Фрагментами из нее актер впервые поделился с публикой на своем вечере в Центральном доме литераторов. Мы публикуем отрывки из его выступления.
- У этой книги странное название, и с него, наверное, стоит начать. "Сундук гастролера" - это никакой не образ, а реально существовавший в быту каждого артиста ящик, в котором хранилось все, что ему требовалось для выступления, а также самые драгоценные и памятные для него вещи. Я - абсолютный гастролер, моя жизнь так устроилась, что я работал в самых разных городах, в разных жанрах актерского искусства, и перед тем как закончить мое "играние" перед вами, мне хочется рассказать о людях, благодаря которым я сделал все, что сделал, и жизнь моя прошла так, как прошла.
Игра до смерти
- Дверь в театр для нашей семьи открылась в 1916 году, когда мой дядя Николай Баталов был принят в труппу Московского Художественного театра. И после него мои родственники вдруг стали поступать в МХТ один за другим. Случалось даже такое, что один Николай Баталов играл на сцене Фигаро, появлялся слуга - тоже по фамилии Баталов, только Владимир... И Станиславский решил, что не может в одном театре быть столько актеров с одинаковой фамилией. И все Баталовы стали зваться по-разному. Мой папа, Владимир Баталов, стал Аталовым, тетя Муся - Марией Щербининой, жена Николая стала зваться Андровской и так далее...
Николай Баталов был предан МХТ и Константину Сергеевичу беззаветно. Он был абсолютно погружен в то, что делал Станиславский. Ольга Николаевна Андровская рассказывала мне, что, случалось, возвращалась домой усталой после репетиций, ложилась в постель, но приходил муж, видел ее в постели и говорил: "Ты что, спать легла?" - "Так ведь уже 12, и завтра с утра в театр..." - "Нет, постой, давай-ка пройдем сцену!" Возражать было невозможно, он "выковыривал" ее из постели и начиналась репетиция...
Мой папа Владимир Баталов поступил в театр совсем молоденьким, ролей у него еще не было, он бегал в массовке. Он был "мальчиком" при Константине Сергеевиче, во время репетиций сидел рядом с ним и получал от Станиславского указания, чего бы сделать на сцене. "Володь, - просил тот, - скажи, чтоб немного стол вправо подвинули". Папа шел за кулисы, говорил, и там все делали. Он не отлучался от Станиславского, часто бывал в доме в Леонтьевском и через много лет рассказывал мне о жизни мэтра.
Однажды в этом старинном особняке появилось электричество. Устроили лампочку и над кроватью, где спал Константин Сергеевич. Тот был очень доволен, теперь он мог с удобством читать. Но однажды говорит отцу: "Я слышал, что от электричества случаются пожары, дома сгорают. А что, если у меня тут замкнет?" Папа ему объяснил, что можно перерезать всего лишь один провод и цепь прервется. "Тогда принеси мне, Володь, ножницы". Станиславский попросил прибить у изголовья гвоздик и повесил рядом с собой ножницы, чтоб они всегда были под рукой и он мог бы, если что, отрезать провод и спасти дом. В прошлом году эти ножницы в доме-музее Станиславского еще висели на своем месте...
Служение театру, которое демонстрировали актеры того поколения, трудно себе представить сегодня. Дни Андровской были уже сочтены, но ее привозили из Кунцевской больницы играть "Соло для часов с боем" - она выходила и творила на сцене чудо. В спектакле "Трудные годы" об Иване Грозном я был в массовке, мы изображали царское войско под Казанью. Идет "прогон", выходит из палатки Хмелев - Иван Грозный, слушает гонца, начинает монолог - и ему становится плохо. Актера посадили в первый ряд, и здесь же он умер. Эти люди играли по-настоящему...
Обрезанная "Шинель"
- К тому времени, когда я окончил школу-студию, Николай Баталов уже умер и с моим появлением в труппе МХАТ туда вернулась наша фамилия.
Но вскоре меня пригласили в кино - на "Ленфильм", пробоваться в картину "Большая семья". Все кругом кричали "Да ты с ума сошел, это же МХАТ!" Я задумался, но Виктор Ефимович Ардов, мой отчим, убедил меня, что нельзя быть трусом, надо ехать! И я поехал. Меня утвердили, но когда вернулся, то в театре сказали, что без разрешения администрации меня не отпустят на съемки. И я написал заявление - "Прошу уволить меня по собственному желанию". Это заявление потом долго хранили в отделе кадров - оно было одно такое, до меня заявления с просьбой уволить его из МХАТ никто не писал.
Так моя судьба невероятным образом повернулась - вопреки всему я остался в Ленинграде, работал на "Ленфильме", снимался в кино. С моей зарплатой о том, чтобы жить в гостинице, нечего было думать, и в конце концов меня пригласила к себе Анна Андреевна Ахматова, с которой я к тому времени был давно знаком и даже писал ее портрет. Мы жили вдвоем в квартире, откуда забирали ее мужа, Николая Пунина. Я приходил поздно со съемок или с занятий, она меня ждала, на кухне всегда был чай, мы много разговаривали. Однажды я попросил у нее совета, как выбрать произведение для дипломного фильма - дело шло к получению диплома режиссера - что-то настоящее, психологическое. И в конце моего монолога Ахматова, не моргнув глазом, говорит, будто давно знала, о чем пойдет речь: "Ну, конечно же, "Шинель!" Я жил в писательском доме, представлял себе, что такое Гоголь, и понял, что на самом деле Бог мне послал.
На роль Акакия Акакиевича я позвал Ролана Быкова. Тогда, в 1958-м, это уже был очень и очень настоящий актер. Он увлекся идеей, и мы начали "Шинель".
Быков работал невероятно. Он просто превращался у меня на глазах в то, что надо было играть. Там есть сцена, где он убегает от грабителей. А была совершенно мерзкая зима, с мокрым снегом, с ветрами. Я предупредил костюмершу, чтобы они что-нибудь пододели Быкову - бегать в такую погоду, да еще ночью... Все, камеры поставили, зажгли свет, я говорю Ролану раздеваться и идти в кадр. Он снимает пальто, и я вижу, что на нем только его обычный костюмчик! Я открыл было рот, но костюмерша подошла сама и говорит - он не дал ничего надеть! Начали снимать, сняли три дубля и ни за какие деньги Ролан не стал одеваться, он хотел пережить то, что написал Гоголь!
Нам только не дали снять финал, снять самое великое, то, ради чего была написана "Шинель", и все божеское, милосердное, святое, что заключено в этом произведении, пропало. С русской, ни с чем не сравнимой на свете литературой так нельзя. Недаром Достоевский сказал, что "все мы вышли из "Шинели" Гоголя". А из "Шинели" без финала мы вышли не все. Целый ряд товарищей остался - там, на той стороне.
Марсо без "Носа"
- В режиссуре я всегда старался каким-то образом держаться за русскую литературу, за тех, кто из "Шинели" все-таки вышел. Однажды, где-то в 70-х, меня отправили во Францию. Картина, с которой я поехал, была вполне советской, лояльной, но я сам делал в Париже все политические ошибки, какие только мог.
Мы попали в парижский клуб "Жар-птица", созданный русскими эмигрантами еще в конце войны, он показывал русские фильмы, причем даже те, что не были куплены французским государственным прокатом. Туда ходили и новые эмигранты. Вот, кончился фильм, публика выходит - и я вдруг вижу Вику Некрасова, зову его, а он мне так громко: "Не подходи! Не подходи!" Видимо, боялся, что из-за него у меня будут неприятности. На выступлении Окуджавы случилось обратное - редактор антисоветского "Континента" Владимир Максимов, забыв, где он и в какой роли, растрогался и пошел через зал обнять Булата на сцене. Тому потом сказали: "Что это такое, вы наших врагов приманиваете?" Я побывал в доме потомка Пушкина, который тогда занимался розысками пистолета Дантеса, и меня потом спросили: "Почему вы там были один? - А зачем мне переводчик, они же по-русски говорят? - Дело не в том, как они говорят, вы не можете ходить в частные дома один!"
И вот гоголевский вечер, показывают мою "Шинель". Там фильм увидел Марсель Марсо, которого я всегда считал величайшим актером, и ему очень понравилось! Мы заговорили через переводчика - я ведь не знаю ни одного языка - и он в конце концов говорит: "А давай вместе сделаем "Нос"! Я остолбенел, потому что вдруг понял, что никто не смог бы так сыграть тут, как сыграл бы Марсо.
Мы начали работать, перезванивались, обменивались идеями, рисунками, я договаривался, где в Ленинграде снимать, он договаривался о пошиве во Франции костюмов... Все шло хорошо. Но когда я пошел в инстанции с вопросом, когда можно запускаться с картиной, то вдруг услышал - не надо, не время. Напишите, что вы заболели! И все, как в стену. Не дали снять Марсо. А он сам, во Франции, потом через много лет все-таки сыграл кусочки из Гоголя!
Чеховская походка
- А в Ленинград меня тогда позвал Иосиф Хейфиц, человек, которого я с тех пор звал папа Карло. Я ведь, как поется в песенке, был поленом, стал мальчишкой, то есть актером именно после знакомства с Хейфицем. Он снял меня в нескольких картинах, но скольким же его идеям не давали ходу! Ту же "Даму с собачкой" тормозили два года, даже в "Крокодиле" фельетон выпустили, что вот некий режиссер на букву Х задумал поставить про собачку и даму, как будто у нас в стране нет насущных проблем.
Но потом вдруг пошли чудеса за чудесами! В спектакле театра МГУ я увидел Ию Саввину, а тут и власть смилостивилась.
...Снимали в Ленинграде. Дали так мало денег, что экономили даже на поездках в столицу - и пришлось "гримировать" "под Москву" один из уголков Ленинграда.
Для роли пришлось отпустить бороду. Жил я у Ахматовой, и на трамвае ездил на "Ленфильм". И вдруг меня вызывают и говорят, что я позорю звание советского актера: "В каком виде вы ездите по городу? Нам тут позвонили, сказали - такой актер, а сам как после пьянки, небритый..." Я начал прикрываться шарфиком.
Съемки "Дамы с собачкой" стали счастливейшим для нас с Хейфицем временем. Ленинградцы, узнав, что снимается фильм по Чехову, приходили посмотреть. Людей всегда было много, помню множество чинных старушек в старинных шляпках.
Там была сцена, "проход" - я иду по тротуару, зима, экипаж, вывеска. Иду и вижу, что одна бабулька что-то говорит на ухо Хейфицу. Ну, говорит и говорит. Прошло время и вдруг он ко мне обращается - знаешь, это все же Чехов, ты старайся косолапить поменьше. Понятно, думаю, бабулька вычитала что-то в книгах про интеллигентных людей. А я и вправду косолаплю, да и размер обуви у меня изрядный. Стал стараться ходить ровнее, исправлять походку.
Начали снимать в Крыму, денег все нет, снова надо все делать быстро... И тут Хейфицу сказали, что жив еще лодочник, что возил и Горького, и Чехова, достопримечательность всей Ялты. Привезли его, сидят они с Хейфицем, беседуют, режиссер с наслаждением слушает. Подзывает меня, я к нему иду. А дед на меня вдруг посмотрел и говорит: "О, он же косолапит, как Антон Павлович!"
Досье
Баталов Алексей Владимирович. Родился 20.11.28. Окончил Школу-студию МХАТ, в 1953-1956 играл на сцене МХАТ им. Горького, в 1957-1975 актер и режиссер студии "Ленфильм". Педагог ВГИК, профессор. Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, дважды кавалер ордена Ленина, ордена "За заслуги перед Отечеством" II и III степеней, лауреат Государственных премий СССР, РСФСР и России. Снялся почти в 40 фильмах, среди которых "Дело Румянцевых", "Летят журавли", "Дама с собачкой", "Девять дней одного года", "Три толстяка", "Бег", "Москва слезам не верит" и др.