Сюжет пьесы чешского писателя Карела Чапека "Средство Макропулоса" знаком широкой публике по художественному фильму Евгения Гинзбурга "Секрет ее молодости" с Людмилой Гурченко в главной роли.
Гречанка Эллина Макропулос, рожденная на Крите в 1575 году, бессмертна. Сей дар был "преподнесен" ей отцом - придворным лекарем короля Богемии Рудольфа Второго. По приказу короля лекарю, создавшему эликсир бессмертия, следовало испытать его на собственной дочери. Случившаяся у нее вследствие этого горячка не убедила монарха в успешности эксперимента, и лекарь был отправлен в тюрьму, а выздоровевшая через неделю Эллина пустилась в долгое путешествие по эпохам. На момент разворачивающихся событий ей 337 лет, но выглядит она, конечно же, не по годам и желанна для каждого мужчины, попадающегося на ее пути. По роду своих занятий она оперная певица, за три столетия отточившая мастерство до полного совершенства. Через ее долгую жизнь безвозвратно проходят спутники жизни, театральные сцены, разные имена… только инициалы Э.М. остаются всегда при ней. В 1922 году, под именем Эмилии Марти, она возвращается в Прагу, чтобы добыть рецепт ее отца, намереваясь продлить бессмертное существование на следующие 300 лет.
Опера Леоша Яначека, написанная в 1925 году, впервые появилась в России лишь семь лет назад благодаря Дмитрию Бертману, поставившему свой красивый спектакль в "Геликон-опере". Обращение Мариинского театра к "Средству Маккропулоса" можно рассматривать как продолжение политики Валерия Гергиева, планомерно собирающего под Мариинской крышей самые яркие произведения мирового оперного репертуара. В то время как основные силы оркестра гастролируют в Нью-Йорке, ответственность за музыкальную составляющую новой постановки легла на плечи второго состава и дирижера Михаила Татарникова. Партитура прочитана ими очень внимательно, и, за исключением несколько замедленных темпов, придраться не к чему. На уровне оказался и состав солистов. Екатерина Попова замечательно спела и сыграла Эмилию Марти. Достойным ее партнером был Сергей Семишкур в партии Албьерта Грегора. Особых похвал заслуживает солистка Мариинской Академии Марина Алешонкова, - безошибочный выбор на роль Кристы - характерного образа, без которого спектакль был бы совсем другим. В качестве режиссера был приглашен англичанин Грэм Вик, имеющий статус звезды мирового уровня.
В зависимости от целого ряда обстоятельств Грэм Вик может ставить по-разному. Может сдержанно и традиционно, таков, к примеру, его "Макбет" в Ла Скала; а может "оторваться" по полной, как в "Аиде" на озерной сцене Брегенца. Мариинская постановка уже была им обкатана в Копенгагене в 2006 году. Его главным предпремьерным тезисом стало не бремя бессмертия как таковое, а факт его насильственного дарования. Полученная героиней в детстве психотравма, по мысли режиссера, становится тем источником, откуда проистекает не только кризис ее среднего возраста, но и кризис всей жизни, предопределяющий ее обреченность.
Как это часто бывает в постановках "Средства Макропулоса" сценографией становятся стильные интерьеры эпохи Модерна, подарившей миру эстетику, равной которой трудно отыскать. На сцене возникают: адвокатская контора, закулисье оперного тетра и роскошный гостиничный номер - все сделано с присущей тому времени изящностью. Таковы же костюмы героев, тонко подобранные по цветовой гамме (художник-постановщик Ричард Хадсон). Занавесом служит непонятный черный текст на белом фоне, написанный от руки с большим количеством исправлений.
Подобно музыке Яначека, режиссура Грэма Вика чрезвычайно кинематографична и вызывает лишь восхищение своей видимой легкостью и органичностью существования, хотя можно спорить о ясности его художественного высказывания. Вопреки воле режиссера его Эмилия Марти никак не похожа на чудовище, а больше смахивает на пакостную стерву-мужененавистницу. Ее издевательства над сильным полом смотрятся чем угодно, но только не трехсотлетней ненавистью, обусловленной насилием в детстве.
Ни композитор, ни режиссер не дают ясного ответа на вопрос, для чего героиня преодолевает опасности, подделывая документы и ложась под не всегда для этого полезных мужчин, на пути к заветной цели обладания вожделенным клочком бумаги? Другой спорный вопрос: что же является финальным катализатором ее решения наконец-то умереть? Решающий шаг Марти совершает в состоянии изрядного алкогольного опьянения, что сильно снижает его моральную ценность. В новой постановке, наоборот, создается впечатление, что проблема однообразия ее жизни не в бессмертии, но в окружающих - слишком они ей скучны и однообразны. Адвокат Коленатый, архивариус Витек, Барон Прус, Альберт Грегор, Янек… похожи друг на друга как две капли воды, даже цвета их костюмов не сильно отличаются. Только Криста не от мира сего. Она чувствует мир острее, чем все они вместе взятые, и сама по себе некий микрокосм. Режиссер благоразумно избавляет ее от принятия решения сжечь средство, но Криста Грема Вика и не могла бы этого сделать - слишком предана она своему кумиру - Марти. И получается, что не случайно именно Кристе предлагает Эмилия бессмертие - одна она достойна жить.
Фантастически красив и лаконичен финал спектакля. Эмилия Марти выходит на авансцену - широкую черную полоску пространства, отделяющую декорацию от оркестровой ямы. Этот выход сам по себе уже становится смертью. Героиня садится на суфлерскую будку, сверху опускается занавес с рецептом Макропулоса. Остальные герои бросаются к нему из глубины сцены и застывают на полпути, так как сверху, еще быстрее, опускается второй занавес - черный, поглощая тайну бессмертия и окончательно разделяя Марти-Макропулос с жизнью. Перейдя из бессмертия в вечность, героиня так и остается сидеть в лучах прожекторов на черном фоне под овации публики. Но кажется, что если бы не эта проклятая бутылка виски, Эллина Макропулос и сейчас могла бы петь в каком-нибудь оперном театре, может быть даже в Мариинском.
Грэм Вик: "Мы нуждаемся в аудитории, которая слышит"
Один из самых известных в мире оперных режиссеров Грэм Вик, рассказывает о публике, современном рынке оперных постановок, "Средстве Макропулоса" в Мариинском театре и многом другом.
Грэм Вик: Я придерживаюсь только одного пути в режиссуре - пути, который мне указывает само произведение. Я не верю в такие определения, как "традиционная" или "современная" постановка. Люди сильно упрощают то замечательное дело, которому мы служим. Иногда это вина некоторых моих коллег, но очень часто это вина так называемой "идеальной" публики и людей, которые утверждают, что то, чем занимаемся мы, может делать каждый. Современной делает постановку не внешний вид, а ее сущность. Это правда, что стилистически я непредсказуем, но я не ударяюсь в крайности.
Мне бы хотелось верить, что всем моим спектаклям свойственна хорошая актерская игра. Кроме того, театр - это уходящая натура, и я стараюсь замедлить этот процесс. Другая проблема - это, если можно так сказать, ленивая публика.
Иногда публика полагает, что деление спектакля на традиционный и современный уже является ответом на вопрос о качестве режиссуры.
Вся проблема в аппетите аудитории. Публика должна постоянно обновляться. Я сам фанат оперы и ничего не имею против тех, кто любит оперу, я ставлю свои спектакли и для них, но, как любой закрытый клуб, они нуждаются в инъекции чего-то нового, чтобы лучше понимать самих себя. Театр не для тех людей, которые пришли смотреть то, что они уже знают. Это не задача искусства. Это не то, для чего гениальные композиторы порабощали себя и мучились, создавая свои великие произведения. Это не то, ради чего актеры работают день за днем, посвящая себя по-настоящему серьезным спектаклям. Мы пытаемся говорить с публикой и мы нуждаемся в аудитории, которая слышит, я имею в виду "слышит", а не "слушает", аудитории, которая разделяет наши взгляды в ожидании от театра не просто приятно проведенного вечера, а некого важного для себя художественного опыта, помогающего лучше понять себя и окружающий мир.
РГ: В разных странах публика имеет разные предпочтения. Например, Ла Скала и Зальцбургский фестиваль имеют диаметрально противоположные вкусы. Учитываете ли вы этот факт, когда приступаете к новой постановке?
Вик: Я всегда это учитываю, поэтому для меня является определенной проблемой развитие международного рынка оперных постановок. Год за годом я создавал свои спектакли для определенных городов, театров, артистов, публики, а сегодня спектакли арендуются по всему миру. Причиной этому являются и финансовые обстоятельства и то, что театры не хотят рисковать, создавая новые постановки, и идут по короткому пути, покупая известный продукт. Безусловно, то, что театры делятся спектаклями, превращается в необходимость, но иногда я вижу, что постановка переезжает в театр совершенно непригодный для ее показа. Что касается "Средства Макропулоса", этот спектакль был создан мною для оперы в Копенгагене в 2006 году, и он подходит Мариинскому театру, поэтому я перенес его сюда.
РГ: В Мариинском у вас два состава. Разные ли получаются спектакли?
Вик: Физически они одни и те же, потому что это очень прямолинейная постановка, но поскольку два разных состава, то различия, конечно же, есть.
РГ: Вас это устраивает?
Вик: Более чем. Как раз это и вызывает у меня интерес. Почему мне должно нравиться механическое повторение? Где бы было очарование репетиций, если бы я не был заинтересован в людях? Зачем мне было нужно приезжать в Россию и заполнять сцену персонажами, которые уже существуют в моей голове? Мне бы было этого достаточно, но я нуждаюсь в чем-то большем. Я приехал сюда, чтобы посмотреть, каким получится спектакль после моей встречи с этими артистами.
РГ: Вы помните когда впервые познакомились с оперой Яначека? Изменилось ли что-то в том, как бы вы поставили ее тогда и как ставите сейчас?
Вик: Я познакомился со "Средством Макропулоса", когда мне было двадцать шесть. Сейчас я поставил его точно так же, как сделал бы это тридцать лет назад.
РГ: Какова, на ваш взгляд, главная идея "Средства Макропулоса" : жизнь не может быть бесконечной, или, если у тебя есть такая возможность, то воспользоваться ей желательно не так, как главная героиня, а как-то иначе?
Вик: Пьеса Чапека ближе к тому, о чем вы спрашиваете, но Яначек намеренно меняет баланс. Дискуссия о том, может ли быть использована эта возможность во благо, полностью исключена композитором. Главная героиня не имела такой возможности. Она изначально была жертвой насилия, не предполагающего добровольный выбор. Может ли в таком случае это рассматриваться как нечто позитивное? Поиск любого положительного аспекта этой ситуации означает непонимание человеческого существования. Мне кажется, это произведение полностью о ценности смерти, о ее важности. О наполненности жизни, а не о жизни любой ценой.