). Романтический пейзаж заменяет фотография (Бертран Лавье) или акварельная краска, разведенная в обычной тарелке с водой (Саркис). Кстати, последняя работа, снятая на видео, сделана по мотивам немецкого романтика Каспара Давида Фридриха - альбом с его репродукциями тоже в кадре.
Вообще отсылки, цитаты, парафразы классики, похоже, то же самое для художников, что скрупулезная точность ссылок для ученых академиков. Как ни странно, это многое объясняет. Во Франции 1970-х (даже после бунтарского 1968 года в Париже) классиков не сбрасывали с корабля современности. Поль Сезанн, Теодор Жерико, Каспар Давид Фридрих и итальянцы раннего Возрождения - почтенные собеседники, призванные то ли на пир современности, то ли на диспут, где логическая стройность и красота аргументации важнее вывода. Вся выставка немного похожа на старинное состязание схоластов, ни один из которых всерьез не верит, что живопись умерла. Это просто логическое допущение, открывающее головокружительные перспективы для игры ума и воображения.
На Винзаводе в цехе Белого на смену оптимизму логиков приходит рефлексия интеллектуалов, ставящих под сомнение не только всемогущество ума, но и определенность реальности. Реальность столь же изменчива, как картинка перед камерой, плывущей по волнам в видео "Ватерлинии" Марселя Динаэ. И столь же головокружительна. Ее нельзя "устаканить", чтобы рассмотреть и понять, что же это проплывает-пляшет-тонет перед взором: Лиссабон или Бильбао, Роттердам иль Сен-Назер... От тошноты морской болезни до галлюцинаций - пара шагов. И вот чудный зеленый человечек Фабриса Ибера орошает пластиковый бассейн из всех возможных своих отверстий. Его, конечно, можно при желании принять за купидона, но скорее за инопланетянина родом из белой горячки. Выясняется, что даже сводящая с ума реальность фантасмагории вполне годится в качестве материала искусства. Но все же хочется зацепиться за что-то более устойчивое. Впрочем, выбор небольшой. Помнится, герой Лермонтова говорил Печорину: у меня есть только одно убеждение - что в один прекрасный день я умру. Похоже, его готовы разделить многие современные художники. По крайней мере польский скульптор Мирослав Балка. Его монументальные стальные конструкции чуть больше человеческого роста намекают, как мало человеку надо.
Кроме смерти - этой точки обратного отсчета - на роль зацепки в реальности может претендовать память. "Архив" Кристиана Болтански с черно-белыми размытыми фотографиями детей, образующими стену и подсвеченными железными лампами, похож разом на семейный альбом и досье жертв криминалиста. Это, конечно, опора - но для следствия и воспоминания. Иногда между первым и вторым промежуток небольшой. Если архив Болтански - это образ Леты с мертвой водой, то коллекция пузырьков Даниэля Споэрри претендует на образ воды живой. В его "Бретонской аптеке" - вода из местных источников, наделенных животворной силой. Проверить нельзя - поверить можно.
Другая опора - "основной инстинкт". Его исследует с психоаналитической дотошностью Хаим Стейнбах в инсталляции "Кушетка. Гроб". Название красноречиво сообщает, какое из стремлений, описанных Фрейдом, интересует автора. То ли дело жизнелюб Вито Аккончи, чья скульптура-инсталляция "Переносной настенный бюстгальтер" - абсолютный хит трех выставок сразу, несмотря даже на то, что переносной бюстгальтер, скажем прямо, переносу не поддается. Зато (как уверяет экспликация) трансформации возможны - в навес, в палатку, даже в кресло. Короче, у Аккончи тело - это оболочка-укрытие, последнее пристанище тех, кому бежать больше некуда. И тех, кому больше не из чего делать искусство.
Если основа искусства "После живописи" - диалог с предшественниками, база "Испытания реальности" - допрос с пристрастием себя самого, то "В настоящем" вся надежда - на разговор со зрителем. Этот разговор может быть о живописи или социуме, как у Никола Флока. Его "Морская башня" всего лишь рыболовецкая сеть для ловли сельди. Но ее растяжка в зале напомнит конструктивистскую красу башни Шухова. Впрочем, технологической утопии автор предпочитает органическую, природную. Границы сети каждый раз заново обозначают встречу рыбаков и моря, человека и стихии. Кроме того, если сеть вытягивает рыбу, то "Морская башня" - модель социума. Щелкающие в проекторе слайды выстраивают сюжет: от цехов, где вяжут сеть, - к сейнеру, где рыбаки разделывают сельдь, - до рыбоперерабатывающего завода. "Башня" Флока конструирует основание социума, а заодно фиксирует его повседневную историю.
Разговор со зрителем ведут и россияне. Например, известные художники Ольга Чернышева (видео "Русский музей") и Юрий Альберт. "Московские выборы" Альберта - своего рода коллективные действия, открытые для народа. Всяк входящий может проголосовать и тем самым принять участие в создании искусства. Искусство, оно ведь и из зрительских реакций тоже. А вопросы, кстати, у Юрия Альберта супер. Под прицелом, конечно, граница между искусством и "настоящим", то есть жизнью. Но вопросы стреляют сразу по обе стороны демаркационной линии. Цензура, политические взгляды художника, выбор зрителя - все взвешивается на весах "гласа народа". Фишка в том, что водораздел выстраивается в зависимости от ответного "огня". Плюс - сами "выборы" оказываются предметом рефлексии. Одним словом, они и "то, из чего делают искусство", и само искусство. Такие вот беспроигрышные выборы получаются.