После новогодних праздников мне позвонил заведующий московским бюро одной известной американской газеты и задал ряд, что называется, "острых вопросов": "Что означает приглашение известного хореографа Начо Дуато на должность главного балетмейстера петербургского Михайловского театра? Это небывалая смелость генерального директора Владимира Кехмана, который любит рискованные шаги, и готов к критике за то, что пригласил иностранца возглавить русскую балетную труппу? Или свидетельство того, что сегодняшняя русская культура не в состоянии развиваться без приглашенных из-за рубежа "варягов" разных национальностей? Или, наконец, это демонстрация политики новой открытости для Запада?"
Я никогда не считал себя специалистом в области балета и международных отношений и уж точно не являюсь ни психоаналитиком, ни даже психотерапевтом Владимира Кехмана, но на эти вопросы, коль скоро они возникли, мне захотелось ответить. Отчасти потому, что для ответа на них потребуются всего лишь мои, достаточно скромные, познания в области отечественной и мировой культуры и совсем немного здравого смысла.
Владимир Кехман - действительно очень яркая фигура в нашем культурном ландшафте, который любит и умеет удивлять. Он не впервые приглашает иностранцев в свой коллектив - так, например, с 2009 года главным дирижером и музыкальным руководителем Михайловского театра стал Петер Феранец, некогда ученик Мариса Янсона по Петербургской консерватории, который до этого успел поработать и в оркестре Юрия Темирканова, и в Большом театре. Кехман как опытный менеджер смотрит не в графу "гражданство", а в послужной список приглашенного мастера. Ведь нас уже давно не смущают приглашенные из-за рубежа для работы в Россию первоклассные управленцы, не говоря о футбольных тренерах, да и самих футболистов.
Начо Дуато, ученик Мориса Бежара и американца Элвина Эйли, в 80-е годы прошлого века успешно работал в Нидерландском театре танца Иржи Килиана, где с 1988 г. стал постоянным хореографом. В 1990 году сменил Майю Плисецкую на посту художественного руководителя Национальной балетной труппы Испании, которую покинул, возглавив с 1 января 2011 года балет петербургского Михайловского театра. Понятно, что судьба танцовщика и хореографа в ХХ и ХХI веке отличается от судьбы артиста в ХIХ столетии, но не лишне вспомнить, что марселец Мариус Петипа вместе со своими родителями в 1847 году получил приглашение в санкт-петербургский Большой (Каменный) театр, где дебютировал как балетмейстер. Он тридцать четыре года возглавлял петербургский балет - с 1869-го по 1903-й - и поставил ряд спектаклей, которые и поныне являются своего рода "визитными карточками" русской культуры, например, "Дон Кихот" Минкуса или "Лебединое озеро" Чайковского (при участии Дриго и Льва Иванова). Поскольку Мариус Петипа получил российское гражданство только в 1896 году, то можно сказать, что русским балетом более четверти века руководил иностранец. Даже в советское время иностранцы - Ролан Пети, Морис Бежар, Джон Ноймаейр, не говоря уже о кубинце Альберто Алонсо, - время от времени разнообразили репертуар Большого и Кировского (так тогда назывался Мариинский) театров. И это было не худшим опытом для отечественных танцовщиков.
Да и сам Михайловский театр, построенный в 1833 году в пору правления Николая I как камерный театр при дворце Великого князя Михаила, органично вписаннный А. Брюлловым в площадь, созданную по проекту К. Росси, является образцом сотворчества русских и европейских архитекторов. Да и сам город, Петербург, куда приехал Начо Дуато, - это символ российской европейскости, наряду с русскими, здесь работали великие французские, итальянские, нидерландские и немецкие мастера, которым было суждено прославиться как русским архитекторам, художникам и строителям. Российская империя вбирала все лучшее, что создавала европейская художественная и научная мысль, - и нисколько не страдала от этого. У нее не возникало комплексов неполноценности. Равно как и у киевских, новгородских или владимирских князей, которые охотно использовали искусство итальянских, немецких или византийских умельцев, которые в сотворчестве с местными мастерами создавали шедевры русского искусства. И московские великие князья, а затем и русские цари - не были исключением. Достаточно вспомнить архитектурные шедевры Московского Кремля и Немецкое кладбище в Лефортове, чтобы больше не заниматься пространными доказательствами очевидного.
Можно сколько угодно рассуждать о враждебности европейских ценностей русской духовной жизни - важнейшим основанием для этого является конфессиональное разделение, - но было бы в высшей степени недобросовестным для любого отечественного исследователя и даже идеолога утверждение о том, что Россия процветала лишь тогда, когда шла каким-то своим, отдельно избранным путем. Напротив, уникальность российского художественного сознания во многом связана с его удивительной способностью творческого осмысления достижений мировой культуры.
Замечу, что это в равной степени относится к научно-техническому развитию России. Даже в советские времена, когда к концу 30-х был создан вполне прочный железный занавес, открытия мирового уровня совершались в тех направлениях науки - прежде всего в ядерной физике и создании летательных аппаратов, - где связь с мировым научным сообществом по существу не прерывалась никогда. И напротив, там, где были выстроены идеологические баррикады и советские ученые отделялись от своих зарубежных коллег, мы начинали отчаянно отставать, - достаточно вспомнить генетику или кибернетику, отрасли, в которых наша наука в первые два-три десятилетия ХХ века не уступала ни прочим европейцам, ни американцам.
Боясь навлечь на себя гнев так называемых патриотов, все же процитирую известную мысль Гёте: "Не бывает ни патриотической науки, ни патриотического искусства". И хотя, насчет патриотического искусства можно поспорить, невозможно убедить кого бы то ни было, что существует американская химия или немецкая математика. Национальные школы - да, безусловно. Наука же принадлежит всему человечеству. Как и достижения искусства. Гневаться же можно по разным поводам, но прежде всего надо задуматься о пользе Отечества. А польза эта состоит в приумножении духовного и материального богатства нашей страны, и прежде всего - ее человеского богатства.
Важно понимать, что русская культура при всех тех испытаниях, что выпали на ее долю, сохранила ту органичность, которая властно отторгает все для нее не нужное, все, что она не может и не хочет воспринимать. Ибо культура - это отражение народной судьбы, а народы - при единстве человечества - неповторимы, не похожи один на другой. При том, что русская культура, по слову классика, - всемирно отзывчива, - она вернула миру бесценное богатство новых творческих смыслов, которые прежде не рождались на другой почве.