В Центре фотографии имени братьев Люмьер - большая выставка классиков литовской школы: Антанаса Суткуса, Александраса Мацияускаса, Виталия Бутырина.
Виталий Бутырин, который, как и Александрас Мацияускас, вышел из "шинели" знаменитого Каунасского фотоклуба, известен фотоколлажами, в частности сериями Terra incognita (1974-1976), "Сказки моря" (1976), SOS (1983), "Титаны" (1983), "Память" (1983), "Неринга", "Цивилизации" (1983)... Его мир - это пространство метаморфоз, в котором ни в чем нельзя быть до конца уверенным.
Российская газета: У вас есть коллажи "И.С. Бах", "М.К. Чюрленис" в серии "Титаны". Для вас фотография связана с музыкой?
Виталий Бутырин: Музыка - одно из самых сильных впечатлений детства. Мой батяня и на гармошке, и на балалайке, и на мандолине играл. Как компания, так его сразу звали. Патефон у нас всегда был. Для меня музыка - высшее из искусств. Если бы не музыка, я сейчас бы и не жил уже даже.
Я раньше играл на гитаре, пел. Высоцкий Володя - мы с ним познакомились в Москве, когда я служил в армии и Театр на Таганке шефствовал над нашей воинской частью, - говорил: бросай ты свою фотографию, пиши музыку. У меня получалось, даже по радио "Маяк" пару моих вещей исполняли. Но фотография пересилила.
РГ: "Армейский дневник" - самый первый ваш цикл?
Бутырин: Нет. Я служил в 1966-1968 годах. А фотографировать начал в 1962-м. Мы с Александрасом Мацияускасом пришли в фотоклуб в один и тот же день. Он чуть старше - уже на заводе работал, а я был школьником. В 1963 году в Каунасе был создан первый послевоенный литовский фотоклуб. Мы оба прочитали объявление в газете про городскую фотовыставку и принесли свои работы. У меня из пяти снимков взяли три.
А в армии я попал в Москву. Тогда все 11 тысяч призывников из Литвы в Москву отправили. Полгода - в учебке, а потом уже всех распределяли в части по всей стране. Оставили только техническую роту - спецов. Я был полковым фотографом, кто-то - полковым парикмахером, кто-то - сапожником, портным. Пока служил, обошел все музеи, галереи. Мне предлагали остаться в армии. Я был крепким - 7 лет занимался вольной борьбой. Но только мне соберутся лычку нашивать, повысить в солдатском звании - я что-то натворю. Мне говорили: "Ты что, дурной? Мы тебе через полгода лейтенанта дадим без всякого училища. Оставайся работать..." Но я сказал, что службу не люблю, люблю искусство.
РГ: А фотомонтаж вы как полюбили?
Бутырин: Благодаря тому, что все мои коллеги делали репортаж, я занялся монтажом. Поначалу снимал, как и все, репортажи: семилетка в действии, пятилетка на марше... Ездил на стройки всякие. Грязи по колено, краны башенные. Но у меня всегда в снимках было много лишнего. То не нужно, это не нужно. Что делать? Я решил лишнее ножницами убирать. Оставлял то, что нужно. Закрашивал. А если не хватало чего-то, я добавлял с другого негатива. Так получилось, что я одним из первых в Литве увлекся фотомонтажом.
РГ: Как вы монтажи делаете?
Бутырин: Печатаю фотографии с негативов. Затем вырезаю куски, наклеиваю и переснимаю. Поэтому мою работу иногда шутя называли искусством ножниц.
Сейчас все делают монтажи на компьютерах, даже на телефоне. Но этот монтаж мне не нравится. Я смотрел на международных выставках разделы компьютерной фотографии. Она холодная, пластмассовая.
РГ: Техника у вас поменялась со временем?
Бутырин: Ножницы менялись. Кисточки тоже.
РГ: А кисточки зачем?
Бутырин: Ретушировать же надо швы, чтобы их видно не было. А остальное зачем менять? Я, кстати, люблю примитив, народное творчество. Это настоящее искусство, чистое.
РГ: Были фотографы, оказавшие на вас существенное влияние?
Бутырин: Если говорить о коллегах, то в свое время очень повлияла на меня (и не только на меня) латышская фотография. Работы Гуннара Бинде, покойного Эгмонта Пуриса... У них была классическая студийная фотография. Никакого репортажа. Этой чистотой жанра они меня и подкупили. Тем, что у них все закончено - ничего лишнего. И целостный образ возникает. Две-три фотографии того же Гуннара Бинде для меня стали просто университетами. Позже латыши тоже монтажи стали делать: и Бинде, и Вильгельм Михайловский.
РГ: Традиция съемок обнаженной натуры для вас тоже связана с Бинде?
Бутырин: Бинде в этом смысле был у нас Лениным. Он первым получил международные награды. Потом ню в Литве снимал Римантас Дихавичюс. Его выставки закрывали с жуткими скандалами, чуть ли не с брандспойтами. Мы с ним познакомились в Каунасе. Стали друзьями. А самое первое издание со снимками ню оказалось, как ни странно, мое. Готовилась моя выставка, и к ней нужно было делать каталог. А я все делаю сам: каталоги, и плакаты, и макеты. Сделал каталог маленького формата. В Главлите посмотрели: ерунда какая-то - размером с книжку записную, и подписали в печать. Они не знали, что книжка будет толстая. Когда она вышла, схватились за голову и велели вырывать листы. Это было одно из первых изданий в Литве, где было много снимков обнаженной натуры.
РГ: Романы с моделями были?
Бутырин: Нет. С моделями себе нельзя ничего позволять. Это - табу. Если позволил - уже неинтересно снимать. Должно быть стекло между тобой и объектом съемки.
РГ: А какой аппаратурой снимаете?
Бутырин: Головой в основном. И руками. Аппарат не имеет значения. От кисточки зависит, что художник рисует? Картье-Брессон сказал как-то: "Хорошую фотографию можно сделать консервной банкой". Я считаю, правильно сказал.
РГ: У вас есть странная книга фотографий, где много пустых страниц. Называется "13". Откуда пропущенные страницы?
Бутырин: Так там написано - "Посвящается людям". Нам всем, кто землю загрязняет. Чем дальше, тем больше.Черные страницы должны были напомнить, что мы с землей творим. А на каждой 13-й странице - фотография на экологическую тематику. Мне эту книжечку четыре раза переделывали. Я даже в сердцах сказал издателю, что начинаю верить, что человек произошел все-таки от обезьяны - по Дарвину.