Московский музей современного искусства и галерея pop/off/art показывают выставку "Циклы" Аркадия Петрова, одного из известных "семидесятников", которого числили то примитивистом, то соцартистом, но который, в сущности, не был ни тем, ни другим. Чему, собственно, новая выставка еще одно подтверждение.
Названия "Циклов", на первый взгляд, звучат приветом из далекой советской повседневности: "Доска почета", "Коврики анилиновые", "Песни. Праздники", "10 пачек" (папиросных), и, конечно, "Привет из Донбасса"... Собственно, в 1970 - 1980-е почти все творчество Петрова рассматривалось как своеобразный "привет из Донбасса". Нет, он не писал героев труда с жилистыми руками, в тяжелых рабочих робах. Не брать же в расчет давнюю дипломную работу в Суриковском институте. Но, казалось, уроженец шахтерского поселка, где в годы его послевоенного детства не было даже кинотеатра (не говоря уж о телевизорах), задался целью донести представление о рае горняков, похожем на приморский санаторий и одновременно сказочный остров Буян.
Художник вроде бы использовал тот же язык визуальных формул, что примитивисты. Язык вывесок, например, "Ремонт обуви", ходовых монтажей курортных фотографов (с непременными сердечками и морем-пальмой-скалой), типовых открыток с салютами на фоне Кремля или монтажей с томными красавицами, явно в ожидании большой и светлой любви... Но Пиросмани из Горловки Петров явно не был, и не только из-за своего солидного художественного образования в Суриковском институте. Для примитивистов слишком безнадежны даже самые "радостные" его картины. Вместо фольклорного веселья в его неловких нескладных красавицах проступала печаль по несбывшемуся. И потом, слишком очевидна была маска самодеятельного художника - как, например, на полотне "Алла Пугачева и Аркадий Петров" (1981), где "женщина, которая поет" и автор представлены идеальной парой в окружении лебедей и сиреневых кустов.
| |
| Видео: Сергей Куксин |
Гораздо больше такая игра с масками и языковыми штампами была свойственна соцартистам. И Петров, казалось, движется по сходному пути. По крайней мере в работах "Пуговицы" (1989), "Мир. Труд" (1983), "Доска почета" (1989) трафаретность идеологии обыгрывается впрямую. Но все же в жизнерадостное племя пересмешников-деконструкторов Петров не вписывался. В его работах выявление абсурда визуального языка власти не сопровождает ироническая легкость. Напротив, они, кажется, напоминают о тяжести его гнета.
...Чаще Петров все же комбинирует, сталкивает разные визуальные штампы, как в картине "Рай с Кремлем" (1985), где соседствуют штампы сладкого китча, любительского снимка, открытки и эротического фото. Эта многослойность языка оказывается вовсе не признаком велеречивости, а напротив - немоты "улицы безъязыкой". Немота, не имеющая даже голоса, чтобы прорваться криком и словом, получает свое выражение в цикле "Библейские стихи" (с 1990-х). Здесь цитаты из библейского текста переведены на язык жестов глухонемых. Именно в этой серии проступают важные для художника темы столкновения сакрального и профанного, слова и тела, текста и изображения... Взывание к Богу "Кто ты, Господи?" (1997 - 1998) - безмолвный крик, для которого все подручные средства сгодятся: от ржавых гвоздей до пальцев рук... Оборотная сторона трагедии в том, что глухой, взывающий к Богу, не может услышать ответа. И горечь цитаты "Что же зовете Господи и не творите еже глаголю" проступает только в названии полотна. Ответ остается неуслышанным и неувиденным.
Удивительно ли, что тема "невстречи" решена в предельно скупых, "неживописных" сочетаниях цветов? Дисгармония этих полотен, тяготеющих к абстракции, почти болезненна. Если примитивисты всегда готовы напомнить пуссеновское "И я был в Аркадии", то Аркадий Петров заставляет вспомнить скорее дантово путешествие по кругам чистилища. Не его вина, что кое-где чистилище было декорировано под райскую жизнь.