Лауреатом литературной премии Александра Солженицына 2011 года стала писатель и общественный деятель Елена Цезаревна Чуковская "за подвижнический труд по сохранению и изданию богатейшего наследия семьи Чуковских; за отважную помощь отечественной литературе в тяжелые и опасные моменты ее истории". Церемония вручения Премии состоится 28 апреля 2011 в Москве, в Доме Русского Зарубежья (Нижняя Радищевская, 2).
В этом году Елена Цезаревна отмечает юбилей. В семье ее звали просто - Люшей. Вот что писал об их совместной работе в своем дневнике ее дед Корней Чуковский: "С Люшей необыкновенно приятно работать, она так организована, так четко отделяет плохое от хорошего, так литературна, что, если бы я не был болен, я видел бы в работе с ней одно удовольствие". А вот что писала поэту Давиду Самойлову ее мать, писательница Лидия Чуковская: "Вы не знаете, что такое Люша. "Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет!" И это еще не характеристика".
Воспитанная в культурнейшей семье, Елена Цезаревна и сегодня воплощает в себе все лучшие черты русского интеллигента. Это единение отваги и подвижничества. Она всегда служила литературе и общественной мысли так, как этого требовало время и ее совесть. Когда было нужно, она под ежедневной угрозой ареста помогала Солженицыну готовить его "Архипелаг ГУЛАГ", была "сердцем" этой подпольной работы. Но когда потребовалось, она скрупулезно работала с огромным архивом своей семьи и подготовила к изданию уникальнейшее явление русской культуры ХХ века - рукописный альманах "Чукоккала", а затем 15-томное собрание сочинений своего деда, а также произведения своей матери. Самое интересное, что и первая миссия (помощь Солженицыну), и вторая (издание наследия Чуковских) осуществлялись вдали от публики, как бы незримо, без претензии на публичное признание. И это тоже черта русского интеллигента.
Премия Александра Солженицына - по сути, первая громкая награда этому выдающемуся человеку за многолетнюю и такую плодотворную, но внешне незаметную деятельность...
Наш корреспондент встретился и побеседовал с лауреатом.
Неистребимая "Чукоккала"
Российская газета: Вы химик по образованию и работали химиком. Как вы все же занялись литературной деятельностью? Это был осознанный выбор?
Елена Чуковская: Выбор был, во многом, случайным. Я окончила школу в 1949-м году. Это было ужасное время. Корней Иванович был отовсюду изгнан, Лидия Корнеевна тем более, и мне казалось, что заниматься гуманитарными науками у нас - убийственно, а нужно заниматься чем-то практически полезным. Вот я и пошла на химический факультет МГУ, окончила его и работала в Институте элементоорганических соединений, защитила диссертацию. Но в 65-м году Корней Иванович подарил мне "Чукоккалу" - рукописный альманах, которым он очень дорожил, это была огромная ценность. И в это время к нему обратилось издательство "Искусство", начали готовить альманах к печати. К. И. меня привлек к этим занятиям: искать комментарии, наводить справки в библиотеке. Так я начала заниматься "Чукоккалой"; другими делами Корнея Ивановича при его жизни я не занималась. Примерно в то же время я познакомилась с Александром Исаевичем Солженицыным, который после конфискации архива в сентябре 1965 года жил у нас на даче, а потом и у нас в квартире. Он меня постепенно приобщил к своим делам. Многие дела его были в Москве, а он жил в Рязани и приезжал ненадолго. Он получал много писем, к нему приезжали граждане из других городов, надо было печатать и распространять самиздатские рукописи, и вся эта круговерть на какое-то время стала моим занятием.
В 69-м году умер Корней Иванович. Я, совершенно неожиданно для себя, оказалась наследницей его авторского права и его архива. Буквально в те же дни Солженицына исключили из Союза писателей, в большую немилость попала Лидия Корнеевна из-за книг, напечатанных за границей и открытого письма Шолохову. Кроме того, она тогда уже очень плохо видела, с трудом могла ходить в библиотеку, а между тем, занималась своими "Записками об Ахматовой", которые тоже требовали большого количества справок. У Лидии Корнеевны была преданная помощница, Жозефина Оскаровна Хавкина. Она ей читала, разбирала ее бумаги, поэтому я какое-то время только наводила библиотечные справки.
У Корнея Ивановича лежали ненапечатанные дневники. Кроме дневников и писем, из основных вещей всё, кроме "Чукоккалы" было напечатано, а "Чукоккалу" тогда было напечатать невозможно.
РГ: Но он ведь готовил ее к изданию, вынужден был изъять большие куски?
Чуковская: Да, там было много интересных случаев. Он, например, написал статью о Гумилеве. Тогда работали так: делали фотографии страниц, так называемые "контрольки", и передавали их в издательство, чтобы художник мог сделать макет. Заведующая художественной редакцией, Инна Георгиевна Румянцева, рассказала мне потом, что эти контрольки с почерком Гумилева были просто украдены из издательства, и, к нашему удивлению, мы их потом читали в трехтомнике Гумилева, который вышел за границей. А статью Корнея Ивановича о Гумилеве из первого издания альманаха изъяли.
РГ: "Чукоккала" создавалась с 1914 по 1969 год, это огромный объем уникального материала, и публиковалась она несколько раз, в разных версиях. То, что вышло в 2006 году в "Русском пути", вам нравится?
Чуковская: Да, очень. На презентации альманаха в "Русском пути" мы выставили 11 стендов материалов, которые были изъяты цензурой из первого издания альманаха (1979 года). И было даже непонятно, что же тогда, в первом издании, опубликовали, потому что изъяты были записи Набокова, Гумилева, Горького, Блока, Гиппиус и других менее известных авторов, с очень выразительными текстами. На презентации вся комната была заклеена этими изъятыми страницами альманаха - а ведь книга и в 79-м году, со всеми купюрами, вызвала очень большой интерес.
В 1990-е годы бывшие сотрудники издательства "Искусство" планировали издать два тома: факсимильный и том комментариев. Но, в конце концов, издательство распалось. Тогда напечатали только один том комментариев с маленькими "марками" страниц альбома. Получился справочник вместо альманаха. Потом издательство "Монплезир" всё же издало том факсимиле - тиражом сто экземпляров. Я вам его покажу, потому что вы его больше нигде не увидите.
РГ: А Корней Иванович не боялся держать дома такой архивный материал, где отметились запретные Гумилев и Гиппиус?
Чуковская: Он сохранил и дневники, хотя там много страниц вырвано. Дело в том, что отношение к Корнею Ивановичу менялось со временем. В 57-м году очень широко отпраздновали его семидесятипятилетний юбилей, и он стал как бы патриарх, потом в 62-м году он получил Ленинскую премию, звание оксфордского профессора - и хотя к концу шестидесятых годов отношение к нему снова изменилось, но мы как-то все же не ждали того, что у него будут изымать "Чукоккалу". Хотя он ее никогда никому не давал, показывал только из своих рук. Он многократно с ней выступал, только полный объем материала был неизвестен. Он вообще любил выступать на публике - по радио, в детских садах, на елках в Колонном зале…
Отец и дочь
РГ: У Корнея Ивановича были споры с Лидией Корнеевной по поводу отношения к советскому строю и руководству? Они ведь были довольно разные люди, и разными были их дневники?
Чуковская: Нет, споров не было. У Корнея Ивановича действительно есть разные записи в дневнике, но их ведь хранили очень осторожно. Например, мамины дневники сохранились только с 38-го года, а остальные были сожжены. Корней Иванович писал меньше, осторожнее, писал иногда с припиской "специально для показа властям". Для него была важна публикация книг, он ради этого шел на какие-то компромиссы. Он был совсем другой человек, чем Лидия Корнеевна. По дневнику видно, что сначала он с большим напряжением относился к происходящему, а потом постарался вписаться в это время. Он был человек не без актёрства, умел лавировать, наконец, у него было литературное имя. Если его бранили за сказки - он брался на Некрасова, если Некрасова нельзя было - занимался переводами. Лидия Корнеевна - нет. Она сдавала работу в редакцию, ей делали какое-то замечание - и она просто забирала работу. В шестидесятые годы вышла ее книга "В лаборатории редактора", книга о декабристах в Сибири, потом она занималась Миклухо-Маклаем, то есть, работа у нее была. Но с середины шестидесятых годов ее начали задвигать, при жизни К.И. просто не печатали, а после его смерти исключили из Союза писателей и был полный запрет на упоминание ее имени в советской печати.
РГ: Потом попросили вернуться?
Чуковская: Она не хотела возвращаться в Союз. Как это ни смешно звучит, это дело, в основном, моих рук. Конец восьмидесятых был трудным временем, а членам Союза тогда выдавали пайки. Во-вторых, была очень нужна писчая бумага, а бумаги никакой не было. Членам Союза ее, опять-таки, выдавали. И я чуть не силком заставила ее взять этот билет, что было, конечно, напрасно. Даже я очень редко могу заставить себя пойти в Дом литераторов, а уж для нее это было совсем не нужно. Хотя в 94-м году она получила Государственную премию за свои "Записки об Ахматовой". Но у нее тогда было уже совсем плохо со зрением, она фактически не выходила на улицу. Премию в Георгиевском зале для нее получала я.
РГ: С началом перестройки ей стало легче работать?
Чуковская: У Лидии Корнеевны очень трудная литературная судьба. Начиная с 74-го года и до 87-го, ее имя в советской печати практически не упоминалось. Ее книги сначала выходили за границей, в издательстве "Имка-пресс". Но когда они приходили сюда в виде самиздата, Лидия Корнеевна получала массу писем. В последние годы она работала над третьим томом "Записок об Анне Ахматовой", которые так и не закончила, а также над книгой "Прочерк" - о судьбе моего отчима, Матвея Петровича Бронштейна, который был расстрелян в феврале 1938-го года. Эту книгу она закончила в 86-м году и тут началась Перестройка. Значение названия "Прочерк" заключалось в том, что о судьбе Бронштейна после ареста мы ничего не знали, в справке о смерти стояли одни прочерки. А в 90-м году мы познакомились с его делом. Прочерк кончился, всё стало известно: дата расстрела, обвинение. И когда мы вышли из этой приёмной, я сказала: хорошо, что расстреляли. Потому что судьба заключенных внушала ужас. Например, в деле видно, что он заполняет анкету своим почерком, потом идет допрос, и под протоколом допроса подпись совершенно неузнаваемая. Я уговорила маму попросить сделать экспертизу, чтобы доказать, что это почерк не его. Но экспертиза установила, что почерк его, просто человек в таком состоянии, что это уже не он.
После этого Лидия Корнеевна начала переписывать свой "Прочерк". Я покупала ей журналы "Вопросы истории", где публиковались материалы о Кронштадтском восстании. Она помнила это восстание, помнила, как пришли за детьми генерала Козловского, с которыми она вместе училась в классе. Она хотела начать свою книгу с этой истории. Писала главу "Трагедия ленинградского "Детиздата”. Это становилась другая книга, которая не была закончена. И три года назад я взяла на себя смелость выпустить "Прочерк" в том варианте, в котором он был первоначально завершен.
Вышла книга "Дом поэта", задуманная как возражение Н.Я. Мандельштам. У мамы оказалось много незаконченных вещей, но сейчас в издательстве "Время" выходит ее собрание сочинений. Вышло уже 4 книги: "Памяти детства", "Прочерк", "Процесс исключения" и "Из дневника. Воспоминания". В этом году должно выйти переиздание книги "В лаборатории редактора".
РГ: А какая часть ее работы для нее была важнее всего?
Чуковская: У нас с ней был разговор на этот счет. Дело в том, что мама писала стихи. Я ее в последние годы просила окончить "Записки об Ахматовой", которые так и не были завершены. И в очередной раз на мои уговоры она ответила: "А мне дороже всего те читатели, которые любят мои стихи". Надо признать, что таких читателей очень мало. Стихи её настолько трагические, что долгое время меня это отталкивало. Но постепенно я к ним привыкла и полюбила. Например, очень похожее на Лидию Корнеевну: "И присягала я не стадионам, Мне никаких медалей не должны". На сайте www.chukfamily.ru есть записи, где мама читает свои стихи.
Заповедь для детского писателя
РГ: А Корней Иванович кем видел себя в первую очередь? Детским писателем? Литературным критиком?
Чуковская: Корней Иванович по рейтингу детских авторов занимает сейчас первое место с большим отрывом. Его действительно издают очень много. Но именно детские книги. И отношение его к этому было сложным. Он говорил, что на его памятнике напишут: Автор "Мойдодыра". Ему это было смешно. Сам он считал себя критиком, литературоведом, вполне сложился ещё до революции, уже тогда был известный критик. Но, на самом деле, детские книги были большой частью его жизни. С тех пор, как он в 1911 году в книге "Матерям о детских журналах" обратился к родителям с просьбой присылать письма о том, что их заинтересует в их ребенке, он получал огромное количество писем и отвечал на них. Книга "От 2 до 5" - это книга по детской психологии, в ней сформулированы "Заповеди для детских поэтов". Он шел к детям с двух сторон: со стороны поэтической культуры, которой он владел, и со стороны детской психологии. Поэтому его сказки и живут так долго.
А разносторонность его литературных занятий вполне проявлена в недавно завершенном "Собрании сочинений" в 15 томах.
РГ: Евгения Гинзбург читала сказки детям ссыльных матерей, когда работала нянечкой в детском саду на Колыме, где не было никаких книг…
Чуковская: В переделкинском музее Чуковского есть потрясающий экспонат: женщина, которая была сослана в Воркуту, сделала для своего ребенка рукописную книжку сказок Чуковского, и еще с рисунками, которые она тоже все помнила. А книг тогда не хватало, даже в Москве.
РГ: Есть легенда, что "Тараканище" - сатира на Сталина…
Чуковская: Эта легенда была одно время очень популярна. Была такая газета, называлась она, по-моему, "Господин Народ". И там состряпали статью, подписанную якобы Ираклием Андрониковым, будто Корней Иванович сам ему говорил, что "Тараканище" - сатира на Сталина. Когда я водила посетителей по переделкинскому музею, меня нередко отводили в сторону и спрашивали: "Как же он выжил, если он такое о Сталине писал?".
А между тем, есть рукописи "Тараканища" 21-го года, когда К. И. о Сталине просто даже слышать не мог. Другое дело, что черты диктатуры довольно однотипны.
РГ: Корней Иванович написал книги о Некрасове и о Блоке. Как ему удавалось любить двух таких разных поэтов?
Чуковская: Он относился к людям неодномерно. И только о двух людях - о Блоке и о Чехове - он никогда не сказал ни одного хотя бы даже сомневающегося слова. Эти писатели были ему особенно дороги. Его интересовала жизнь Некрасова, он очень любил его стихи. Он писал о двойственности Некрасова, "которая не есть двуличность" - он писал и о двойственности Горького. Корней Иванович сам был сложным человеком. Один из авторов, оставивших о нём воспоминания, написал, что у него был талант жизни. Это правда. Он был очень жизнерадостный, очень интересующийся людьми. Я бы сказала, что даже слишком. Он никогда не гулял один. Если он выходил на улицу, то возвращался уже с толпой народу. В последние годы к нему постоянно приезжали люди.
РГ: А это правда, что к нему испытывала антипатию Агния Барто?
Чуковская: К Барто враждебно относилась Лидия Корнеевна за то, что Барто выступала против Корнея Ивановича, например, когда был большой разнос сказки "Одолеем Бармалея", или в тридцатые, когда она подписала какое-то письмо. Лидия Корнеевна была в этом отношении человек очень памятливый, она не прощала таких вещей. А Корней Иванович - нет, он спокойно общался с Барто, она приезжала в гости в Переделкино, выступала на кострах.
РГ: Он ведь готовил и версию "Библии" для детей?
Чуковская: Насколько я понимаю, он хотел использовать свой авторитет, чтобы познакомить детей с некоторыми существенными библейскими сюжетами. Цель его была просветительская. Я даже не знаю, насколько он сам задумал "Вавилонскую башню" или же его просил "Детгиз". Но я знаю, что было с этой книгой потом. Её подготовил коллектив авторов, она должна была выйти. И тут почему-то "ревизионизмом" Чуковского страшно возмутились китайцы. Тираж был отпечатан, но уничтожен, за исключением нескольких экземпляров, которые рабочие вынесли из типографии. Когда началась Перестройка, по этим спасенным экземплярам книгу перепечатал журнал "Наука и религия". Правда, она уже отчасти устарела, потому что в первом издании запрещено было упоминать Иерусалим, а также слово "Бог", которое было заменено на Ягве.
Интересно ещё вот что. Одним из авторов книги был Михаил Агурский. Он уехал в Израиль, но приезжал в Москву на Конгресс соотечественников. И рассказал Валентину Берестову, что автором его сюжета был отец Александр Мень, который сделал пересказ, но не хотел выступать в светском издании. Берестов обещал об этом написать, но не успел, и, в результате, когда эта книга переиздаётся сегодня, она так и выходит с именем Михаила Агурского...
РГ: Вам нравится идея преподавания Закона Божьего в школе?
Чуковская: Я человек неверующий, поэтому мне эта идея не нравится. Я считаю, что здесь должна быть свобода выбора, по желанию родителей и ребенка. Это не должно быть обязанностью школьников.
Труд - наша молитва
РГ: Вы и сейчас работаете с архивами?
Чуковская: Нет, с архивами сейчас уже нет. После смерти Корнея Ивановича я сразу взяла полугодовой отпуск, чтобы разобрать это все и передать в архив. Архив Корнея Ивановича я начала передавать в Ленинскую библиотеку. Из-за величины архива эта передача тянулась много лет и завершилась только около года назад. Архив Лидии Корнеевны передан мною в Российскую Национальную библиотеку (Санкт-Петербург) и в РГАЛИ.
РГ: А где вы бываете сейчас, по какому поводу выходите из дома?
Чуковская: Вот вчера (26 февраля - РГ) был в киноклубе Сахаровского центра фильм о Борисе Пастернаке. Так как К.И. в 1958 году взял меня с собой, когда ходил поздравлять Пастернака с Нобелевской премией, и это было запечатлено на фотографиях, то и меня пригласили на съёмки. И вчера состоялась премьера. Надо сказать, что народу было очень много, люди стояли в проходах, было на удивление много молодёжи. Фильм мне показался неплохим. Потому что о времени надо напоминать.
РГ: Вы много работали с Александром Солженицыным. Лилианна Лунгина в "Подстрочнике" вспоминает его как чрезвычайно организованного человека, у которого время было расписано по минутам. В частности, как он приходил к Лунгиным слушать Галича и говорил, что у него есть на это ровно 22 минуты. Трудно было работать с таким человеком?
Чуковская: Александр Исаевич, конечно, был очень организованный человек, и я с огромным интересом слушала Лилианну Лунгину, но как раз то, что она говорила о Солженицыне, было приблизительно. Например, она говорила, что читала "Ивана Денисовича" в тетрадке. На самом деле, то, что читали ("Один день Ивана Денисовича"), и то, что было в "Новом мире", - это была не тетрадка, а машинопись, он сам печатал на машинке, и машинка была очень памятная, он специально печатал без просветов, без полей, потому что так его рукописи занимали мало места. Кроме того, он был воспитанный человек и вряд ли мог прийти к малознакомым людям и сказать, что у него только 22 минуты.
РГ: Солженицын верил, что, получив выход к аудитории, время на ТВ, сможет как-то повлиять на людей?
Чуковская: Конечно, верил, он бы иначе этого не делал. Хотя в последние годы он был ужасно мрачен. Но он был и очень болен - может быть, поэтому мрачен. Главное, что он сделал, - это, конечно, написал "Архипелаг ГУЛАГ", память о том, как это было. Потому что настоящего суда над преступлениями коммунизма так и не было.
РГ: Насколько "Архипелаг" документальная книга?
Чуковская: Это очень достоверная книга, мне просто повезло видеть, как шла эта работа. Когда вышел "Один день Ивана Денисовича", Александр Исаевич стал получать огромную почту, и вся она была у него в полном порядке. Так он завязал связи с большим количеством людей, собрал множество рассказов о судьбах. И в последних изданиях привёл фамилии "свидетелей Архипелага". И архитектура этой книги такова, что она состоит не из разрозненных рассказов, а замечательно построена.
РГ: А работать с ним было трудно? С кем проще работать: с родными людьми или с теми, с кем вас не связывают родственные отношения?
Чуковская: Работать с Александром Исаевичем было нетрудно, это была потрясающая школа точности, внимательности, ответственности. Вообще, когда человек занят каким-то понятным делом, то с ним работать легко и интересно. Все очень разные люди, о которых мы говорили, сходились в одном: все они были людьми увлеченными. Все они были людьми труда. Лидия Корнеевна любила цитировать Герцена: "Труд - наша молитва".
Досье "РГ"
Елена Цезаревна Чуковская - дочь Лидии Корнеевны Чуковской и литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе - родилась 6 августа 1931 года в Ленинграде. Детские годы прошли в семье деда, Корнея Ивановича Чуковского. Во время войны вместе с матерью была эвакуирована в Ташкент.
В 1948 году поступила на химический факультет МГУ. После окончания университета в 1954 году и до 1987 года работала в НИИ элементоорганических соединений. С 1962 года - кандидат химических наук.
В студенческие годы начала помогать К.И. Чуковскому в его работе над рукописным альманахом "Чукоккала".
С 1966 года и вплоть до высылки А.И. Солженицына из СССР помогала ему в его работе.
После смерти К.И. Чуковского в 1969 году вместе с матерью унаследовала права на его архив и литературные произведения; многие годы боролась за опубликование "Чукоккалы" - первое издание альманаха (со значительными купюрами) вышло только в 1979 году. В 1999 году "Чукоккала" была переиздана в полном объеме. История борьбы за альманах описана Е.Ц. Чуковской в очерке "Мемуар о Чукоккале". Благодаря усилиям Е.Ц. сохранен и действует дом-музей К.И. Чуковского в Переделкино.
После смерти матери в 1996 году Е.Ц. продолжила работу над изучением ее архива и опубликованием произведений.
Печатается с 1974 года. Наиболее известные публикации: "Вернуть Солженицыну гражданство СССР" ("Книжное обозрение", 1988, 5 августа); воспоминания о Б.Л. Пастернаке: "Нобелевская премия" ("Вопросы литературы, 1990, № 2); сборник статей о Солженицыне "Слово пробивает себе дорогу" (1998; совместно с В. Глоцером).
Е.Ц. Чуковская является публикатором книг Л.К. и К.И. Чуковских. Она автор многочисленных комментариев и статей, посвященных их творчеству. Ее стараниями впервые увидели свет "Дневник" К.И. Чуковского, "Прочерк", "Дом Поэта" и 3-й том "Записок об Анне Ахматовой" Л.К. Чуковской, Собрание сочинений К.И. Чуковского в 15 томах, переписки отца и дочери Чуковских, К.И. Чуковского с И.Е. Репиным, Л.К. Чуковской с Д.С. Самойловым.
Живет в Москве.
Литературная премия Александра Солженицына присуждалась:
1998 — филологу Владимиру Николаевичу Топорову
1999 — поэту Инне Лиснянской
2000 — писателю Валентину Распутину
2001 — писателям Константину Воробьёву (посмертно) и Евгению Носову
2002 — писателю Леониду Бородину и философу Александру Панарину
2003 — поэтам Ольге Седаковой и Юрию Кублановскому
2004 — режиссёру Владимиру Бортко и артисту Евгению Миронову
2005 — литературоведу Игорю Золотусскому
2006 — писателю Алексею Варламову
2007 — литературоведу Сергею Бочарову и языковеду Андрею Зализняку
2008 — писателю Борису Петровичу Екимову
2009 — писателю Виктору Петровичу Астафьеву (посмертно)
2010 — археологу Валентину Лаврентьевичу Янину