67-й Венецианский кинофестиваль начался конкурсным фильмом Даррена Аронофски "Черный лебедь". На премьеру прибыли, кроме режиссера, звезды фильма Натали Портман и Венсан Кассель.
Аронофски - режиссер непредсказуемый, и картину ждали в предвкушении нового сюрприза. Он дебютировал очень сильно: "Реквием для мечты" и по сей день остается самым ярким высказыванием против наркотиков. Но уже "Фонтан", показанный в Венеции в 2006 году, был чисто формальным упражнением, перегруженным фантастическими несообразностями. Зато "Рестлер" вдруг оказался лаконичной по средствам монодрамой, новым открытием увядшего было таланта Микки Рурка и откровением для Венеции, вручившей режиссеру "Золотого льва".
Очередной поворот должен был обозначить "Черный лебедь" - режиссер назвал его психологическим триллером. Уже первые аккорды музыки Чайковского настраивали на возвышенный лад. Но долго пребывать в таком состоянии нам не дали: это кино современное, принято срывать все одежды. Аронофски срывает романтический флер с балетного мира.
Из аннотаций известно, что картина - о свирепой конкуренции на балетной сцене: юная балерина Нина сменяет вышедшую в тираж приму, к тому же танцевать Одетту-Одиллию в новаторской постановке "Лебединого озера" претендует новенькая в труппе Лили.
Но это лишь поверхностный слой сюжета. На самом деле это история о том, как чувственность пробуждает в человеке неуправляемых внутренних демонов. Балет чувственности традиционно лишен: это чаще всего серия эффектных поддержек, но никак не эротическое взаимодействие между мужчиной и женщиной. С таким пониманием балета спорит герой Венсана Касселя хореограф Томас: он пытается пробудить в фригидном танце Нины чувственность.
Дальше без подробностей, иначе будет спойлер. Скажу только, что пробудившейся Нине придется пройти через все круги ада, где Аронофски щедро и, полагаю, намеренно использует штампы натуралистического ужастика и пряной эротики, включая лесбийскую. Реалистический поначалу сюжет быстро и густо обрастает далеко идущими метафорами, и уже к середине картины невозможно различить, где реальный ход событий, а где насмерть сражаются демоны. Ведь и сами героини балета Одетта и Одиллия символизируют светлую и темную стороны одной души - не случайно в хороших театрах две контрастные партии танцует одна исполнительница. Это стало толчком для предлагаемой нам драмы, где хрупкая Нина как бы раздваивается, причем побеждает, конечно, темное начало.
Балет - искусство условное и метафорическое, он - сфера бушующего воображения, и этот жанровый код Аронофски использует блестяще: мы получили фильм без границ между чувствуемым и действительным. Какой болезнью поражена кровоточащая Нина, как далеко заходят ее товарки в своих интригах, и не есть ли все это плод больного воображения - остается решать каждому зрителю индивидуально,
Восхищает профессиональный подход к делу. Не учившаяся балету Натали Портман ухитряется прекрасно имитировать не просто танец, но танец выдающийся. Венсан Кассель в совершенстве передает специфическую пластичность людей балетной профессии. А режиссер, усвоив уроки не только Боба Фосса во "Всем этом джазе", но и Басби Беркли в бесчисленных фильмах "золотой поры" американского мюзикла, заставляет танцевать и камеру - она включена в общую хореографию этого кинематографического балета. Эпизод, где макабрическая Одиллия, демон во плоти, в вихревом фуэте обрастает перьями и становится черным лебедем, по своей увлекательности войдет в классику музыкального кино.
Общее впечатление - смешанное. Кино чрезвычайно занятное, но перегруженное банальностями. Громоздко эффектное, но в сухом остатке не слишком содержательное. Несомненно заслуживающее просмотра, но не фестивальных призов. Не случайно его поставили на открытие фестиваля. Я не помню случая, чтобы фильмы первых дней киноконкурсов Венеции, Канна или Берлина оказывались в числе победителей. Российская лента "Овсянки" пойдет на четвертый день конкурса, что выводит ее из зоны запланированно безнадежных, но обычно дирекции фестивалей, клянясь, что все здесь решает жребий, свои главные козыри выкладывают в последние дни.
Вне конкурса прошел новый фильм Роберта Родригеса и Этана Маникуиса "Мачете" - одна из немногих здесь лент, засветившихся на экранах мира. Родригес уже успел забыть свои высказывания, где он признавал вредное воздействие боевиков на души и запрещал своим детям смотреть собственные картины. "Мачете" - запоздалое эхо его с Тарантино давнего проекта "Гриндхаус", смысл которого в имитации стиля "криминального смотрива" 70-х годов, дешевых лент категории "Б", на которых выросли оба режиссера. Поэтому титры "Мачете" идут на как бы старой поцарапанной пленке.
Фильм представляет собой аттракцион для любителей стрельбы и кровянки, он сконцентрировал в себе максимальное количество приемов жанра "экшн", где каждый кадр - повторение многажды пройденного. По сюжету бывший офицер сыска по прозвищу Мачете (его играет монстроподобный Дэнни Трехо) нанят, чтобы убить сенатора (Роберт Де Ниро), выступающего против "понаехавших тут" мексиканских незаконных эмигрантов. В момент выстрела закручивается новая интрига, и он теперь должен мстить бывшим подельникам. Приемы жанра сработаны чисто: револьверы отрубаются вместе с рукой стрелявшего, голые девы легко мочат матерых бойцов, а мачете оказывается оружием сильнее пулемета. У такого кино есть своя аудитория, но Родригес времен "Детей шпионов" был прав: подсевший на "смотриво" зритель перестает воспринимать кино как искусство. Примерно как слушатель, подсевший на рок, уже не способен воспринимать настоящую музыку: он глохнет, его рецепторы притупляются и реагируют только на громкое и грубое.
Фильм в Венеции показан вне конкурса. И правильно: Тарантино дал бы ему "Золотого льва" не задумываясь.
Я уже писал о том, что Венецианский фестиваль нынче представляет собой стройплощадку. Фестивальный дворец обещали ударными темпами возвести к 2011 году, но, копая яму под фундамент, строители обнаружили плиты ядовитого асбеста. Их надо было демонтировать, и это задержало строительство. Теперь пустырь с одиноким бульдозером обещают превратить во дворец уже к 2012 году.
Стало известно, что Марко Мюллер, возглавляющий Мостру седьмой год, проводит свой последний фестиваль: срок его контракта истекает, и директор собирается вернуться к продюсерской деятельности. Так что новый дворец, плод его стараний и предмет его мечты, откроется уже без него.