Знаменитый сценограф Эдуард Кочергин написал вторую книгу. Это воспоминания о детстве, пришедшемся на годы войны и репрессий - "Крещенные крестами".
Вышла книга осенью прошлого года. А летом нынешнего стала "Национальным бестселлером", выиграв одноименный литературный конкурс. По мнению независимой критики, озвучившей свой выбор, "это лучшие мемуары за последние годы, настоящая литература".
Российская газета: Вы обладатель множества наград и премий - всероссийских, международных - за оформление спектаклей, ставших знаменитыми, в том числе благодаря вашей сценографии. Что для вас литературная премия "Нацбеста"?
Эдуард Кочергин: Мне было приятно ее получить. Хотя и неожиданно. Я ведь не писатель. Я художник. Ни на что не претендовал. С книгой получилось случайно. Дневников я никогда не вел. Некогда было. Да и бумаги в моем плохом детстве не было. Но Бог дал мне замечательную память глаз. Многое в своей жизни запоминал именно глазами. В дружеских компаниях рассказывал разные случаи из своей жизни и часто слышал: запиши, это интересно. Писал ручкой, карандашом. В блокнотах, примостив их на коленках... Вообще-то, многие художники писали книги, и хорошие книги. А литераторы - сами оформляли свои творения. Так что ничего удивительного не вижу в том, что и я что-то написал.
РГ: По вашей первой книге "Ангелова кукла" поставлен спектакль в Большом драматическом театре им. Товстоногова. Как думаете, "Крещенные крестами" когда-нибудь "выйдут" на сцену? Или, может быть, лягут в основу кинофильма - не было еще подобных предложений?
Кочергин: Разговоры какие-то были о кино по "Крещенным". Но я не думаю... Хочу написать еще воспоминания о Георгии Товстоногове. Не вообще о нем. А о том, как он, театральный режиссер, повлиял на меня, художника. Я пришел в БДТ, где служу до сих пор, в 1972 году. Правда, первый спектакль с Георгием Александровичем сделал в этом театре четырьмя годами раньше. Это был легендарный теперь "Генрих IV". Я делал костюмы к нему. А еще раньше Товстоногов с коллегой Рубеном Агамирзяном поставили в Театре им. Комиссаржевской, где я работал тогда главным художником, спектакль "Люди и мыши".
РГ: Приходилось спорить с ним? Как он относился к тем, кто не принимал его идею постановки, или, скажем, вносил в нее "коррективы"?
Кочергин: Не было необходимости спорить, тем более ссориться. Он как хороший командир всегда знал, что ему надо и что будет ставить. Он приглашал меня в свой кабинет, рассказывал, про что именно ставит спектакль, с чем, как ему видится, зритель должен уйти из зала. Излагал ясно и точно. Умел объяснить задачу. И никогда не изменял решение. Это облегчение для художника. Самое главное - он всегда принимал все хорошее, что ему предлагалось. Пример тому - спектакль "История лошади". Это ведь изначально не пьеса, понимаете? Сложно ставить. Постановку в итоге сделали совместно, все участники - Товстоногов, Розовский, я, актеры. Все! Мы постоянно что-то предлагали, "приносили идеи в зубах" на каждую репетицию, и вместе же отбирали потом лучшие. Знаменитую историю с бабочкой придумал, например, Евгений Лебедев (Холстомер). Если же говорить в целом о сотрудничестве сценографа с режиссером, то тут надо иметь в виду, что работу дает режиссер, а не наоборот. И если ты хочешь работать с ним, то должен его слушать. Либо уйти.
РГ: Эдуард Степанович, а что скажете о сегодняшнем театре? Есть постановки, которые, если не потрясли, то запали в душу, остались в памяти?
Кочергин: Если сравнивать театр сегодняшний и времен Георгия Товстоногова, Бориса Равенских, то тогда он был, конечно, выше классом, что ли, чем в настоящее время. Нынче драматургии практически нет. Должно пройти время, чтобы она появилась. А без современной драматургии режиссеру сложно проявиться. Каких-то пристрастий к тому или иному театру у меня нет. И быть не может, потому что я профессионал. Смотрю спектакли разные. В Москве очень понравились работы ученика Товстоногова Камы Гинкаса в его ТЮЗе - "Черный монах", "Скрипка Ротшильда". Тоже, кстати, не драматургия, а проза. Но прекрасная получилась работа режиссера, актеров.