Открытие юбилейного, двадцатого фестиваля прошло на такой высокой ноте, что, казалось, большего желать невозможно.
"Отелло" Эймунтаса Някрошюса, спектакль, специально для него восстановленный, - явился по сути мастер-классом искусства режиссуры. Этот совершенный спектакль, кажется, преодолевает наше невнятное настоящее. Его мистическая глубина, отчаянное (как в последний раз) исполнительское искусство, непревзойденное завораживающее мастерство Владаса Багдонаса в роли Отелло подняли планку слишком высоко.
Особость этого мавра - в его внутренней силе. Гипербореец слишком любит, слишком благороден и близок к природе. Ревность, разожженная в нем завист ливым мелким бесом Яго (Роландас Казлас), пожрет в итоге всех. Но убийство невинной оборачивается жертвоприношением, а страдание Отелло и его прозрение - искупительны. Он в буквальном смысле любит до смерти. В глазах этой девочки Дездемоны (Эгле Шпокайте) до последнего вздоха он - любимый, которого она перестала понимать. Природная стихия прекрасна и страшна, как морская пучина, чье грозное дыхание слышится в раскатах волн и над которой так отчаянно кружит Отелло свою девочку. Здесь сдвинулась ось гармонии. Жизнь над пропастью, на волоске, на паутине чувств. И в шуме прибоя, то угрожающего, то нежно аплодирующего происходящему, - ритм бытия. Стихийная энергия заблуждения - источник жизни, смерти и... творчества. Някрошюс проецирует стихию человеческих чувств на стихию космоса, природы, которой коснулось дуновение бога. Человек по Някрошюсу вписан в бытие космоса, которое он разрушает. Человек уходит из эдема. Всякий раз, какая бы история ни рассказывалась, заканчивается все тем же - ничтожеством большинства, его смердящей псевдоморали и прочих бирюлек цивилизации.
От него, от тотального лицемерия, пронизывающего сложившиеся формы культуры и ее основы, стремится убежать героиня спектакля польского режиссера Кристиана Люпы "Персона. Мэрилин". Тут совершенно другой тип театра, сценический язык, другой космос. Но и тут смерть - как очищение, как неизбежность. Неприкаянная - в фильме с таким названием она снялась незадолго до смерти, пытаясь выскочить из навязанного амплуа вечной дурочки, вечной "душечки".
Играя легендой о Мэрилин Монро, режиссер-философ показывает нам последние часы жизни актрисы. Сбежав из клиники, актриса в мечтах о великой роли прячется в одном из съемочных павильонов, чтобы побыть наедине с собой. Но и здесь ее достают то жена учителя Ли Страсберга Паула, повторяющая, что она больше, чем Христос, то фотограф, любовник и, наконец, психоаналитик. А она глядит в пространство. Кажется, она привыкла обнажаться перед целым миром. Она и пред нами, зрителями, - в великолепном исполнении актрисы Сандры Корженяк - невозможно естественна и буквально обнажена. В поисках утраченной идентичности эта дива, давно не отличающая сна от яви, устремляется в пространство Достоевского за спасением. И - не попадает в него. Она проговаривает слова Грушеньки, а посторонним кажется, что она бредит.
Растиражированная фотомодель, она осталась желанна лишь в координатах скандала, романов и всего того, что называется личной жизнью, которая перестала ей принадлежать. Что сказать об актрисе, мужественно разрывающей часы сценического времени в целую жизнь своей несчастной героини? Глаз от нее не отвести.
Соблазнившая целый мир Монро оказывается Марией Магдалиной, затмевающей собой Христа. Так по крайней мере говорит жена Ли Страсберга. Но актриса ее не слышит. Евангелие от Мэрилин призывает к богу внутри себя. Она разрушает себя, чудесный сосуд, призванный хранить искру божью, украденную ее идолопоклонниками. Лекарство от страха - смерть.
Ложь как источник драмы жизни грозно прозвучала одной из тем фестиваля. Актриса, переживая жуткое состояние опустошенности, потерянности, пытается обрести себя через репетирование важной роли. Для Люпы принципиально, что это Достоевский, "Братья Карамазовы", Грушенька.
Ожидание смерти - попытка обретения самоидентификации, природного начала, естественности. Неглиже с отвагой у этой Мэрилин. По-детски вкрадчивый, сексуальный голос с хрипотцой. Алебастровая кожа, правильная грудь, встрепанный блонд. Черный кардиган, съезжая с плеча, ставит перед выбором: чем любоваться? Вздернутыми бровями, равнодушным блуждающим взглядом, узнаваемо карминно-красными губами, которые она подкрашивает всякий раз, когда чего-то пугается, стройными ногами, грязными пяточками...
Мы так запутались в понятиях, что с трудом понимаем не только друг друга, но и самих себя. Называем важной персоной людей престижа, забывая о первоначальном смысле этого слова. Персона - это всего лишь актерская маска.
Существует мнение, что Мэрилин умерла от неудовлетворения собой-актрисой после уроков, которые она брала у русского гения Михаила Чехова. Люпа принимает смерть Монро как данность. Он исследует иные вопросы нашего бытия/небытия. "Не хочу быть Афродитой кино!" - воскликнула она однажды. Но этого хотел мир. И она от него сбежала. Смерть оказалась ей больше к лицу...