На экраны выходит очень странный фильм. Он демонстрирует огромный талант режиссера - и нежелание убедительно выстроить жанр, контролировать его и возможную реакцию публики.
Он неправдоподобен и правдив одновременно. Он блестяще начинается и заканчивается, а между стартом и финалом полон приблизительности и штампов. Его смотреть временами неприятно, если не стыдно, но в нем есть редчайший гость современного кино - катарсис. И он, комически нереальный, оставляет ощущение реальной и отнюдь еще не завершившейся трагедии.
Это "Концерт" франко-румынского режиссера Раду Михайляну, впервые у нас показанный на Московском фестивале и снискавший в мире заметный успех.
История начинается примерно как в "Братьях Блюз": герою нужно собрать давно распавшийся оркестр. Музыканты разбрелись и опустились, стали бродягами-оборванцами, промышляющими кто чем горазд. В основе сюжета - дерзкая до неправдоподобности авантюра. Герой - знаменитый дирижер Большого театра Андрей Филиппов, которого в брежневские времена выгнали за то, что он отказался уволить из оркестра евреев. Теперь, в "новой России", он работает в Большом уборщиком. Перехватив факс, где парижский импресарио предлагает сыграть концерт в театре Шатле, он задумывает собрать своих музыкантов и отправиться в Париж вместо Большого. Начало обещает комедию - "братьев Блюз", скрещенных с Чайковским.
Комически условно выглядят вчерашние музыканты: трудно признать в этом шумном люде с цыганско-еврейскими замашками артистов главного официального театра СССР. Да и дальнейший ход событий никак не корреспондируется ни с советскими, ни с российскими реалиями: партбосс, остановивший концерт и публично сломавший Филиппову дирижерскую палочку, цыгане, которые прямо в Шереметьево штампуют музыкантам фальшивые паспорта с поддельными визами, комические переговоры с французским импресарио по принципу "твоя моя не понимай", карикатурная манера героев изъясняться по-французски... Но тема униженности людей искусства, зависящих от невежественных партийных чиновников, звучит сильно и ярко, а отчетливый цыганско-румынский акцент в сюжете и даже в музыкальном наполнении картины заставляет предположить, что Большой театр здесь только метафора трагикомических приключений Восточной Европы в целом: это столько же Россия, сколько Румыния, Венгрия или Болгария. Это унизительное прошлое и не менее унизительное настоящее. Это мир, в котором "души высоким стремленьям" остается чем дальше, тем меньше места: всесильных партбоссов сменили всесильные олигархи, ничуть не менее невежественные и наглые.
И чем дальше развивается сюжет, тем больше в нем от гротеска, неприкрыто раздраженного, если не злобного. Приехавшие в Париж российские музыканты - люди без остатков собственного достоинства, сброд шумных оборванцев, хорошо перепивших в самолете и едва не учинивших разгром в отеле. Получив со скандалом свои деньги, эта ватага тут же растекается по парижским улицам и кабакам - кто пьет, кто горланит песни, кто пытается сбагрить привезенную с собой икру. Все это типично для расхожего представления о "русских за границей", и все, увы, часто бывает правдой, но условность этого конкретного действа теперь зашкаливает, переходя разумные пределы. Ежу ясно, что после тридцати лет разлуки со своей профессией музыканты давно утратили навыки, не говоря об исполнительской технике, и завтрашний концерт в Шатле - ничем не объяснимое безумие. Но на репетицию никто не явится, и объявленная в афишах французская солистка уже готова от авантюры с русским оркестром отказаться. И если будет играть - то здесь в свои права вступает классический русский "авось", то есть упование на чудо.
С этой фигурой французской скрипачки, согласившейся исполнять с москвичами Скрипичный концерт Чайковского, в картину входит новый жанр - мелодрамы. Именно ее захотел видеть в качестве солистки сам Филиппов, и к концу фильма мы узнаем, какие трагические узы соединяют утонченную диву с Россией.
Как и весь фильм, столь же эклектична по стилю игра актеров. Если музыканты оркестра словно списаны с персонажей шумных таборов Кустурицы, то Алексей Гуськов и Мелани Лоран играют не просто серьезно, но и принципиально иное. Здесь нет и грана комикования, зато есть настоящий глубинный трагизм - сюжетно обусловленный у Гуськова и генетически заложенный в героине Лоран.
Все примиряет финал картины. Он длится добрые четверть часа и представляет собой невероятное по драматизму и экспрессии исполнение Скрипичного концерта Чайковского, на какое отяжелевший оркестр реального Большого, увы, неспособен (саундтрек записан Бухарестским симфоническим). По фильму, его герои впервые собрались за пультами уже в переполненном зале театра Шатле, причем некоторые даже опоздали к началу. И первые звуки Концерта предвещают оглушительный провал: растренированные музыканты вступают нестройно и фальшиво. Но вот наступает черед солистки, и происходит горячо ожидаемое героями и зрителями чудо: музыканты вдруг обретают то самое, навек, казалось, утраченное человеческое и профессиональное достоинство, к ним чудом возвращается техника, и мы становимся свидетелями столь вдохновенной трактовки хрестоматийного Концерта, что плачут все - и на экране и в кинозале.
Не менее чем чудом могу я назвать и Мелани Лоран: в то, что молодая актриса всего только имитирует игру на скрипке, поверить невозможно. Она невероятным образом выразила эту музыку в пластике рук и лица, она ее пережила как глубоко личную драму. Чудесным откровением обусловлен и режиссерский монтаж этой сцены - стремительные переброски от гротескного "сегодня" в трагическое "вчера", в снега сибирских лагерей, к прекрасной женщине, "во глубине сибирских руд" неслышно играющей на давно утраченной скрипке волшебные мелодии гениальной музыки.
Эти пятнадцать минут становятся для героев фильма и для его зрителей моментом истины - трагичной, счастливой, очистительной. Ради них картину нужно смотреть непременно.