Мы познакомились зимой 1991 года. Это был один из первых приездов Коржавина в Москву после эмиграции.
В своей первой пятистрочной заметке о том, как поэт Наум Коржавин побывал в "Комсомолке", я привела всего лишь единственное его суждение: "Плюрализм в одной голове - это уже шизофрения". А на другой день услышала в телевизоре - была такая передача "Дневник Ленсовета" - важный голос диктора: "Как правильно сказал поэт Наум Коржавин: "Плюрализм в одной голове..." И судя по звонкам и письмам читателей - фраза стала афоризмом. Сегодня ее приводят уже без ссылки на автора.
Либерал и государственник, демократ и империалист (когда рухнул СССР, в декабре 1991 года Коржавин опубликовал статью "К распаду империи отношусь, как к распаду жизни"). Ребенок-мудрец или мудрец-ребенок. В эпоху денег - сама коммерческая неискушенность, хотя и живет нынче в стране денег - в Америке. Невыдержанный, веселый, беспечный, по-хорошему наивный, бесконечно и неподдельно добрый, нежный человек. Слеп (смеется: "Я вижу вас условно"), а дамам руки целует, куда там зрячим... Но самое главное: просто русский поэт. Фазиль Искандер назвал Коржавина "идеалом мирового поэта".
Первая публикация - в тридцать шесть лет. Первая (и единственная на тридцать пять вперед) книжка в СССР - в тридцать восемь лет. Хотя стихи Наума Коржавина переписывали от руки и перепечатывали на машинке задолго до появления самиздата, с первых послевоенных лет.
В 1944 году написал стихотворение "Зависть". Ему было всего девятнадцать лет. ("Можем строчки нанизывать, посложнее, попроще, но никто нас не вызовет на Сенатскую площадь/...\ Пусть по мелочи биты вы чаще самого частого, но не будут выпытывать имена соучастников. /...\ Мы не будем увенчаны. И в кибитках снегами, настоящие женщины не поедут за нами").
А через три года его посадили. Все сбылось: арест, ссылка, Сибирь. Посадили за стихи. Опять же девятнадцатилетним писал: "Гуляли, целовались, жили-были... А между тем, гнусавя и рыча, шли в ночь закрытые автомобили и дворников будили по ночам". И читал эти и такие же стихи открыто, не таясь. В огромных аудиториях, на послевоенных вечерах. А время было не вегетарианское - сталинское.
Восемь месяцев провел на Лубянке. Три года в сибирской ссылке.
"Коржавин очень рано стал легендой. Даже для своих сверстников, - рассказывает мне Евгений Бунимович, поэт совсем другого поколения. - Такие стихи, как "Время? Время дано. Это не подлежит обсужденью./Подлежишь обсужденью ты, разместившийся в нем" или "Я с детства полюбил овал,/ За то, что он такой законченный" стали важными для разных людей на поколения вперед. Это стихи с будущей судьбой".
Свои мемуары Наум Коржавин назвал: "В соблазнах кровавой эпохи".
Соблазн - в подменах, в псевдонимах. Соблазн - вера в любую автоматическую обеспеченность Разума и Добра. В то время, как нас клятвенно уверяли в неотвратимости ельцинских реформ, Коржавин опять был поперек: "Со всем этим надо работать. Все это надо поддерживать, беречь, защищать. "Грести", - как говорил Маршак. Иначе сносит - автоматических стабилизаторов, якорей здесь нет и быть не может. Все это, как Царствие Небесное для верующих христиан, ежедневно берется с бою".
Подмена - главное большевистское качество. Великим мастером подмен был Сталин.
"Сталинизм - воплощенная беспринципность. Сталин ограбил народ и сказал, что жить стало лучше, жить стало веселей. Я помню Киев тридцать третьего года. Люди умирали прямо на улицах. Девушки бежали мимо трупов на свидания. Они ж, девушки, не могли отменить свои семнадцать лет. Но пережили не только голод. Свыклись с мыслью, что есть люди, которых не жалко. Люди-издержки. Именем народа научились убивать народ. Вместе с грамотностью освоили людоедство".
В девяностые годы Коржавину часто у нас отказывали в публикациях. Главные редакторы кривились: "Опять про Сталина..." Кончилось тем, что он все свои новые статьи о Сталине так и называл "Опять про Сталина". И не назло кому-то, не из-за зацикливания на сталинской теме, просто это его очень личная борьба за достоверность прошлого.
Отдавая отчет в неподъемности и необходимости задач, которые взвалил на себя Горбачев, Коржавин Горбачева всегда защищает: "Мне жалко, что люди как-то очень быстро забыли, ч т о сделал Горбачев. И что в условиях нашей жизни, если бы он это не сделал, этого бы и не было бы".
Видела новый очень хороший фильм о Коржавине (режиссер - Павел Мирзоев, продюсер - Леонид Перский), но его пока ни на какой канал не взяли. Непонятно для чего тянем время. Могли бы и сегодня - пусть всего лишь через телевизор - общаться с живым классиком Наумом Коржавиным.
На днях звоню Коржавину в Америку. Он давно болеет, операция за операцией, тоскует по России, которую любит до невероятности ("Без России - меня нет"), но голос по-прежнему молодой, и разговор насыщен, интересен. А потом вдруг так грустно спрашивает: "Зойка, а меня в России помнят?"