Слезы лились в три ручья и никак не хотели заканчиваться. Редкие ночные прохожие на Фонтанке с петербургским неравнодушием деликатно пытались сочувствовать: "У вас случилось горе?"
Случилось. На дуэли убили Тузенбаха. Доктор Чебутыкин умер. Старенькую няню выставили из дома, которому она отдала всю свою жизнь и любовь, и переселили на казенную квартиру. И так скоропостижно все военные ушли из города, разом сделав его обывателей будто осиротевшими...
Так что горе случилось не только у меня - у семейства Прозоровых. А сопричастными к нему оказались еще человек пятьсот. Ровно столько, сколько вмещает в себя зрителей зал Санкт-Петербургского Малого драматического театра.
Я возвращалась с премьеры "Трех сестер" Льва Додина и испытывала давно забытое чувство, когда все происходящее на сцене - читай в доме Прозоровых - воспринимаешь как свою личную трагедию. Когда после не можешь не охнуть, не вздохнуть, не хочешь никого видеть, и понимаешь, что в другие театры на других "Трех сестер" в ближайшее время ходить больше незачем - такие накалы подлинных страстей на сцене случаются, в лучшем случае, раз в десять лет. И приблизиться к этой эмоциональной планке кому-либо за пределами Петербурга удастся еще, вероятно, не скоро.
Это пятый и один из самых отчаянных и надсадных спектаклей Додина по Чехову. Выстраданный даже не годами - десятилетиями. Ведь к "Трем сестрам" Лев Додин шел двадцать с лишним лет, если за начало отсчета принимать первую репетицию, объявленную еще в... 86-м году. Но рождались и получали град премий "Вишневый сад", "Пьеса без названия", "Чайка", "Дядя Ваня", а роли в "Трех сестрах" окончательно все еще распределены не были. "Это пьеса, о которой я давно думал, но боялся к ней подступиться, потому что это одна из сложнейших, если не самая сложная история у Чехова. "Дядя Ваня" - самая красивая и самая гармоничная его пьеса, а "Три сестры" - самая сложная для понимания и эстетического решения, самая трагическая, загадочная и самая дисгармоничная, - объяснял Лев Додин перед телекамерами, почему премьера вышла только в этом театральном сезоне. - Более двадцати лет назад мы сделали такую попытку и отошли от этой пьесы, потому что поняли, что нам не хватает вопросов, которые нужно задать Чехову".
Чтобы сформулировать свои вопросы к Чехову и попытаться найти совместные ответы на них, оказалось, надо ни много ни мало - "прожить целую жизнь". Чтобы рассказать о Чехове, о себе и об окружающих людях, живших тогда и живущих сейчас. О том, что чем они - люди - лучше, тем труднее во все века складываются их судьбы. О том, что двести-триста лет назад на земле все было гораздо понятнее с человечеством, а двести-триста лет вперед все будет намного счастливее для человека, но время это никогда лично ни для кого не настанет. О людях с идеалами, которые очень хорошо понимают, что такое несбывшиеся надежды, несостоявшиеся планы и утраченные иллюзии уже в самой ранней юности. О жизни, в которой надо сохранить себя, о той жизни, где, цитируя Додина, "надо бороться, о судьбе, с которой надо бороться, даже если знаешь, что она тебя победит. Во всем этом во что бы то ни стало нужно сохранять достоинство, хотя иногда уже не понимаешь, для чего нужно его сохранять. Но почему-то это все-таки нужно, как сказал бы в своих стихах Александр Володин"...
В "Трех сестрах" обошлось без экспериментов с формой. Чеховским героям на сей раз не приходится топить свои страдания в бассейне, как в "Платонове", или снимать стрессы интенсивными физическими упражнениями, накручивая педали велосипедов, как в "Чайке". Опознать по костюмам, в каком времени живут персонажи, задачи не стояло, но то, что их страдания из века прошлого перекочевали в век нынешний, однозначно. Льву Додину хватило очень лаконичной сценографии Александра Боровского, а по сути - всего нескольких ступенек на крыльце дома в полуметре от зрителей первого ряда, чтобы рассказать абсолютно все про человеческую жизнь. Если в двух словах - то какой возвышенной она бывает в мечтах и какой неприглядной порой оборачивается в действительности.
Итак, серый дом, похожий на барак, окна - пустые глазницы... И семейный портрет в скупом интерьере: на заднем плане экзальтированная Маша (Елена Калинина), на переднем - уставшая Ольга (Ирина Тычинина), где-то посередине - еще восторженная Ирина (Елизавета Боярская), которая пока не открыла для себя, что чем дольше живешь, тем дальше оказываешься от прекрасной жизни. Игрушечный волчок в конце первого акта будет крутиться, создавая такое напряжение, что цепенеют не только обитатели дома Прозоровых, а кажется, коллективно весь зрительный зал. Чтобы очнуться, когда между чеховскими от "надо жить" до "если бы знать" не останется почти никаких смысловых различий...
Это спектакль крупных планов. Все чувства в нем вынесены на авансцену. Все события - на суд людской. Все надежды - на ладони. Концентрация душевной боли там - максимальная. Потому что это все про нас. Про наши тревоги, бесплодные поиски счастья и неизбежные обретения конца. Про умение надеяться и талант не разочаровываться. Даже если в самом начале жизни не остается ни одной иллюзии... У Додина в "Трех сестрах" любят отчаянно и вопреки всякому здравому смыслу. Умеют думать, но не боятся чувствовать и говорить открыто о своих чувствах. А самое главное - имеют потребность любить. И находить в себе силы прощать и прощаться. Вот и оборачиваются "Три сестры" одним сплошным расставанием. Тузенбах прощается с Ириной. Соленый - со своей любовью к Ирине. Маша - с Вершининым. Военные уходят, прощаются с городом. Доктор Чебутыкин (Александр Завьялов) прощается с жизнью, и в финале отнюдь не монументальный программный монолог трех сестер (здесь который "полузвучит" как-то на редкость по-человечески) замыкает цепь всех событий, а последняя чебутыкинская "тарарабумбия"...
Смещение акцентов с трагедий главных героинь тут отнюдь не случайно. "У Чехова вообще нет главных героев, это терминология послечеховского театра, - рассказывал в одном из интервью Лев Додин. - У Чехова про каждого человека написано так много правды и боли, что он становится главным. Да и в жизни никто не скажет про себя - я - не главный герой своей истории. Все мы главные, и жизнь - столкновение главных героев. Вот этим и силен Чехов".
И этим же силен и Додин. Так что если вы до сих пор не предполагали, что и Чебутыкин, и Тузенбах - одни из главных персонажей этой пьесы наряду с тремя сестрами и наравне со всеми остальными, не откладывайте поездку в Санкт-Петербург на улицу Рубинштейна. Там вас встретят "Три сестры" Додина - невероятно чувственная и гуманистическая история, в которой каждый персонаж находит свое оправдание, и каждый оказывается обласкан величайшим состраданием. И там вас ждет еще одно художественное потрясение и роль-открытие - Тузенбах Сергея Курышева. После Пети Трофимова в "Вишневом саде", Тригорина в "Чайке", Платонова в "Пьесе без названия", Войницкого в "Дяде Ване" Сергей Курышев играет барона просто на пределе человеческих и на самом максимуме актерских возможностей. Почти после каждой его сцены (как и многих других его партнеров, будем справедливы) логично было бы устраивать овации. Но додинские "Три сестры" звучат как музыка, которую невозможно прервать.
Особенно надрывные эпизоды - с подразумеваемыми аплодисментами, словесным пунктиром. Прощание Тузенбаха с Ириной. Прозрение Андрея (Александр Быковский) "Когда я женился, я думал, все будут счастливы". Беспощадная ситуация с Кулыгиным (Сергей Власов), когда Маша с Вершининым целуются прямо у него на глазах. Просьба Анфисы (Татьяна Щуко) "не гони меня, куда я пойду, я тружусь восемьдесят лет". Одновременная "тоска по труде" и настоящее горе от ума всех трех сестер (Ирины Тычининой, Елены Калининой, Елизаветы Боярской), из которых жизнь и силы выходят по каплям, кажется, прямо на глазах у публики... Их беда, заключенная даже не столько в том, что все так трагично, сколько в том, что все так понятно, что в конце пьесы им впору восклицать не чеховское "если бы знать", а молиться: "если бы ничего не знать". Но Ольга знает, что рассчитывать уже не на что, и в каком-то безумии пытается соблазнить мужа сестры Маши (к его чести, безрезультатно)... Маша знает, что счастье ее с Вершининым мимолетно... И Ирина знает, что ни в какую Москву они не доедут, и свою судьбу она там не встретит. Знает и что Тузенбаха убьют, и все равно отпускает его на дуэль...
В додинском спектакле нет ни одного сытого жизнью и довольного собой персонажа. Ни одного вскользь брошенного или мимо проговоренного слова. И ни один актер у него (как и ни в одном другом его спектакле) не играет на автомате. Хрестоматийные тексты со сцены Малого драматического звучат с такими человеческими интонациями, как будто рождаются именно в сию секунду. Причем играют у Додина каждый раз - как в последний раз. И каждого актера из этого удивительного ансамбля хочется буквально искупать в комплиментах, забыв про все театроведческие термины и понятия, твердя: вы лучшие. И как только Лев Додин, демонстрируя чудеса сверхреализма, добивается в театре такой правды жизни, которую и от самой-то жизни по нынешним временам требовать не приходится? Если бы знать, если бы знать...
После драматургии Антона Павловича Чехова Лев Додин обратился к поэзии и киносценариям Александра Моисеевича Володина. 26 и 27 апреля в Санкт-Петербургском Академическом Малом драматическом театре - Театре Европы состоится премьера нового спектакля Льва Додина "Портрет с дождем" по мотивам произведения Александра Володина. На сцену выйдут Татьяна Шестакова, Сергей Курышев, Наталья Акимова, Сергей Власов.