Сегодня 85 лет выдающемуся кинорежиссеру Марлену Хуциеву - одному из немногих мастеров, которые определяли не только ход отечественного киноискусства, но и развитие общественной мысли в стране.
В преддверии юбилея "Российская газета" пригласила мастера на свой традиционный "Деловой завтрак". Перед беседой за чашкой кофе редакция и ее гости посмотрели два больших фрагмента из нового незаконченного фильма "Невечерняя". Первая часть - "московская", в ней Лев Николаевич Толстой навещает заболевшего Антона Павловича Чехова в клинике профессора Остроумова.
Вторая - "крымская": Чехов навещает заболевшего Толстого в имении графини Паниной в Гаспре.
- Имейте в виду: это не из серии ЖЗЛ, - предупредил Марлен Хуциев. - Это просто история двух визитов к больным. Все началось с того, что меня поразил факт: Саваоф нашей литературы, живой бог, пришел навестить молодого писателя! В сопоставлении с тем, каковы у нас сегодня творческие взаимоотношения, это кажется удивительным. И потянулась ниточка. Сначала хотел написать пьесу, потому что пробиться на экран сегодня сложно. Пьесу писал вместе с сыном, тоже кинематографистом. Так возникла эта история. А потом мы, естественно, пришли к мысли и о фильме. Но, прочитав пьесу, в Госкино решили, что это одни "говорящие головы", и выделили самую минимальную сумму. А в фильме - Севастопольская оборона, историческая обстановка и атмосфера. Это сложный постановочный проект!
Вы даже из фрагментов поймете, что картина совсем не "камерная". Но дело затянулось на годы. И сейчас мы опять стоим. Давайте смотреть.
Великий Немой
Смотрим. Два сорокаминутных фрагмента. Один полностью на классической музыке: фонограмма диалогов черновая, зашумленная, мастер предпочел показывать пока немой фильм. Но это поразительный немой фильм. Если не великий.
По нему, как по классике, можно учить студентов. Все очевидно без слов. Терраса в Гаспре, море, Толстой, уже глубоко пораженный болезнью, но все еще могучий. Приход Чехова и Горького, обмен учтивыми репликами, игра в шахматы. Странное ощущение, что перед нами реальная хроника - такова сила иллюзии. Невозможно отделаться от чувства, что тебя перенесли в 1901-й, и реальная Софья Андреевна делает фото - то самое, снятое 5 ноября, с реальных Толстого и Чехова...
Эпизоды Севастопольской обороны - ожившие фрески, трагическая поэма симфонического звучания. Пластика кадра классична: это кино вполне могло бы существовать без диалогов, оно обладает той магией, которую практически утратило в последние десятилетия, - тем, что называли "киногенией". Когда ритм монтажа и движения в кадре, смена общих планов крупными, ракурс съемки, прозрачность или затуманенность изображения - все образует особую неслышимую, но ясно ощущаемую зрителем музыку. И эта поэтическая мелодия, минуя рациональное осмысление, идет непосредственно в вашу душу, возбуждая в ней бурю чувств сложных и тоже неформулируемых, но незабываемых.
Второй фрагмент - в московской больнице, уже с диалогами, фонограмма черновая, рваная, с провалами. В нее вслушиваешься так, словно из начала прошлого века до нас чудом дошла полуистлевшая драгоценная пленка. И ты трепещешь от самой возможности услышать мгновения, из которых написалась история нашей литературы. Потом, когда, будем надеяться, осуществится постпродакшн, возникнут актерские оттенки, голосовые нюансы, шелесты и шорохи.
Во ВГИКе когда-то от студентов требовали показывать свои опыты без звука: если картина и в немом виде продолжает существовать, тогда это кино.
Хуциев показал нам уже полузабытое настоящее кино. С такой констатации начался наш "Деловой завтрак" после просмотра.
Российская газета: Такое ощущение, Марлен Мартынович, что мы давным-давно не видели кино. То, что сейчас на экранах, - уже не кино.
Марлен Хуциев: Так ведь сейчас кино можно снимать и мобильником. На скорую руку.
РГ: В ваших актерах удивительная несуетность, внутренний покой. Словно не играют, а живут в кадре.
Хуциев: У нас самого начала была установка, что и Толстого, и Чехова должны играть актеры неузнаваемые, без шлейфа знаменитых ролей. Толстого сыграл Михаил Пахоменко - замечательный артист из калужского Театра драмы. Он человек скромнейший, характер по жизни очень далекий от толстовского, но я его увидел в телевизионном интервью и понял: вот что нам нужно! А Чехова долго не могли найти. Пока на пробе не появился человек Владислав Ветров из "Современника" - и вопрос был решен. Мне, кроме всего прочего, крайне важно было в артистах чувство юмора - ведь наши герои люди с юмором! Эпизодическую роль Горького сыграл артист из театра Et Сetera Алексей Осипов. И я совсем не хотел, чтобы это был фильм об отношениях Толстого и Софьи Андреевны. Здесь другое: в этих встречах, шутят ли они, или о чем-то бытовом говорят, или пьют чай, они все время переходят к серьезным и вечным темам. Это и интересно.
РГ: Вы замечательно поставили актерам, прежде всего исполнителям ролей Толстого и Чехова, их осанку, их жесты, их движения, которые кажутся стопроцентно точными.
Хуциев: Я ничего не ставил. Главное - увидеть в актере возможность. Если ее нет, то насиловать актерскую природу бесполезно. У нас были очень тяжелые условия работы - почти без репетиций. Есть режиссеры, которые любят, чтобы все видели: он - главный. Мне это не нравится - когда режиссура, извините, "прет".
РГ: Фильм о Толстом был и у Сергея Герасимова - вы на него не оглядывались?
Хуциев: Нет. Я с большим уважением отношусь к Сергею Аполлинариевичу. Он замечательнейший режиссер, снял превосходные картины "Семеро смелых", "Комсомольск", забытую теперь "Большую землю"... Но он слишком сильная индивидуальность, и скрыть себя в образе Толстого, по-моему, не смог - все равно пробивается Герасимов.
РГ: Ваш фильм превосходно снят - кто оператор?
Хуциев: Володя Ошеров, с которым мы снимали "Был месяц май". Он сейчас живет в Америке.
Экранные долгострои
РГ: На киносайтах в Интернете "Невечерняя" датируется 2008 или даже 2006 годом. Но сейчас уже 2010-й, а мы все еще смотрим только материал будущего фильма. Что еще осталось сделать?
Хуциев: Надо еще доснять несколько сцен, чтобы выстроилась вся история... Знаете, ходит легенда, что я снимаю очень долго. Это неправда. Я мало снял, потому что были большие перерывы между картинами. Но бывали и рекордно быстро снятые фильмы. Часто вмешивались обстоятельства: "Застава Ильича" затормозилась цензурными поправками, "Бесконечность" снималась бесконечно долго, потому что деньги обесценились, их снова надо было искать. В "Невечерней", в сцене обороны Севастополя, мы выкручивались, как могли, чтобы с массовкой в сорок человек создать ощущение масштабной битвы. Надеюсь, на экране эти наши мучения незаметны.
РГ: Сколько нужно денег, чтобы закончить картину?
Хуциев: Сейчас очень дорого то, что называют постпродакшн. Я полагаю, нам не хватает примерно полутора миллиона долларов - в сравнении с некоторыми картинами последних лет это сущие пустяки. Наш фильм задумывался не к "датам", но вот наступили годы Чехова и Толстого, и странно, что вершители киносудеб не озабочены, чтобы появилась достойная этих лет картина.
РГ: Не так давно в Питере Алексей Герман-старший показывал материал "Трудно быть богом". И вот теперь материал вашей картины. Мы смотрели и думали: что за катастрофа случилась в нашей стране, если два великих мастера годами не могут закончить великие, судя по материалу, фильмы!
Хуциев: Нам, как и Герману, немного помог Чубайс. Государство же кино не финансирует с 2005 года. Оно финансирует то, что мы смотрим по телевизору. Картины типа "Самый лучший фильм".
Свет кремлевских звезд
РГ: Марлен Мартынович, пользуясь юбилейным поводом, хотим сказать спасибо за "Заставу Ильича" и за "Июльский дождь" - они сыграли решающую роль в судьбе многих поколений. Герой "Заставы Ильича" говорит: "Есть в жизни вещи, к которым я отношусь серьезно!" А к чему в жизни серьезно относитесь вы?
Хуциев: Я подписываюсь под всем, что сказал мой герой. Я серьезно отношусь к нашей истории и не принимаю здесь произвола. Вот собираются снять звезды с Кремля. Но, во-первых, это очень красиво: когда в сумерках они начинают медленно разгораться, это замечательно. И я представляю ужас, когда в черном небе вместо сияющих звезд будут парить эти, так сказать, птицы. То, что мы отбрасываем прошлое - это очень плохо! Мы уже выгнали с улиц Москвы всех великих людей нашей истории. Уже нет улиц Герцена, Чехова, Горького, Качалова, Неждановой, Огарева, Грановского, Лермонтова. Пушкинская площадь еще есть, а улицы уже нет. Вся наша великая культурная история из Москвы куда-то ушла - и все под предлогом восстановления исторических названий. Париж, к примеру, хранит все, что связано с историей Франции. Скажите, почему надо было уничтожать квартиру Ленина? Или кабинет, где во время войны работала Ставка Верховного главнокомандования? Не все в нашем советском прошлом было так плохо. Это вам говорит человек, у которого отец погиб в 1937 году!.. Вот напротив Дома Пашкова собираются поставить здание - это изуродует весь пейзаж! А мне здесь видится памятник русским зодчим, который давно должен был появиться в Москве, но которого нет до сих пор. Я даже вносил такое предложение.
РГ: Ваши мысли, наверное, услышал и.о. мэра Москвы - одним из своих первых распоряжений он отозвал разрешение на строительные работы на Боровицкой площади. Скажите, а что из прошлой жизни кинематографа нужно было взять в сегодняшний день?
Хуциев: Меня советская власть испортила: я считаю, единственный порок в советском кинопроизводстве - цензура. А все остальное было организовано разумно. Инициатива часто шла снизу: драматурги и режиссеры приносили свои предложения. Делалась смета, где все расходы были надежно предусмотрены. Можно было работать спокойно. Не могу сказать, что я испытывал большое давление. Были, правда, споры насчет актеров в фильмах "Весна на Заречной улице" и "Два Федора" - не хотели, как ни странно, утверждать Рыбникова и Шукшина. Но это удалось преодолеть.
РГ: А почему в свое время не состоялся ваш фильм о Пушкине? Он тоже мог стать грандиозным.
Хуциев: Потому что Пушкина должен был играть Дмитрий Харатьян, который тогда еще не снимался. И нам сказали: человек с армянской фамилией не может играть Пушкина...
РГ: ...исконно русского, как известно, человека. Значит, давление все же было. Как, впрочем, и теперь: цензура денег, ваш новый фильм застрял. Еще вопрос: вместе с партийными цензорами упразднили и профессию редактора. Редакторы студиям тоже не нужны?
Хуциев: Очень нужны. У меня был замечательный редактор на "Заставе Ильича" - Наталья Михайловна Торчинская, я безмерно ей благодарен и храню о ней признательную память. Никогда она мне ничего цензурного не навязывала. И должен сказать, Госкино часто действовало не по собственной инициативе. Ведь это не Госкино остановило "Заставу Ильича", а лично Никита Сергеевич Хрущев. А в Госкино, наоборот, пытались помочь, как могли. Но я не забуду разговор со свеженазначенным министром кинематографии Романовым, когда я сдавал "Заставу Ильича". Романов требовал вырезать сцену со свечами. "Почему?!" - "Я же везу картину Хрущеву, и вот представьте, как он после баньки, в халате смотрит это!" Еще меня таскали к секретарю по идеологии Ильичеву. Он спрашивает: почему у вас в начале фильма гулкие шаги? Я объясняю: это идет патруль в тишине города. Потом подхватил Романов: "Что у вас там за шаги?! Так шаги звучат только в тюрьме!" Это меня потрясло. Но и потом, когда картину уже приняли, во время визита киноделегации в Будапешт у нас была встреча в советском посольстве в Венгрии. И посольские тоже спрашивают: а что это за шаги у вас звучат?!
(Поет из арии Каварадосси: "Ах, эти сладкие воспоминания!")
Раскол шагает по планете
РГ: Вопрос к вам как к уроженцу Тифлиса - может ли грузин в Москве сегодня оставаться вне политики?
Хуциев: Смотря что понимать под политикой. Но я считаю, что Грузия не должна забывать, какую роль в ее истории сыграла Россия. Грузия была зажата между мусульманскими странами, и вы знаете, какие шли разорительные войны: персы и турки выжигали Тифлис дотла. Потом он снова, как птица Феникс, возрождался. Когда мне вручали орден в Кремле, я в своем выступлении сказал, что мое сердце принадлежит двум странам, и разорвать связи Грузии и России невозможно. Тому залогом - могила Грибоедова на горе Мтацминда, что переводится как Святая гора, и имя Багратиона на знаменах русской воинской славы. Не так давно я узнал, что в Бородинском сражении принимали участие немалое число генералов-грузин!
РГ: Вы видите реальные перспективы, чтобы закончить "Невечернюю" в ближайшее время?
Хуциев: Пока - нет. Но я уповаю на наших начальников по культуре, на главных людей в государстве, которые не могут не понимать, как важна картина о Толстом и Чехове. И все-таки надеюсь, что кто-то из них все же поможет.
РГ: Когда-то "пробивать" картины помогал творческий союз. Нужны ли такие союзы теперь? Все чаще звучат мнения, что с падением советской власти они себя изжили.
Хуциев: Ерунда! Общение, творческая атмосфера - необходимы всегда. И это неправда, что идея союза была спущена "сверху". Это была инициатива Пырьева, Ромма, Юткевича, крупнейших мастеров кино. И я не могу считать, что это была формация, угодная ЦК КПСС. Мы все восприняли эту идею с энтузиазмом. Благодаря союзу у людей разных кинематографических профессий появилась возможность общаться, там шли семинары, дискуссии. А когда власти враждебно принимали хороший фильм, союз чаще всего мог его отстоять. Там мы общались с зарубежными коллегами, старшие поколения шли рука об руку с молодыми. И жизнь в союзе была насыщенной, интересной. Это был центр пересечения наших профессиональных связей. Я всегда приходил туда с радостью.
РГ: Но раскол стал реальностью - возник новый Киносоюз.
Хуциев: Эту акцию я не одобряю. Когда на VII съезде меня избрали председателем СК, а потом начались бесконечные судебные тяжбы, никто из создателей нового союза в судах не появлялся. Я бы еще понял, если бы этот новый союз они организовали после известного собрания в Гостином Дворе. Но сейчас, когда должен быть созван съезд, вместо того чтобы воспользоваться его трибуной, они выходят из СК! Почему я против раскола на два союза? Я член СК с момента его основания, видел его лучшие времена и знаю, сколько хорошего он сделал. Сколько построено по всей стране домов творчества, домов кино. Сколько фильмов спасено для истории. Если бы я стоял за раскол, я бы изменил памяти о людях, которые этот союз основали. Пырьеву, с которым у меня отношения не были гладкими, Ромму, Юткевичу, Калатозову... У нас уже две академии, две национальные премии, и теперь еще два киносоюза - нельзя так!
РГ: Марлен Мартынович, в сегодняшних условиях это вопрос странный, но все-таки: что бы вы еще хотели снять?
Хуциев: Идеи возникают постоянно. Даже замыслы фильмов о современности. Меня спрашивали, не хочу ли я, как прежде, снять фильм о молодежи? Но я уже давно вышел из этого возраста, я сегодняшнюю молодежь знаю недостаточно.
РГ: А то, что вы в последнее время прочитали, не подсказало новую идею?
Хуциев: Я в основном перечитываю поэзию. Люблю Пушкина, Блока, Пастернака. Лермонтов тоже забыт сегодня. А это грандиозная поэзия. Маяковский, что бы о нем там сегодня ни говорили, величайший поэт. Меньше люблю Мандельштама и Цветаеву, хотя отдаю им должное. Я не делю поэтов на символистов, акмеистов и т.д. Поэзия бывает или хорошая или плохая.
РГ: Скажите, что в современной жизни вас радует и что вас больше всего печалит?
Хуциев: Что радует? Хорошо, что можно все купить в магазинах. Что можно свободно делиться своими мыслями. Многое радует. А печалит, что с понятием демократии у нас никак не могут определиться до конца. Демократия - не анархия. Это уважение к тому, кто рядом. А если демократия - свобода делать все, что взбредет в голову, - это беспредел. Мы не утвердили верховенство закона. Закона, а не власти! Если бы мы на этом сделали акцент, наши творческие споры не решались бы в судах.
РГ: После распада СССР распалось и кино, мастера замолчали. Возник вакуум, почти бескартинье. И потом возникла "новая волна" молодых режиссеров. Вам она интересна, вы ее смотрите?
Хуциев: Смотрю, но нравится, признаюсь, далеко не все. Размываются сами представления о режиссерской профессии. Я преподавал во ВГИКе с 1978 года, а когда набирал вторую мастерскую - началась перестройка. Могу сказать, что от набора к набору качество поступающих падало. Хотя, конечно, были люди очень интересные.
РГ: Чего им не хватало - таланта, знания жизни, интереса к ней?
Хуциев: Их портили конъюнктурщина и коммерческие соблазны. Я сам поступал во ВГИК в счастливом сорок пятом. Мастером был замечательнейший режиссер Игорь Андреевич Савченко, автор "Богдана Хмельницкого", "Гармони"... Он говорил, что кинорежиссер - профессия опасная, вторая после профессии летчика-испытателя. И что это одна из самых редких профессий: в СССР насчитывалось всего полсотни кинорежиссеров. Сейчас их огромное количество, а кинематографа - нет. Во ВГИКЕ уже серьезно говорят о кино, которое будут снимать "мыльницей". Но это значит совсем обесценить профессию.
РГ: Какие качества нужны режиссеру?
Хуциев: Два качества: абсолютная уверенность в том, что ты делаешь, и постоянные сомнения в этом. Если какое-то из этих качеств перевесит - плохо. Самоуверенный решит, что все, им сделанное, гениально. Нерешительность тоже ни к чему не приведет. Эти два качества необходимы режиссеру - одновременно!..
Послесловие
"Застава Ильича", "Июльский дождь", "Был месяц май", "Послесловие", "Бесконечность"... В сущности, эти обостренно интеллектуальные, одухотворенные живой бунтующей мыслью картины формировали наше время. Они - излучения вечной российской оттепели, которая то взбурлит, то отступит под ледовым натиском, чтобы потом пробудить новые надежды в новых поколениях. Это кино - нечто большее, чем кино. Не продукт пропагандистской машины, как бывало в недавнем прошлом, или индустрии развлечений, как теперь. Творения мыслителя. Нашего современника, которого потомки, без сомнения, причислят к великим творцам эпохи. То есть к тем немногим, кому удавалось эпоху творить.
Именно поэтому фильмы Хуциева рассчитаны на бесконечность. Они долговечны, к ним будут возвращаться снова и снова, как возвращаются к творениям Толстого или Чехова, и этот суммарный тираж всегда много больше, чем у разрекламированных рекордсменов проката.
В фильмографии Хуциева меньше десятка названий, но каждое становилось событием, каждое неотрывно от самой истории бурного российского века. Лирическая "Весна на Заречной улице", которую он снял на Одесской киностудии в содружестве с режиссером Феликсом Миронером, сразу вошла в число любимейших картин многих поколений - в ней отразился природный оптимизм, который в дальнейшем убережет самые горькие картины Хуциева от безнадеги, глухого скепсиса и "чернухи". В "Двух Федорах" впервые на экранах появился студент ВГИКа Василий Шукшин.
"Застава Ильича", как никакое другое творение искусства, отразила уникальное время - атмосферу великой эпохи надежд, всеобщей тяги к поэзии и устремленности в космос.
В "Июльском дожде" мастер провидчески угадал первые симптомы крушения идеалов, которое потом станет для страны роковым. В замечательной картине "Был месяц май" война предстала без регалий и помпы - на уровне человеческой памяти. Фильмы Хуциева как стетоскоп: в них слышишь неровный пульс драматичного советского и не менее драматичного постсоветского времени. Это создания режиссера-философа, для которого сюжет развития напряженно работающей мысли, сам процесс осмысления времени и своего места в нем - всегда много увлекательней чисто фабульной канвы. Это раритетное качество вполне оценил один из самых чутких режиссеров всех времен Федерико Феллини, когда, приехав в Москву на фестивальную премьеру "Восьми с половиной", он первым делом захотел встретиться с автором тогда опальной "Заставы Ильича" - почувствовал в самой природе таланта Хуциева нечто себе близкое.
Глядя на сегодняшнего Марлена Хуциева, любуясь его артистизмом и удивляясь отличной форме, лишний раз убеждаешься в относительности любых цифр, если речь идет о возрасте. То, что мы посмотрели на экране, не отпускает: в эскизе проступают черты великой картины - несомненно, одной из лучших и у Хуциева, и в нашем кино.
Режиссер полон решимости во что бы то ни стало довести свой фильм до победного конца. "Российская газета" желает мастеру крепкого здоровья и творческой энергии, какой заряжен каждый несуетный, но высоковольтный кадр его "Невечерней".
Мы будем следить за судьбой этой важнейшей для отечественного искусства картины.