Со времени постановки Бориса Покровского "Похождений повесы" Игоря Стравинского в Камерном музыкальном театре прошло 32 года.
Но живое ощущение этого шедевра, в создании которого участвовали когда-то Покровский, Иосиф Сумбаташвили, Геннадий Рождественский, удалось сохранить и в его новом воплощении - в реконструкции спектакля с участием Геннадия Рождественского, дирижера Владимира Агронского, режиссера Григория Спектора.
"Повеса" не шел в Камерном театре почти двадцать лет и в отличие от "Носа" Шостаковича - еще одного шедевра "с Ленинградского проспекта", не прерывавшего свою жизнь на сцене и передававшего "по цепочке", от поколения к поколению, живую традицию спектакля, - потребовал от современных создателей серьезных усилий по "воскрешению" сценического действа. И, по сути, премьерной работы с исполнительским составом.
В музейном смысле судить о точности этой реконструкции сегодня смогут единицы: человеческая память несовершенна.
Но память художественная - из другой категории, и именно на этом уровне попадания "в оригинал" появляется шанс дать жить спектаклю не в мемуарах, а на сцене.
У нового поколения труппы Камерного театра это получилось.
Обновленный "Повеса" вышел на редкость живым и театрально актуальным. Не имеющим ничего общего ни с опытом Мариинского театра, утверждающего на сцене монументальные образцы своей художественной хроники, ни тем более с обычными репертуарными возобновлениями.
Возрожденный "Повеса" Покровского - это оживший шедевр, азартно разыгранный другим поколением артистов, которое с легкостью вписалось в спектакль тридцатилетней давности. И все здесь осталось на своих местах, как в совершенном механизме.
Шедевр - сценография Сумбаташвили, основанная на приеме "оживших" в раме гравюр. Все сценическое оформление спектакля воссоздали заново. И надо заметить, что никакие технологии не смогут затмить того особенного впечатления от "старомодных" театральных эффектов, когда из рам появляется напудренный черт в камзоле, объясняющийся речитативами под чембало - Ник Шедоу (Ярослав Радивоник), или с визгами вываливается на ошарашенного Тома Рейкуэла бурная бордельная массовка, или когда герой застывает, как нарисованный, в раме с чашкой в руках в антураже "увядшего" аристократического лондонского быта XVIII века, отсылая ассоциации к гравюрам Уильяма Хогарта. Именно эти гравюры вдохновили Стравинского на написание оперы о распутнике и моте, отвергающем мораль.
Покровский гениально развел в пространстве сцены всех персонажей оперы, поместив их и "внутрь" английской эпохи, и в игровой антураж с мольбертами и гигантскими живописными рамами, и в грубоватый балаган, где "черт" Шедоу разыгрывает на картах судьбу Тома и закапывается в нарисованной могиле, а главное - в живую человеческую среду, гротескную и лирическую одновременно.
Поэтому Рейкуэл в исполнении Борислава Молчанова - не одномерный циник, а запутавшийся в сети соблазнов легкомысленный молодой человек, в глубине души не забывающий свою возлюбленную Энн.
Поэтому пронзительный лирический накал Энн Трулав в исполнении Олеси Старухиной заставляет дрогнуть сочувствием не только Рейкуэла, но и его жуткую бородатую жену с "утробным" голосом - Бабу-турчанку (Виктория Преображенская).
В премьерном исполнении спектакль "Повеса" прозвучал под управлением Геннадия Рождественского. Причем спектакль идет на русском языке (перевод с английского в свое время сделала специально для этой постановки мать дирижера Наталья Рождественская).
И надо отметить, что по своим нынешним возможностям оркестр попытался в высоком тонусе воспроизвести сложнейший, парадоксальный язык Стравинского: его стремительные темпы в ансамблях с солистами, острую гротескную игру тембрами, обильные глюковско-моцартовские "инкрустации" в партитуре.
Как-то Стравинский сказал, что "настоящим делом художника является ремонт старых кораблей, он может повторить по-своему лишь то, что уже было сказано".
Вот этому смыслу новый "Повеса" абсолютно соответствует. К слову, сегодня вечером в Учебном театре ГИТИСа Дмитрий Бертман представит возобновление еще одного шедевра русского театра - "Евгения Онегина" в постановке Станиславского.