04.05.2011 00:02
Культура

Владимир Мирзоев снял фильм "Борис Годунов"

Владимир Мирзоев предложил нам перечесть "Бориса Годунова"
Текст:  Валерий Кичин
Российская газета - Федеральный выпуск: №94 (5470)
Читать на сайте RG.RU

Владимир Мирзоев снял для кино "Бориса Годунова", переселив персонажей русской истории в современную Москву - и они там чувствуют себя не хуже, чем в XVI веке.

Фильму удалось сомкнуть связь времен. Без швов и зазоров. Стали отчетливо видны дурные, возможно, гибельные закономерности российской истории.

Трагедию Пушкина в кино еще не ставили без соболей и взятых напрокат сокровищ Грановитой палаты. В отличие от Шекспира, которому режиссеры все время ищут привязки к нашим дням. Удается это лишь частично: театральная условность на фоне небоскребов кажется еще условней. Мирзоев каким-то образом сделал невозможное: стих Пушкина среди лимузинов, танков и бассейнов зазвучал с новой силой, каждое слово нашло свою нишу, обрело еще более широкий, наращенный временем смысл. Такое ощущение, что в дряблое тело впавшего в анемию российского общества сделали инъекцию давно забытых страстей - и оно зашевелилось, стало подавать признаки жизни. Это еще не общество (оно распалось) - но уже его действующая модель. Как становится ясно в ходе киносеанса, - универсальная и на все времена. По этой модели, как по годовым кольцам засохшего дерева, можно прочитать историю распада. В эту историю пушкинским прозрением сами собою войдут зыбкие, летучие, на миг возникающие ассоциации с персонажами ушедшими и живыми, из начала ХХ века, из любого его десятилетия, из наших дней. Ассоциации так эфемерны и поданы таким легким касанием, что все время кажется: почудилось. И только тебе. Высший пилотаж кинематографического мышления и режиссуры.

Совесть способна болеть, новая Россия давно и счастливо обходится без нее

Но вспомним, что Пушкин снабдил эту непреходящую модель российского общества экзотической для наших дней субстанцией совести. На фоне московского Сити это кажется открытием невероятным и совершенно неуместным. Совесть способна болеть, новая Россия давно и счастливо обходится без нее во многих ключевых ситуациях - и вот на тебе! Авторитетом Пушкина ее насильственно впрыснули в нашу реальность - как проявляющее вещество. И опыт удался: дряблое тело стало конвульсивно двигаться. Стало испытывать предписанные Пушкиным муки - среди небоскребов, лимузинов, баров и мобильников. Шуйский и Воротынский озабоченно беседуют в членовозе: "Москва пуста; вослед за патриархом к монастырю пошел и весь народ..." Варлаам встревоженно разбирает царский указ с айфона. Авантюрист Отрепьев прет на Москву на танке. Сцена у фонтана стала игрой в поддавки у бассейна. Думский дьяк в облике Парфенова вещает официальные новости с ЖК-панелей, отсылая новую Россию куда-то в "1984". Убийство отрока вынесено в пролог, и отрок почему-то вызовет в памяти судьбу царевича Алексея. В умирающем Борисе вдруг на миг почудятся черты мумии в мавзолее - простое зрительское наваждение, чур меня. Но уже засело занозой, не выдернешь. Словно Пушкин и это всё предвидел.

Антураж сменился, суть событий - ничуть. Пушкинский стих только заново ее высветил, "остранил" привычное, связал с русской историей, циклически повторяющейся, как в дурном сне.

Где нужно, автор фильма скорректировал автора пьесы - незаметно, тактично. Гришке не 20, а 35, и его играет Андрей Мерзликин. И то правда: какая Марина теперь поверит двадцатилетнему инфантилу, еще не пришедшему в сознание после "Рио 3D"! Зато Басманов (Петр Федоров) стал молодым да ранним, такого легко представить себе в предводителях каких-нибудь очередных "наших". Автор фильма за аллюзии ответственности не несет: он лишь сделал историю слепком любых российских времен. Он сам, похоже, изумлен тем, как удивительно лег Пушкин на современную ситуацию - Шекспиру такое не удавалось. Возможно, потому, что Англия сумела довольно далеко уйти от эпохи театра "Глобус", а Россия так и крутится в том же беличьем колесе, наступает раз за разом на те же, еще Пушкиным воспетые грабли.

Наиболее выразительную трансформацию претерпел "народ". У Пушкина он покорно "безмолвствовал", потому что понимал, как мало от него зависит. Новое время изобрело еще более эффективный способ его отчуждения (все-таки в техническом прогрессе есть кое-какой толк): теперь народ сидит по ту сторону стеклянного аквариума и смотрит кремлевские интриги как очередное телешоу. То, что политика у нас стала развлекательным телезрелищем для пипла, где плескаются соками и таскают женщин за волосья, - давно не новость. Что нужно народу - из телеящика всегда веско скажут (Леонид Парфенов незаменим в роли думного дьяка Щелкалова), и думать тут не предусмотрено. Народ в фильме представлен двумя социальными группами, каждая из трех-четырех человек у телеящика. Рабочий класс лаконично оценивает показанное ему событие, чокаясь и презрительно закусывая огурцом. Сильно потраченная молью интеллигенция принимает чужую боль как свою не закусывая: закуской делу не поможешь. А когда передача закончится - щелкнешь пультом, и мальчики кровавые исчезнут как страшный триллер. Тут и безмолвствовать поздно - пора на боковую.

Мирзоев не экранизирует Пушкина, и сверять его трактовку с известными сценическими воплощениями или трагическим кукольным театром в давнем фильме Сергея Бондарчука бесполезно. Он Пушкиным тестирует нашу современность. Пушкин не только идеально в нее укладывается, но и начинает резонировать с Оруэллом, с немецким экспрессионизмом начала ХХ века, с бунюэлевским сюром и зловещим гротеском Шлендорфа. В веренице неожиданностей фильма холодным душем окажется внезапный перенос действия на театральную сцену - с театральным гримом, театральным пережимом и театральной лошадью, театрально раскинувшейся на театральном полу. Режиссер свободно владеет всеми этими художественными языками, но назвать это все постмодернизмом язык не повернется - фильм берет из палитры краски строго сообразно смыслу, и он шире любого художественного стиля. Он оказался - страшно сказать - конгениальным первоисточнику. Единственный на моей памяти случай в мировом кино, когда величайшая, безбрежная пьеса обрела бездну новых смыслов, при этом не потеряв ни одного из канонических и хрестоматийных.

В фильме - последняя роль, сыгранная Михаилом Козаковым: он здесь Пимен. Трагический, мудрый, уже постигший нескончаемость русской беды. И слова Отрепьева о Борисе: "...не уйдешь ты от суда людского, как не уйдешь от Божьего суда" уже не так убедительны. Пимен предвидел, а мы уже знаем, что людской суд стал погремушкой в руках политических игроков, а от гипотетического Божьего людям на земле ни тепло и ни холодно.

Проще выключить этот телевизор совсем.

Кино и ТВ