На выставке к 650-летию иконописца Андрея Рублева, которая открылась в Третьяковской галерее, можно увидеть шедевры средневекового мастера и художников его круга, а также результаты археологических находок - фрагменты утраченных росписей из соборов Москвы и Звенигорода. Для подготовки этой крупнейшей за полвека выставки объединили свои усилия Исторический музей и музеи Московского Кремля, Русский музей и Центральный музей древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева, Владимиро-Суздальский музей-заповедник, историко-художественные музеи Звенигорода и Сергиева Посада. Есть также раритеты из частного собрания.
О подготовке выставки рассказывает Левон Нерсесян, научный сотрудник отдела древнерусского искусства ГТГ.
Российская газета: Каким образом у Андрея Рублева появился день рождения? Думаю, и год его появления на свет определить затруднительно…
Левон Нерсесян: Год рождения, не говоря уж о дне, конечно, неизвестен. Если в некоторых случаях мы ещё можем догадываться о дате смерти средневековых художников, то сведения о дате их рождения в источниках не приводятся никогда. В первый раз об этой дате заговорили только 50 лет назад, в 1960 году, когда было решено отпраздновать 600-летний юбилей Рублева.
РГ: Проще говоря, дата возникла с потолка?
Нерсесян: За точку отсчета было взято первое десятилетие XV века, когда Рублев расписывал храмы Москвы и Владимира. Решили, что к тому времени он был уже зрелым мастером, а значит скорее всего - немолодым человеком. Для средних веков сорок лет - очень солидный возраст. Отсчитали 40 лет от 1400-х и получили 1360 год.
Разумеется, это условная дата. Но сейчас, как и 50 лет назад, она дает повод обратиться не только к личности преподобного Андрея Рублева, но и к древнерусской культуре и искусству в целом. Не случайно, предыдущий, 600-летний юбилей праздновался у нас с размахом, совершенно неожиданным для атеистического государства, и сопровождался многочисленными культурными акциями, самой значительной из которых стало открытие замечательного музея древнерусского искусства и культуры им. Андрея Рублева - нашего главного партнера по нынешней выставке.
РГ: По сравнению с выставкой 1960 года концепция юбилейного проекта изменилась? Говорят, что произведений на ней меньше, чем полвека назад….
Нерсесян: Да. И в этом, как ни странно, плюс проекта. Легенды о творчестве Андрея Рублева, точнее, о принадлежности его кисти тех или иных произведений имели широкое распространение уже в XIX столетии. Во многих старообрядческих собраниях хранились иконы "рублева письма". Его работами гордились коллекционеры второй половины XIX века. Но в ХХ веке исследования показали, что, как правило, это были произведения, не имевшие ничего общего не только с Рублевым, но даже с его эпохой. Потом настало время искусствоведческого энтузиазма, когда в каждой высококачественной иконе 15 века предположительно московского происхождения исследователи готовы были видеть или рублевскую руку или рублевский круг. Поэтому на выставке 1960 года вещей было почти вдвое больше, чем на теперешней.
РГ: Происхождение части вещей не подтвердилось?
Нерсесян: Да. В XV веке на Руси работало довольно много хороших мастеров. У нас изменился фокус зрения, что позволило увидеть картину иконописи той эпохи более дифференцированно. На нашей выставке вещей меньше, но мы уверены, что они действительно имеют отношение если не к самому Рублеву, то к его ближайшему окружению. Это важный шаг для исследователей, хотя, может быть, и не самый эффектный. Конечно, намного эффектнее было бы обнаружить за прошедшие 50 лет новые рублевские работы, но боюсь, что это вряд ли когда-нибудь будет возможно.
РГ: Фрагменты росписей найдены недавно?
Нерсесян: Нет, они хранились в запасниках. Просто раньше подобные археологические материалы редко включали в экспозицию. Сейчас мы отвели им целый зал. Это - драгоценные фрагменты древних фресок из тех храмов, которые были расписаны либо при участии самого Рублева, либо его учениками и последователями - из церкви Успения на Городке в Звенигороде, кремлевского Благовещенского собора 1416 года, Спасского собора Андроникова монастыря, собора Рождества Богородицы Саввино-Сторожевского монастыря в Звенигороде. К сожалению, эти фрагменты - то немногое, что осталось от большинства росписей Рублева и рублевского времени. Фресок 1405 года в Благовещенском соборе, о которых сообщает летопись, нет, потому что собор дважды перестраивали: в 1416 году, а потом в 1480-е годы. Росписи Троицкого собора Троице-Сергиевой Лавры тоже утрачены: они переписывались в XVII и в XIX веках. Практически не сохранил древних росписей и Спасский собор Андроникова монастыря.
Единственный (подчеркиваю - единственный!) собор, в котором остались фрески, бесспорно принадлежащие Андрею Рублеву, - это Успенский собор во Владимире.
РГ: И уж они должны храниться максимально бережно!
Нерсесян: Специалисты, конечно, делают всё, что могут, но многого тут не сделаешь, поскольку Успенский собор - действующий храм…
РГ: Для многих образ Андрея Рублева связан с фильмом Андрея Тарковского. Можно ли говорить о том, что этот образ имеет отношение к реальному иконописцу?
Нерсесян: Проблема в том, что мы знаем всего 4 достоверных факта о жизни Рублева. Два летописных сведения - о работе художника в Благовещенском соборе Московского Кремля и в Успенском соборе во Владимире. И два сведения из житий преподобных Сергия и Никона Радонежских - о его работе в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры и Спасском соборе Андроникова монастыря. Все остальное, что может быть сказано о Рублеве, является в лучшем случае гипотезой, а зачастую - откровенным вымыслом.
Я понимаю, что фильм не пытается реконструировать "подлинную" биографию Рублева - Тарковского интересовал, скорее, внутренний мир художника, его мировоззрение. Но здесь сохранить объективность еще труднее, и, в итоге, мы имеем дело с некой проекцией творческой личности второй половины ХХ века на условную фигуру средневекового мастера. Фильм вышел во многом автобиографичным. Но я не думаю, что образу, созданному Тарковским и Солонициным, имеет смысл что-то противопоставлять - любой "альтернативный" образ будет в такой же степени условным и субъективным.
Единственное свидетельство, на которое могут опираться наши предположения о мировоззрении и мироощущении Андрея Рублева, появилось через полвека после смерти художника и принадлежит преподобному Иосифу Волоцкому. Рассказывая своим ученикам о "святыхъ отцах, бывших в монастырях, иже в Русской земле сущих" он писал, что Андрей и Даниил проводили свои дни в молитве и созерцании святых образов, возносясь умом от вещественных предметов к "невещественному и божественному свету". Судя по его словам, деятельность художников была близка монашеской аскезе и требовала такой же внутренней чистоты и духовной концентрации. Мы можем говорить о духовной связи, наверняка существовавшей между Андреем Рублевым и Сергием Радонежским и другими русскими подвижниками. Об этом свидетельствует и канонизация Андрея Рублева в 1987 году РПЦ - логическое следствие его заслуженного векового почитания. На эту связь указывает и название нашей выставки - "Подвиг иконописания".
РГ: Иначе говоря, только его произведения дают шанс представить масштаб этой личности?
Нерсесян: Когда мы говорим о мастерах средневековья, памятники архитектуры, живописи, декоративно-прикладного искусства остаются едва ли не единственными "говорящими" свидетелями.
РГ: Но средневековый художник не работал для самовыражения.
Нерсесян: Конечно, это не было его целью - в отличие от современного мастера, который хочет утвердить свое видение мира. Мир, который открывался Рублеву, был, как мне кажется, миром более или менее объективных истин, где необходимости в такой персональной интерпретации просто не было.
С другой стороны, духовное содержание искусства не исключает ни индивидуального мастерства, ни совершенствования традиционных выразительных средств или поиска новых форм выражения. Разумеется, в эпоху господства канона такой поиск идет значительно медленнее, чем в наши дни, но каждый большой художник всё равно оставляет свой "след", по которому его можно попытаться узнать.
РГ: Насколько музей может способствовать понимаю тех истин, которые, как Вы сказали, для Рублева носили объективный характер?
Нерсесян: Вообще-то именно в стенах музея мы получили возможность увидеть эти произведения такими, как мы знаем их сегодня. В 1904 году иконописец и реставратор Гурьянов со своими помощниками произвел первую расчистку "Троицы" в стенах Троице-Сергиевой Лавры. Понятно, что уровень реставрации тогда был не такой, как в XXI веке. Но икона была заново прописана и снова закрыта окладом. Несмотря на то, что реставрация была осуществлена, результаты ее не только широкой публике, а вообще никому не были доступны.
Полная расчистка и реставрация "Троицы" и других икон, связанных с именем Рублева, произошла уже 1920-1930-е годы, когда они уже находились в музеях. И именно в это время наши с вами сограждане впервые получили возможность увидеть эти произведения в виде, максимально близком к первозданному.
Кроме того, я совершенно убежден, что только музей может обеспечить необходимые условия для сохранения драгоценных произведений средневекового искусства, и таким образом позволить не только нам, но и нашим потомкам соприкоснуться со свидетельствами духовной жизни минувших эпох.
РГ: Речь идет о создании микроклимата, безопасного для ветхих вещей?
Нерсисян: Создание микроклимата - совсем непростая техническая задача. Даже контроль за работой сложнейшей современной аппаратуры требует от специалистов высокой квалификации, не говоря уж об ответственности, которая на них лежит. Главное - это стабильность. Чем стабильнее будут условия хранения произведения, тем дольше оно проживет.
Кроме того, работа хранителей и реставраторов требует постоянного наблюдения за состоянием памятников. Они фиксируют изменения, которые обычному человеческому глазу могут быть даже не заметны: микротрещины, крошечные отслаивания красочного слоя или вспучивания грунта, решают, в каких случаях необходимо реставрационное вмешательство. Я бы сказал, что это работа требует такой же самоотдачи и самоотречения, что и работа древних иконописцев. Как и древние мастера, хранители и реставраторы напрочь лишены страсти к самовыражению. Их радость в том, чтобы сохранить шедевры древности, в том числе и для будущих поколений.
РГ: Работы, которые представлены на этой выставке, составляют золотой фонд музеев. Насколько сложно было получить их для выставки?
Нерсесян: То, что к нам прибыла только одна икона из Русского музея, а не 6 или 7, которые мы хотели первоначально, - абсолютно нормально. Всякий музей, прежде чем выдать то или иное произведение на выставку, оценивает его сохранность. И естественно, что существуют такие произведения, которым перемещения с места на место противопоказаны.
РГ: Иногда это ничему не мешает - даже долгим путешествиям ветхой иконы в элитный поселок…
Нерсисян: Забудем про граждан, которые живут в "Княжьем озере" - Бог им судья. К счастью, когда мы общаемся с коллегами, мы общаемся с цивилизованными и профессиональными людьми. Поэтому примерно четверть работ, вошедших в каталог, на самой выставке не экспонируется. Ни одна выставка, ни один проект не стоит того, чтобы подвергать риску разрушения шедевры древнего искусства.
Это нормальный порядок вещей, свидетельствующий о том, что музеи отношения между собой строят на основе уважения и взаимопонимания. Мы радеем о сохранности того, что есть у нас, и другие музеи тоже радеют. Чем пристрастнее музеи к этому будут относиться, тем лучше будет всем. Тем дольше проживут эти святыни. По счастью, основная часть произведений, связанных с именем Андрея Рублева, сосредоточена в Третьяковской галерее. Поэтому у нас эта выставка и организована.
РГ: Как музей относится к тому, что верующие люди молятся перед иконами в залах?
Нерсесян: С пониманием. Правда, с моей точки зрения, молитва вполне может быть и молчаливой. Но все, что не угрожает непосредственной сохранности произведения, в музейных залах допустимо. Иногда выходят из положения и так: допускают в определенные часы в музейные залы священнослужителей для служения перед особо чтимыми иконами. Так делают в очень многих музеях.
Разумеется, есть разница между светской и церковной культурой. Но я бы сказал, что противоречия между ними, которые так любят подчеркивать, сильно преувеличены. Говорят, что светская культура - чисто рациональна, а сакральное знание может быть доступно только в определенном контексте. Но как мы открываем духовное содержание, которое есть в работах Андрея Рублева? Прежде всего - глядя на них. Как писал Иосиф Волоцкий об Андрее и Данииле - они проводили дни в созерцании "всечестных и божественных икон". Кстати, он не оговаривал, что это происходило только во время богослужения. Созерцание - шаг к встрече и с произведением, и с мастером, и с Богом. Если человек не способен к нему в музее, то, может быть, это проблема не музея, а человека?