В жизни удовлетворение получает лишь дающий и жертвующий, а не требующий и поглощающий. И только в нем энергия жизни не иссякает.
"Здравствуйте, Мария! "Талант, как похоть, - невозможно ни скрыть, ни сымитировать", - любил повторять наш басист и по совместительству философ-циник Джимми. Если говорить совсем точно, Джимми, самый старший из нас, был сторожем, сторожем техникума советской торговли - так у него значилось в трудовой книжке. Но сторожил техникум он "сутки через трое", а все остальное время отдавал музыке, ну и философии - на тот момент это была школа киников и Жан Поль Сартр.
Девочка-сюита
В ту весну, после того как прямо накануне рок-концерта в ДК им. Ленсовета свинтили нескольких ребят, припаяв им потом статью за тунеядство, мы все куда-нибудь поустраивались. Ляпа - экспедитором на склад фирмы "Мелодия", Глобус, к вящей радости его родителей, начал восстанавливаться в свою "Тряпку" - Текстильный институт, а я, по протекции мудреца Джимми, даже стал дворником.
"Даже", потому что место дворника считалось завидным. Дворнику в комплекте с метлой полагалась казенная жилплощадь. В эту двенадцатиметровую комнату, из окна которой открывался вид на набережную и можно было выходить прямо на крышу соседнего дома, я и привел Риту. В этой двенадцатиметровой кают-компании нашей субмарины мы все, гордо называющие себя рок-группой, до одури заслушивались альбомами Beatles, Stones и мечтали о своем Вудстоке. Здесь, на двенадцати метрах нашей земляничной поляны, мы доверяли чешской гитаре Cremonа только что родившиеся мелодии - потом, правда, часто оказывалось, что мелодии эти родились гораздо раньше, да и родителями были вовсе не мы, но тогда это нас не ломало. Именно в этом двенадцатиметровом неземном раю мы до посинения репетировали акустику, добиваясь нужного звучания. В этой нашей прокуренной двенадцатиметровой Abbey Road мы записывали на стереомагнитофон "Маяк" свой первый альбом - альбом, ставший давно классикой...
Кстати, если прислушаться, то во второй композиции альбома можно услышать не только манерные вокализы Глобуса, но и наши нестройные нахальные вскрики и камлания, и даже Ритин голос. Дело было так. Мы уже писали композицию: Джимми играл свою партию, Глобус старательно выводил очередную руладу, и мы с Ляпой что-то ненавязчиво подвывали - то есть все шло своим чередом, как вдруг порывом ветра распахнулось окно и вниз с подоконника со звоном упала единственная ценность дома - ваза богемского стекла, подарок Ритиной тетки нам на свадьбу. Как сейчас вижу всю сценку: развевающиеся от налетевшей грозы занавески; осколки, разлетающиеся по всей комнате; черемуха, тяжелым снопом рухнувшая на пол, и мокрые Риткины ноги. От неожиданности Глобус поперхнулся недопетой до конца строчкой, Ляпа издал странный звук, похожий на шаманское камлание, а я сдуру шарахнул по бубну так, что шаманы отдыхают. А Ритка, тоненькая хрупкая Ритка, "Ритка-маргаритка", "Рита - девочка-сюита", как дразнил ее в те времена я, вдруг испуганно вскрикнула каким-то незнакомым мне не девичьим, а женским, глубоким, грудным криком.
Этот крик и вошел в историю: Глобус от всего произошедшего пришел в крайнее возбуждение и убедил нас третий куплет не дописывать вообще, оставив все так, как случилось, - потому что "все случилось по кайфу". И теперь, когда я иногда - редко! - ставлю эту запись и слышу глубокий, гортанный птичий Риткин крик, я вспоминаю ту весну, ту грозу, тот порыв ветра, испуганные Риткины глаза и опьяняющий, удушливый запах черемухи. Запах, сделавший нашу двенадцатиметровую комнату вдруг такой тесной.
Стылая среда
Стояла грязная, мокрая осень. Спальный мешок Глобуса, к тому моменту уже разошедшегося со своей Наташкой, прочно обосновался на полу нашей кухни, а сам Глобус усердно строчил новый цикл песен, впоследствии получивший название "дилановский". Бедолагу Ляпу замели в армию. А Джимми, соскучившийся в своем торговом техникуме по грубому мужскому труду, еще летом устроился на железную дорогу - корчевать кустарник. Кстати, сей факт плодовитый Глобус отразил в парочке свежих песенок, которые до сих пор пользуются некоторым спросом. На новом месте Джимми надеялся подзаработать - оплата там была сдельная, а мы все грезили о фирменной басухе, динакоровских примочках, микрофонах, усилителях и комбиках. Посему, как только у меня образовывалось окошко, я ехал на станцию - помогать Джимми. Честно говоря, мне нравилось, надев брезентовые рукавицы, рассекать длинным, остро наточенным ножом - Джимми называл его "мачете" - холодный осенний воздух, скашивая невысокую, но горделивую северную растительность. Когда в ту стылую среду мы с Джимми, намахавшиеся до исступления, ввалились в нашу двенадцатиметровую клетушку, сценка в комментариях не нуждалась. Я еще тупо взирал, как Глобус, нервно суетясь, пытается наиграть нам новую песню, и ждал, как чуда, что Ритка наконец-таки выйдет из ванны и все получит простое и понятное объяснение. Но Ритка все не выходила, Глобус все мельтешил, и тогда Джимми изрек сакраментальное: "Талант, как похоть, - невозможно ни скрыть, ни сымитировать..."
R.N.
Здравствуйте, R.N. Термин "похоть" имеет в богословии конкретный смысл и означает всякую незаконную страсть, желание, развращение сердца, влекущее к злу.
Ненасытимая
Например, говорят "похоть очес" - про вожделение, возникающее, когда мы смотрим на нечто, нас соблазняющее. Или "похоть плоти" - настойчивый зов, рождаемый нашей телесностью. Бывает еще "похоть власти" и "похотливое алкание денег". Мне кажется, сегодня, как никогда, распространена "похоть славы" - неуёмная жажда известности любой ценой. Но все это только разновидности одного явления - похоти. Похожа ли похоть на талант? Нет, это абсолютно разные явления. Вот что писал об этом Н.А. Бердяев в работе "О назначении человека": "Есть два различных типа наслаждений - один напоминает о первородном грехе и всегда заключает в себе яды, другой напоминает о рае. Когда вы испытываете наслаждение от удовлетворения половой страсти или от еды, вы должны чувствовать в нем отраву и напоминание о первородном грехе. Таково всякое наслаждение, связанное с похотью. Оно всегда свидетельствует о бедности, а не о богатстве человека. Но когда вы испытываете наслаждение, вдыхая горный или морской воздух или аромат лесов и полей, вы вспоминаете о рае, тут нет похоти.
Тут сравниваются наслаждения, которые носят физиологический характер. Но то же сопоставление возможно и в области духовной. Когда человек испытывает наслаждение от удовлетворения честолюбия или корыстолюбия, он должен чувствовать отраву и вспоминать о первородном грехе. Когда же он чувствует наслаждение от творческого акта, открывающего истину, создающего красоту или излучающего любовь на другого человека, он вспоминает о рае.
Всякое наслаждение, связанное с похотью, отравлено и напоминает о первородном грехе. Всякое наслаждение, свободное от похоти и связанное с любовью... есть воспоминание рая или предвкушение рая, и оно вырывает из оков греховности... всякая похоть... враждебна свободе духа, порабощает человека. Похоть ненасытима, и ее всегда ждет пресыщение. Она не может быть удовлетворена, она есть дурная бесконечность алкания.
Творчество есть любовь
Есть иное алкание, перед которым тоже открывается бесконечность, например, алкание правды, абсолютной, а не относительной. Но алчущие и жаждущие правды блаженны, потому что они обращены не к дурной бесконечности, а к вечности, к божественной бесконечности. Божественное, насыщающее нашу жизнь и есть противоположение той скуке и пустоте, которая порождает дурную похоть жизни. Похоть по природе своей есть состояние нетворческое и противоположное творчеству. Творчество щедро, жертвенно, оно отдает свою силу, похоть же всего требует для себя, она жадна и ненасытима, вампирична.
Подлинная любовь дает силы другому, любовь-похоть вампирически поглощает силу другого. Поэтому существует не только противоположность между похотью и свободой, но и между похотью и творчеством. Похоть есть уже извращенная страсть и внутренне обессиленная. Есть творческая сила власти и есть похоть власти, есть жертвенная сила любви и похоть любви...
Величайшая тайна жизни скрыта в том, что удовлетворение получает лишь дающий и жертвующий, а не требующий и поглощающий. И только в нем энергия жизни не иссякает. Творчество же есть ее неиссякаемость. Поэтому положительная тайна жизни скрыта в любви, в любви жертвующей, дающей, творческой. И всякое творчество есть любовь, и всякая любовь есть творчество".
Адрес для писем Марии Городовой: 125993, г. Москва, ул. Правды, д. 24, Редакция "Российской газеты", или pisma-maria@mail.ru