Павел Басинский: Я считаю, что Солженицын не был диссидентом

Я считаю, что Солженицын не был диссидентом. Никогда! Даже когда "теленок бодался с дубом". Солженицын, хотите верьте, хотите нет, действительно хотел блага для России. И если бы это благо совпадало с коммунизмом, он был бы коммунистом. Если б оно лежало на американском пути, он был бы сторонником этого пути. Но он был историком и человеком, который сам пережил страшный русский опыт ХХ века. И он знал, что эта история и опыт не бессмысленны.

Отсюда очень сложный сюжет его отношений со СМИ. Ни один писатель после Толстого не находился под таким прицелом СМИ. Но надо учесть, что во времена Толстого не было телевидения и Интернета, а мы видим, что они могут. В отличие от Толстого Солженицын не чурался СМИ. Отсюда такой его интерес к газетам, о котором писал он сам и о котором свидетельствует Наталья Дмитриевна. По опыту Февраля 17-го он знал, какой властью обладают газеты. По американскому опыту знал, какой властью обладают телеведущие. И он отнюдь не хотел уступать эту власть болтунам и проходимцам.

В Солженицыне не было тютчевского высокомерия. Он думал о том, как отзовется его слово, и любое слово. Мы знаем, как печально закончился его роман с ТВ в качестве ведущего. На мой взгляд, это был позор, "отлучение" Солженицына от экрана, похлеще, чем "отлучение" от церкви Толстого. Ты не наш, ты нам не принадлежишь!

С газетами было лучше. Все-таки печатное СЛОВО. И то, что для статьи о Феврале 17-го он выбрал правительственную "Российскую газету", говорит о спокойной мудрости этого человека. Где еще обсуждать катастрофические ошибки власти, как не в правительственной газете? Если это обсуждается в правительственной газете, значит, есть надежда на прогресс.

Я помню свою получасовую личную встречу с ним, когда он пригласил меня работать в жюри литературной премии.

Я думал, мы будем говорить о Сталине, о ГУЛАГе, о "Новом мире" по крайней мере. Он сразу повел разговор о современной литературе и даже конкретно о тех писателях, которые, в отличие от него, остались в СССР. Я был просто потрясен его какой-то трогательной влюбленностью в Бородина, Распутина, Носова... Он говорил о них с такой писательской любовью, которую так редко встречаешь в писателях, сталкиваясь больше с чувствами другого сорта.