На экраны выходит триумфатор Венецианского фестиваля и Гран-призер фестиваля в Абу-Даби фильм Алексея Федорченко "Овсянки". В канун премьеры просмотр фильма состоялся в редакции "Российской газеты". Затем журналисты "РГ" встретились с актрисой Юлией Ауг и продюсером фильма Игорем Мишиным.
Юлия Ауг: Иногда мне кажется, что я актриса немого кино
Российская газета: Это ваш кинодебют?
Юлия Ауг: Далеко не дебют! Я впервые снялась в 12 лет - в фильме "Этот негодяй Сидоров" Владимира Грамматикова. Набирали детей для эпизодов. Я пришла и долго стояла в очереди на прослушивание. Но вышел человек и сказал: "Спасибо, мы уже всех набрали". Я обиделась: как так, два часа стою - и напрасно! "Вы режиссер? - спрашиваю. - Нет? Тогда почему вы решаете, нужна я или не нужна? Ведите меня к режиссеру!" Привели. Режиссер такому напору удивился: "Ничего себе!" - и взял сниматься в кино.
РГ: У вас в "Овсянках" необычная роль: мертвая женщина. Она для вас уже в раю?
Ауг: Фильм очень языческий: ни рая, ни ада за пределами земного существования там нет. Все, что происходит, происходит здесь и сейчас. И все, что ты хочешь сделать, надо сделать здесь и сейчас, не надеясь, что у тебя будет шанс в загробном мире, - не будет! Трагическое ощущение смерти нам свойственно, но ведь и жизнь мы ощущаем трагично. А после фильма это мое ощущение изменилось: мне теперь невероятно нравится жить. Благодаря фильму я примирилась с собой. Я не любила себя. У меня были претензии к тому, какая я, как выгляжу. После работы на этом фильме все гармонизировалось. У меня теперь очень светлое отношение к жизни.
РГ: Почему умерла ваша героиня?
Ауг: Было много любви, а воздуха, которым можно дышать, не было. Два человека рядом - и ни один не мог ее сделать счастливой. Один ее любил как мечту, боялся за руку взять, чувства открыть, а второй ее любил страстно, но - как тело. Она не могла реализоваться ни с одним, ни с другим.
РГ: Роль бессловесна. Вам не хотелось, чтобы был текст?
Ауг: В первом варианте сценария текст был, но мы начали работать - и он стал уходить. Женщина, о которой я рассказываю в фильме, хоть и реальна, но все равно это женщина-воспоминание. Любое сказанное слово это разрушит.
РГ: У Станиславского был прием: когда актер слишком жестикулировал, он заставлял его сесть на руки и попробовать без них. Вас в фильме лишили всех средств актерской выразительности - даже речи и движения. Но это роль, за которую вы едва не получили премию в Венеции - там это обсуждалось. Как вы себя ощущали в этих условиях?
Ауг: Не было никаких сложностей. Заметьте: я не говорю "играю". Я рассказываю историю, как бы прикасаюсь к этой судьбе. Может, дело в том, что я воспитана движением "Новая драма", где есть принцип - быть достоверной в любых обстоятельствах. Не закрываться, не оставлять внутри себя какие-то барьеры. Если ты рассказываешь историю - ты в нее проникаешь до конца. Но мне так часто задают этот вопрос, что я начинаю думать: может, я актриса немого кино?
РГ: Вы актриса и режиссер, и вы привержены "Новой драме". Какую драматургию считаете своей?
Ауг: Я ставила Полякова, Коляду, его учеников Батурину и Сигарева.
РГ: Школа Коляды очень интересна, и там не просто язык улиц - там есть своя поэтика.
Ауг: Это реальность подслушанная. Он постоянно с блокнотиком, записывает услышанное, поэтому его персонажи говорят от себя, а не от автора. И, конечно, он все поэтизирует - невероятно поэтичный человек! Трогательный, сентиментальный. Я думаю, он и его коллектив - одно из самых мощных театральных явлений последних лет.
РГ: Как вы относитесь к тому, что фильмы, успешные на фестивалях, проваливаются в прокате, и наоборот - успешный в прокате фильм не возьмут на фестиваль? Это уже закономерность.
Ауг: Здесь двойная беда: с одной стороны, фестивали не ориентированы на "зрительское" кино. С другой, прокатчики отучили людей от серьезного. В Европе, в Америке зритель по-прежнему смотрит кино, на котором можно сочувствовать, переживать, думать. Эти фильмы и прокатываются совсем по-другому: они не рассчитаны на уик-энд, на мгновенный успех. И есть для них свои кинотеатры. В России, за исключением пары-тройки городов, уже нет такой традиции. Многие годы прокат предлагает зрителям только развлекаться. Я думаю, это действительно беда: мы теряем поколения зрителей...
Игорь Мишин: Современное кино - это индустрия
РГ: "Овсянки" получают приз за призом. Государство принимало участие в финансировании столь успешного фильма?
Игорь Мишин: Нет, мы дважды не прошли по конкурсу. Жюри не нашло в материале ничего ценного. Пришлось снимать на свои деньги.
РГ: Какова цена вопроса?
Мишин: Небольшая: 35 миллионов рублей. Бюджет сформировался в августе 2008 года, но грянул кризис, цены рванули - нужно было останавливать картину, но мы решили продолжать. Только постпродакшн занял целый год! У фильма было несколько версий, и мы его тестировали на "фокус-группах". Не хотелось делать картину, которая радует только авторов.
РГ: Фильм открыл широкой публике интересного писателя - Дениса Осокина. Вы будете продолжать с ним работать?
Мишин: Алексей Федорченко запускает еще один фильм по его сценарию - "Небесные жены", но уже без меня. Он хотел этот сценарий снимать первым, но мне больше легли на душу "Овсянки". И они забрали много сил. Роды - благородное занятие, но и женщине надо восстановиться перед новыми. "Овсянки" - мой первенец, процесс был тяжелый.
РГ: В фильме фантастические пейзажи. Где вы снимали, например, город Нею - в Нее?
Мишин: Есть такой город в Костромской области. Но снять его так поэтично было бы невозможно. И мы нашли в Республике Коми город Кослан, где когда-то работали болгарские лесорубы, срубили двухэтажные сизо-голубые домики, навели понтонный мост. Золотую осень и зимние сцены сняли под Екатеринбургом. А дорога, трасса, мосты, плесы - это все объекты на реальном маршруте, которым едут наши герои из Неи в Горбатов. И место сжигания Тани - плес на Оке около Горбатова. Это работа режиссера, художника, оператора - создать мир исчезнувшего народа меря.
РГ: Каким тиражом выходит картина?
Мишин: В России - 36 копий. Копии будут пересылаться из города в город, то есть фильм в прокате будет долго. Больший размах проката во Франции - 40 копий. В Европе фильм распространяет компания "Мементо-фильмс", которая полюбила картину. Это люди из "Мементо-фильмс" напророчили, что Венеция картину возьмет. Мы улыбались: это казалось фантастикой. Но они оказались правы. Они и занимаются международным прокатом фильма: Франция, страны Бенилюкса, Норвегия, Швеция, Австралия, Бразилия, Южная Корея. До конца 2011 года фильм побывает на 47 фестивалях - международная судьба у картины складывается неплохо. А в России ни один дистрибьютор ею не заинтересовался - прокатом мы занимаемся сами.
РГ: Сейчас время продюсерского кино. Как продюсер вы диктатор?
Мишин: Продюсер вбирает в себя разные точки зрения и долго мучается, прежде чем принять чью-то сторону. Окончательное решение за тем, кто может взять на себя ответственность за судьбу картины, за ее успех у публики.
РГ: На этой почве у вас не было конфликтов с режиссером?
Мишин: Конфликтов не было. Были рабочие дискуссии, разные подходы. Это сложный процесс, я бы даже сказал, местами недобрый. Я считаю, что гармония целого важнее красоты отдельного эпизода. Но вот режиссер отстаивает сцену, в его представлении она очень важна. А потом садимся на монтаж: ни один дубль не монтируется. Режиссеру очень трудно решить расстаться с этой сценой, трудно признать: не получилось. Для этого есть продюсер.
РГ: Картина сильно изменилась по сравнению с первым вариантом?
Мишин: Она шла около двух часов. Но это не механическое сокращение, а поиск точного баланса: кадров меньше - мыслей больше. Жертвовали долгими красивыми проездами. Пожертвовали очень серьезной сценой, из-за чего на нас обиделся Виктор Иванович Сухоруков: она ему тяжело далась. Но эта сцена была из другого кино.
РГ: В чем вы видите главное препятствие для развития нашего кино?
Мишин: В наши дни кино должно быть индустрией. А у нас такого понятия до сих пор не существует. Нужна комплексная программа: новая система подготовки кадров, нужно вкладываться в каналы сбыта. Нужна модернизация технической базы - современных студий явно не хватает. Мало кинотеатров, и цены на билеты высоки: для семьи пойти в кино - огромная трата. Почему во время Великой депрессии американское кино так мощно рвануло вперед? Потому что билет стоил дешевле бутылки пива.
РГ: И еще потому, что в годы кризиса кино не било людей по головам суровой правдой жизни.
Мишин: Конечно. Я считаю, что "Овсянки" от многих картин последних лет отличаются еще и тем, что не отнимают у людей надежду. В фильме есть некий магический реализм, который уберегает от депрессивности.