На 18-м международном кинофоруме "Фестиваль фестивалей" в Петербурге приз "За талант и народное признание" получила народная артистка СССР Татьяна Доронина.
В 60-е годы актриса блистала на сцене ленинградского БДТ в спектаклях Георгия Товстоногова. А потом неожиданно уехала в Москву. По словам Татьяны Васильевны, в родной город на Неве, где родилась, где прошло детство и пришел успех, она приезжает с большим удовольствием и счастьем.
Из БДТ - во МХАТ
Российская газета: Татьяна Васильевна, когда приезжаете в Петербург, бываете в БДТ?
Татьяна Доронина: Как не стало Кирилла Лаврова, бываю реже. Последние сезоны была дважды, смотрела спектакли, но за кулисы не заходила. Актеров моего поколения фактически не осталось.
РГ: А с сестрой Товстоногова Нателой Александровной вы общаетесь?
Доронина: Общаемся. Я всегда относилась к ней с большим уважением и симпатией. Она была самым близким человеком для Георгия Александровича.
РГ: В Интернете прочитала: "В БДТ Доронину недолюбливали дамы и плели против нее интриги". Это правда?
Доронина: Конечно, правда. Но для меня это никогда не было определяющим, я не делала на этом акцента. Не потому, что мне не обидно, и не потому, что это стало одной из причин моего ухода из БДТ. Просто отлично зная законы театра, учитывая сверхэмоциональность актеров (которые без эмоций вообще не актеры), нужно быть снисходительной. Принимать успех другой актрисы, конечно, очень сложно, обидно, кажется, что судьба распорядилась с тобой не так, возникает естественный вопрос: "Ну почему успех опять у нее?". Товстоногов был режиссером, которому была интересна моя индивидуальность с наличием нерва и способностью воздействовать на зрителя. Но говорить о том, что ненависть актрис ко мне носила повсеместно открытый характер, - нельзя. Георгий Александрович этого бы не позволил. А я никогда не жаловалась.
РГ: Вы как-то сказали: "Уход из БДТ - это моя ошибка". Действительно так считаете?
Доронина: Это не просто ошибка. Это ошибка, за которую я плачу по сей день. Московский художественный театр всегда был театром больших актеров, величайших индивидуальностей. Но в те годы, когда я туда пришла, негативные стороны возобладали над позитивными, и отсутствие таланта не стало несчастьем. Это во многом подкосило внутреннюю атмосферу в театре. Я почувствовала, что во мне пропало самое главное - радость выхода на сцену.
Гончаров был труден для меня
РГ: И вы решили поменять театр?
Доронина: Да, я согласилась на приглашение Гончарова, который в течение нескольких лет настаивал, чтобы я перешла к нему в Театр Маяковского. "Если я вас не устраиваю, то мхатовский режиссер Мария Осиповна Кнебель устроит, она очень хочет, чтобы вы играли Негину в "Талантах и поклонниках", - сказал Гончаров. Я начала репетировать с Кнебель эту замечательную роль и получила удовольствие от подлинного МХАТа Станиславского. Но репетиции пришлось прервать из-за съемок в кино, и я перешла в театр к Гончарову только через полтора года.
РГ: Почему же вы ушли из Театра Маяковского?
Доронина: Гончаров был талантливым режиссером, но оказался непривычно для меня труден. Он во всем был крайне не похож на Товстоногова с его мудрой сдержанностью. Когда однажды на репетиции Гончаров повысил на меня голос, я сказала: "Со мной нельзя так. Никогда не кричите на меня". Он опешил. Наступила пауза. Но он запомнил это, все годы орал на других. Правда, все равно это было неприятно. Очевидно, с годами уже невозможно все время существовать на повышенном нерве. Когда выходишь на сцену, нервная отдача очень сильная, а если еще и на репетициях крик, то это уже чересчур.
Гончаров очень ревниво относился к тому, что я все время, во всех интервью говорила о Товстоногове как о режиссере, определившем мою судьбу в качестве актрисы большого диапазона. У Гончарова это качество было использовано предельно, я играла Дульсинею в "Человеке из Ламанчи", двух королев в пьесе Роберта Болта "Да здравствует Королева! Виват" - Елизавету Английскую и Марию Стюарт. Играть две главные роли (очень различные) в один вечер в одном спектакле - подобного кроме меня, как писали критики, не совершал никто. Играла героиню в пьесе Дворецкого "Проводы", в "Беседах о Сократе" Радзинского - Ксантиппу… Репертуаром я была довольна, но по причине творческой жадности играла и в других театрах: в Театре Ермоловой - "Спортивные сцены 81 года" Радзинского в постановке Валерия Фокина, в театре "Сфера" у Екатерины Еланской - "Живи и помни" Распутина, в Театре Эстрады - пьесу Радзинского "Приятная женщина с цветком и окном на север". В Зале Чайковского читала Есенина и Цветаеву. Окончила высшие режиссерские курсы. И все же вернулась во МХАТ. И никогда не жалела об этом. Помню, перед моим уходом Ефремов сказал: "Все равно вернешься".
Мне оставили "Синюю птицу"…
РГ: Вы не побоялись возглавить театр. Есть что-то такое в той истории, о чем вы сегодня жалеете, как о неправильном шаге?
Доронина: Почти во всех средствах массовой информации была высказана абсурдная мысль: "Ефремов разошелся с Дорониной". Некоторым лицам, определяющим сейчас нашу "идеологию", выгодно представить преступление, которое было совершено тогдашним министерством культуры с подачи не самого Ефремова, а рядом находящихся "советников". МХАТ им. М. Горького был уничтожен как единый, живой творческий организм.
Приказом по театру труппа была разделена на две части, представлены два списка. В одном - группа актеров, которая переходит с Ефремовым в историческое здание в Камергерском переулке. И второй список актеров, судьба которых была обозначена Ефремовым дословно так: "Пусть идут куда хотят, хоть в клуб завода "Каучук". В "Каучук" должны были идти почти все коренные мхатовцы: народные артисты СССР Анастасия Георгиевская, Михаил Зимин, Леонид Губанов, народные артисты России Любовь Пушкарева, Маргарита Юрьева, Николай Пеньков, Николай Засухин и другие талантливые артисты, в течение многих лет составлявшие славу МХАТ им. Горького. Если говорить юридическим языком, это было нарушением не только этических норм, но и того, что ныне определено понятием "права человека".
В течение 13 лет "ремонтировался" МХАТ в Камергерском. В результате здание было почти погублено. Кроме фронтальной стены там ничего не осталось. Погублена акустика, утрачен дух, который витал здесь - Станиславский, Немирович, Москвин, Шаляпин, Чехов, Горький... от их ауры ничего не осталось. Когда разбирали крышу, на чердаке увидели большую серую массу, ее вывезли. А это оказался хрусталь, который определял степень акустики в театре. Те "ребята", которые так возжелали "разделения", очень хотели получить второе здание - на Тверском, где осталась часть труппы до тех пор, пока не сделают ремонт в помещении на улице Москвина. Нам оставили филиал, который надо было приводить в порядок. Это была просто прокатная площадка, с полным отсутствием всего необходимого для существования театра.
Мы оказались без руководителя, без режиссера. Оставшиеся мхатовцы почти единогласно избрали меня художественным руководителем. Но тут новый приказ: здание у нас отбирают, и мы остаемся на Тверском бульваре. Остаемся фактически без репертуара и главных исполнителей. Все старые постановки забрал Олег Николаевич, оставив нам только три за ненадобностью: "Синюю птицу", потрясающий детский утренник в постановке Станиславского, который мы сохранили до сих пор (3 года назад в Петербурге нам дали за "Синюю птицу" премию с формулировкой "лучший детский спектакль"), "Скамейку" Гельмана и "Последний срок" Распутина.
Народ очень хорошо чувствует, кто прав, и становится на сторону правых. Благодаря зрителю, который устраивал нам овации после спектаклей, мы сумели встать на ноги, создать собственный репертуар. Мы приняли в труппу лучших выпускников училища Малого театра и ГИТИСа…
"Раздел" так или иначе был акцией уничтожения в большой мере отечественного реалистического театра. Художественный театр всегда являлся знаком высочайшей культуры. И он не должен был быть уничтожен. Бессмысленность этой акции очевидна, как очевидна и ее преступность. Раздел завершился трагически для той группы актеров, которые были выброшены. Многие очень быстро ушли из жизни, один за другим.
Я человек верующий - по душе, по генам, по-крестьянски. Убеждена: если бы это "разделение" имело смысл и театр в Камергерском процветал бы благодаря этому отторжению и был полон побед и открытий, я была бы счастлива. Но этого не происходит.
РГ: А разве Табаков не продолжает традиции МХАТа?
Доронина: Самым активным в этом разделе был Олег Павлович Табаков. Сейчас в МХТ им. Чехова ставятся спектакли авангардистского толка, очень далекие от традиций Художественного театра. И сам призыв: "не важно, какой спектакль, главное - сколько получишь денег", - не мхатовская позиция. Станиславский и Немирович-Данченко отдавали театру, а не богатели за счет него.
Миссия человека искусства
РГ: Может ли талант актера воплощаться вне моральных принципов, вне твердой жизненной позиции? В чем состоит миссия человека искусства? В чем заключается ваша миссия?
Доронина: Сказать, что "миссия" моей жизни состоит в результатах моей работы - это для очень многих будет выглядеть нелепостью, либо позой, либо откровенным враньем. Потому что сегодня это "не принято"! Все идеалы заменило понятие "бизнес", это слово стало не просто расхожим, но в высшей степени почитаемым, хотя в наши времена оно было с очень большим отрицательным знаком. Теперь же это подается как преимущество, как знак определенного веса человека. Чем больше его бизнес, тем значимее человек, тем больше уважения требует.
Я не могу уважать накопление денег ради денег. "Делать" деньги для того, чтобы было еще больше денег, - это в моем представлении безумная нелепость. Меня никогда не прельщал большой заработок сам по себе. Да и не только меня. Мне повезло в жизни - я работала, выходила на сцену с самыми талантливыми актерами страны: Лебедев, Копелян, Стржельчик, Смоктуновский, Луспекаев. И представить себе, что они работали ради денег, - невозможно. Они работали ради высшего смысла, что заключает в себе наша профессия, - делать людей лучше и помогать им верить в лучшее. Фактически это означает существовать по заповедям, которые определены в Святой книге. Они говорили об этом либо не говорили, но выходили на сцену с этой задачей, а не для того, чтобы уничтожить веру в лучшее, в нравственность, в человечность, что нередко делается теперь.
Вот и я всегда выходила и продолжаю выходить только с этой верой, которая никогда не оплачивалась. Не заработок главное, а внутреннее ощущение твое, что ты пусть немного, но приносишь духовную пользу тем людям, которые так или иначе сталкиваются с твоим творчеством. Не могу же я служить утверждению плохого в жизни и в людях. И становится обидно, когда утверждение плохого касается талантливых актеров. Понимаешь, сколько бы они могли принести блага силой воздействия, которая дана им Господом Богом! А они эту силу воздействия тратят на непотребство. И тогда профессия становится грехом. Я верую в Бога и в самое прекрасное, что связано с этой верой, это для меня чрезвычайно важно, и когда я вижу, куда направляют сегодня сценический талант, то прихожу в отчаяние, потому что знаю: это - обреченность для таланта, из талантливого актера сделают бизнесмена.
РГ: Что вы думаете о статусе культуры в ХXI веке?
Доронина: Мы забыли свои истоки. Мы не знаем своей великой литературы. Говорю это потому, что, когда я недавно, как и большинство читателей, открывала для себя "Историю Государства Российского" Карамзина, то поняла, что такое Карамзин со всеми его многочисленными прекрасными ссылками на летописи. На всех землях, во всех государствах существует общий закон развития. Но вопреки этому общему закону, в отличие от многих других, мы не смогли отстоять свою веру - от этого теряем культуру.
Потери в искусстве драматического театра надолго остановили его развитие. Потеряно больше, чем сохранилось. Положение реалистического театра трагично. Ушел из жизни замечательный режиссер Георгий Товстоногов, и вместе с ним ушел высокий уровень реалистического театра. Ныне этот театр не моден, он подвергается гонению. Воспитание молодых режиссеров, драматургов, актеров идет в ином направлении. Подмена "истинного существования в страдании" обозначением этого страдания - вот разница в сути театра реалистического и условного. Жизнь человеческая, как правило, драматична. Отсюда и название - "драматический театр", а далее по Пушкину: "истина страстей, правдоподобие чувств".
Сегодня более чем когда-либо важна гражданская позиция. Мы должны помочь людям осознать, в какой мере духовной нищеты они живут. Те позитивные нравственные моменты, которые заложены в классике, сейчас как никогда необходимы и театру, и зрителю. Мы работаем над пьесами авторов, отражающими наше творческое кредо, это Достоевский, Островский, Чехов, Горький, Булгаков, Распутин...
РГ: Ваше отношение к стереотипной, явно предвзятой критике вашего театра в прессе?
Доронина: Я не девочка, которая обижается на статьи. Над заданностью оценок надо смеяться. Хотя, знаете, многие уважаемые люди звонили мне после появления некоторых статей и, возмущенные, уговаривали подавать в суд. А потом, неужели вы думаете, что я всегда читаю газеты? Да Господь с вами! Я просматриваю одну газету с одной стороны, другую - с другой. Все, что касается желтой прессы, я исключаю из своей жизни. Я человек брезгливый.
Театр - моя семья
РГ: Вокруг вас столько любви! Любовь мужчин, публики. Переиграли и играете роли, о которых мечтают актрисы. А почему вас называют "актрисой очень сложной судьбы"? У вас действительно, как говорят, крутой нрав, тяжелый характер?
Доронина: У меня был замечательный педагог в институте - Борис Ильич Вершилов. Лучший педагог Школы-студии МХАТ, но курсом он не руководил. Он был ассистентом Станиславского на постановке "Женитьба Фигаро", ставил у Михоэлса. Я была его любимой ученицей. Борис Ильич вел меня 4 года, был ко мне очень строг, требовал от меня больше, чем от других, и спасибо большое ему за это. Я пытаюсь держаться и напоминать иногда, что существует замечательная книга "Работа актера над собой", библия артиста. Надо преподавать по ней, учить молодых мыслить, привыкать к тому, что нужно так или иначе относиться к жизни не только эмоционально, но и философски, обязательно должны быть способность анализа, правильность оценок, полное отсутствие конъюнктуры, иначе большой артист не состоится.
Говорить о легкости моего пути могут только те, кто ни разу не коснулся природы театра, не знает его жестокости по отношению к людям, работающим в нем. Вы представляете, как можно настаивать на своем, не имея крепкого нрава? Я не говорю "крутого". Крепкий нрав - основа позиции. Нельзя сходить с позиции. Конечно, со стороны это выглядит иногда капризом, иногда необоснованной претензией, но мне нужно настоять на том, что немодно, что во многом преследуется желтой прессой. Я отказываюсь встречаться с "желтизной". Быть непоследовательной, мягкотелой я не могу. Я очень хотела бы в жизни быть нежной тургеневской, чеховской дамой, которая полна приветливости, обаяния и прочее, но тогда ничего не сделаешь: и спектакль не поставишь, и от актеров немногого добьешься. Ведь надо раскрыть их сердца для темы, заданной автором, которую ты, как режиссер, хочешь воплотить. Молодежь после института нужно поставить на ноги, навыков одних дипломных спектаклей мало. Дальше нужно убедить их в смысле веры не только православной, но еще и веры Станиславского. А сегодня, когда у них столько соблазнов, удержать их очень сложно. И, слава Богу, многое удалось. Состоялись замечательные актеры. Они у меня уже и заслуженные, и народные. (Улыбается). И детишки у них замечательные. У меня много крестников в театре. Это моя семья. То, что мне досталось в жизни.
РГ: Что сегодня играете, ставите?
Доронина: Играю Вассу Железнову Горького, Кручинину в "Без вины виноватых", Гурмыжскую в "Лесе" Островского, Раневскую в "Вишневом саде" Чехова, Зою Пельц в "Зойкиной квартире" Булгакова, Старую актрису в пьесе Радзинского. К юбилею Победы я поставила пьесу Константина Симонова "Так и будет", написанную в 1944 году. Ленинградский режиссер Юрий Аксенов поставил у нас "В поисках радости" Виктора Розова. Я возобновила спектакль "Три сестры" Чехова. На малой сцене режиссер Александр Дмитриев выпустил спектакли "В ожидании счастья" по рассказам Чехова и "Не все коту масленица" Островского. Мы отпраздновали творческими вечерами замечательные юбилеи: 150-летие Чехова и 100-летие Твардовского.
Мне кажется, сегодня нужно вытягивать людей из страха и отчаяния. С утра до ночи по "ящику" говорят только о том, как отец изнасиловал дочь, брат убил брата, мать выбросила из окна детей... И сразу отрицательный заряд на весь день. Спасаюсь тем, что слушаю Чайковского, Рахманинова, Свиридова, гаврилинские "Колокола"... Нужна великая музыка, великая поэзия и вера в то, что истина именно в божественности их создателей.
РГ: Вы давно не снимаетесь в кино. Почему?
Доронина: Не хочу! Когда снимаешься в фильмах по сценариям, написанным Александром Володиным или Эдвардом Радзинским - это интересно, в этом материале хочется существовать. Внутренний поиск так или иначе является смыслом профессии. Когда такого материала нет и нет возможности размышлять, предлагать что-то принципиальное новое, - тогда отказываешься.