Уважаемые дамы и господа!
Нюрнбергский процесс за 65 лет, прошедшие с момента его завершения, обсуждался тысячи раз под самыми разными углами зрения. Его обсуждали юристы, политики, деятели культуры. Всем нам памятен, например, великий фильм Стэнли Крамера с одноименным названием. Можем ли мы здесь, сейчас добавить что-то в плане понимания сути Нюрнбергского процесса, его значения для современности? Или же мы должны только оказать дань памяти, вспомнить о злодеяниях фашистов, повторить сакраментальное "это не должно повториться"?
Мне кажется, что современность позволяет нам переосмыслить Нюрнбергский процесс, превратить его обсуждение во что-то более глубокое и актуальное, нежели обязательная, но не достаточная дань исторической памяти.
Впрочем, так ли уж крепка и полна эта самая историческая память? Обладаем ли мы сегодня тем историческим контекстом, вне которого обсуждение Нюрнбергского процесса теряет и научный, и общественный смысл? Чем являются для нас различные оценки и суждения по поводу Нюрнберга, коим, как я уже сказал, нет числа? Это просто набор суждений - или нечто большее? Можем ли мы выявить в череде этих оценок и суждений фундаментальные элементы, позволяющие хотя бы классифицировать высказанные мнения?
Мне кажется, что задачи восстановления исторического контекста и классификации мнений могут быть решены. А значит, и должны быть решены. И я вынесу на суд собравшихся свой подход к решению этих задач.
Начну с классификации.
Есть, как мне кажется, два диаметрально противоположных подхода к произошедшему в Нюрнберге.
Согласно одному из них, произошедшее в Нюрнберге является эталоном нового правосудия. Некоторые даже говорят - краеугольным камнем в здании нового порядка, установленного на обломках Европы, порядка, во многом отменяющего Вестфальский принцип национальных суверенитетов. Сторонники этой точки зрения считают Нюрнберг неким абсолютным событием, точкой отсчета во всем, что касается учреждения нового мирового порядка. Констатируя крушение Ялтинского мира, сторонники этой, я бы сказал, либерально-глобалистской трактовки Нюрнберга, подвергают ревизии все системы ялтинских договоренностей. Но принцип международного суда как высшей инстанции, принцип приоритета международного права над правом национальным они считают неизменным и раз и навсегда установленным.
Более того, согласно их мнению, Нюрнбергский процесс - это не суперэксцесс, а установленная норма, которую можно воспроизводить когда угодно и по отношению к чему угодно.
Конечно, тут сразу возникает вопрос - "а судьи кто?". Откуда возьмется абсолютно беспристрастное всемирное правосудие, легитимное для национальных государств? Что побудит национальные государства признать подобное правосудие беспристрастной инстанцией, в чьи руки надо отдать и весы Фемиды, и карающий меч?
Ответ очевиден. Побудить национальные государства к подобному признанию может только принцип силы. Для того чтобы национальное государство отдалось в руки международного правосудия, оно должно быть разгромлено. Или же поставлено в такую зависимость от международных инстанций, при которой нельзя уже будет говорить ни о каком национальном суверенитете. Но ведь какова бы ни была такая зависимость, она всегда будет находиться в тесной связи с той или иной силой. Если не военной, то экономической.
Сторонники либерально-глобалистского прочтения Нюрнберга, понимая все это, говорят о спасительности мирового правительства, которое только и способно уберечь мир от катастрофы в XXI столетии. Но они не отвечают на вопрос о том, как именно должно быть сформировано мировое правительство. Будет ли оно избрано человечеством? Будет ли оно учреждено сильными мира сего? Вопросов очень и очень много.
Оппоненты либеральных глобалистов критикуют Нюрнбергский процесс, называют его поворотной точкой, после которой оказались проблематизированы ключевые принципы права. Они утверждают, что происходящее в Нюрнберге с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г. было утверждением права победителей чинить суд над побежденными. Утверждением правового всевластия победителя. То есть утверждением принципа силы, началом дрейфа от абсолютности правовых норм к юридическому произволу. Эта точка зрения со временем становится все более и более авторитетной. В упрек Нюрнбергскому, равно как и Токийскому международному военному трибуналу для Дальнего Востока, ставится то, что они были судами post factum. А правосудие отправляли, попирая принцип nullum crimen, nulla poena, sine lege.
И либералы-глобалисты, и их оппоненты из консервативного лагеря игнорируют очевидно беспрецедентный характер фашистской агрессии против СССР и стран Европы. Игнорируют вопиющий, дьявольский характер этнических чисток и геноцида, проводимых идеологами расовой исключительности. Игнорируют масштабы вызова, брошенного фашистами всем нормам гуманизма, морали, блага и справедливости.
Шок фашизма, по сути беспрецедентный для человечества шок вторжения в мир несомненных слуг ада, гордящихся своей причастностью к оному, вторжения воинства смерти и зла, воинства, не зря названного в нашей великой песне "темной силой" и "проклятою ордой", - вызвал ответную реакцию. Человечество в такой ситуации не могло не начать выработку средств, которые не допустили бы повторения подобного.
Вырабатывая эти средства, человечество вовсе не считало, что будет применять их даже по очень серьезным, но не столь экстраординарным поводам.
И тут стоит отдать должное очень и очень многому. И чувству возмущения, овладевшему человечеством при столь беспрецедентном, абсолютно неслыханном попрании всех норм и принципов. И способности членов антинацистской коалиции возвыситься над своими разногласиями ради победы… Даже не над общим врагом, а именно над врагом всего человечества.
Оговорив это, обратимся к историческому контексту с тем, чтобы понять, в какой мере эксцесс Нюрнбергского трибунала выходил… нет, даже не за формальные рамки права, а за правообразующие культурные принципы.
Вопрос о коллективной ответственности нацистского руководства обсуждался участниками антигитлеровской коалиции уже на первых этапах войны. Первые дискуссии об этом относятся еще к 1942 г.
19 октября 1942 г. Советское правительство выпустило заявление "Об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершаемые ими в оккупированных странах Европы", в котором было сказано о необходимости учреждения Международного военного трибунала для расследования военных преступлений.
Такая позиция советского руководства поначалу не встретила понимания у других союзных руководителей. Конечно же, и Сталин, и Рузвельт, и Черчилль осознавали необходимость коллективной ответственности нацистской верхушки за совершенные ею деяния. Однако если позиция СССР с самого начала заключалась в необходимости суда, то для британского премьер-министра Уинстона Черчилля такая позиция была на ранних этапах достаточно чужда.
В том же 1942 г. Черчилль заявил о необходимости казни без суда всей нацистской верхушки. Отметим, что подобную позицию Черчилль озвучивал и позднее.
И Черчилль был не одинок в своей такой де-факто антиправовой позиции.
В марте 1943 г. госсекретарь США Кордуэлл Хэлл на обеде в присутствии посла Великобритании в США лорда Галифакса заявил, что лично он предпочел бы физическое уничтожение всего нацистского руководства.
10 июля 1944 г. американский генерал Дуайт Эйзенхауэр заявил о необходимости уничтожения высокопоставленных нацистов "при попытке к бегству".
Отметим, что такие позиции американских и британских политиков опирались на массовые настроения в США и Великобритании.
Так, один из социологических опросов 1945 г. фиксировал, что 67 % американских граждан были сторонниками внесудебной расправы над нацистскими лидерами и их пособниками.
Главным аргументом, который противопоставляла советская сторона этим настроениям западных политиков и общества, была необходимость именно правового разрешения сложившейся коллизии. А именно такое правовое решение проблемы военных преступников освобождало союзников от возможных обвинений в тривиальной политической мести в отношении своих военных врагов.
Соглашение о создании Международного Военного Трибунала и его устава были разработаны СССР и его союзниками - США, Великобританией и Францией - на лондонской конференции 16 июня-8 августа 1945 года.
Разработанный в ходе той встречи документ стал выразителем позиции всех 23 стран-участниц конференции. Принципы устава трибунала были утверждены Генеральной Ассамблеей ООН как общепризнанные в борьбе с преступлениями против человечества.
8 августа 1945 г. был согласован первоначальный список обвиняемых. В него не были включены Гитлер, Геббельс и Гиммлер, которые были признаны мертвыми, но в него был включен Борман. Он считался убитым на улицах Берлина. Однако точных данных о его гибели у союзников не имелось. Поэтому Борман оказался единственным обвиняемым, который проходил заочно по делу.
29 августа 1945 г. был согласован список главных военных преступников, включавший в себя 24 фамилии основных нацистских политиков, военных и идеологов.
Критикам трибуналов по военным преступлениям следовало бы помнить о том, что в международном праве того времени имелось достаточно оснований для преследования военных преступников.
Напомню, что проблему правовой ответственности за развязывание войны и преступления против личности в ходе боевых действий мировая юридическая практика пыталась решить как до Первой мировой войны, так и сразу после ее окончания.
В 1907 г. IV Гаагская конвенция установила, что "воюющая сторона будет ответственна за все действия, совершенные лицами, входящими в состав ее военных сил".
Первая мировая война с ее беспрецедентными для того времени жертвами поставила вопрос о конкретном наказании виновников как самой военной агрессии, так и конкретных виновников военных преступлений.
Еще в 1914 г. выдающийся российский юрист и общественный деятель В.М.Гессен выступил с рядом статей в газете "Речь", в которых описывал нарушения германской армией законов и обычаев войны и ставил вопрос об ответственности немцев за эти преступления против международного права.
Начиная с 1917 г., тема необходимости привлечения к судебной ответственности высших политических и военных руководителей Германии регулярно звучала в заявлениях британских и французских парламентариев.
25 января 1919 г. была избрана специальная комиссия в составе 15 человек, представителей 10 государств, которая признала право каждой воюющей стороны судить лиц, виновных в нарушении законов и обычаев войны. Две статьи Версальского мирного договора - 227-я и 228-я - предусматривали предание суду бывшего германского кайзера и его сподвижников за действия, противные законам и обычаям войны, и обязанность Германии выдавать державам-победительницам военных преступников.
Судить Вильгельма II должен был специальный трибунал в составе пяти судей, назначенных от пяти держав: США, Великобритании, Франции, Италии и Японии. Других военных преступников судить должны были военные суды. Но Голландия отказалась выдать бывшего германского императора, нашедшего убежище на её территории. Союзники не настаивали на своём требовании, и торжественно возвещённый международный суд над главным виновником немецких зверств 1914-1918 гг. так и не состоялся.
Безрезультатными оказались и попытки организовать суд над сподвижниками Вильгельма II и военнослужащими Германии.
В начале 1920 г. союзные державы предъявили германскому правительству списки лиц, подлежавших выдаче на основании статьи 227-й Версальского договора, - всего 890 человек. Англия потребовала выдачи 97 лиц, французский список содержал 344 имени, бельгийский - 334, польский - 51, румынский - 41, итальянский - 29.
Среди обвиняемых фигурировали: бывший имперский канцлер Бетман-Гольвег, фельдмаршал Гинденбург, генералы Людендорф и Макензен - и некоторые другие высокопоставленные лица. Впоследствии общий список был сокращён до 43 имён. Германское правительство отказалось выдать преступников войны и добилось того, что державы-победительницы дали своё согласие на передачу этих дел германскому верховному суду в Лейпциге. Это решение было явной капитуляцией перед немецкими военными преступниками, их вдохновителями и покровителями.
Германский военный суд в Лейпциге фактически ограничился только второстепенными и третьестепенными военными преступниками. Для многих из привлеченных к суду дело ограничилось несколькими годами или даже месяцами тюремного заключения.
Ни один представитель высшего военного командования, ни один из высших чинов генерального штаба и адмиралтейства не был посажен на скамью подсудимых.
Таким образом, вопрос об уголовной ответственности и о наказании немецких военнослужащих и государственных деятелей за совершённые ими во время войны 1914-1918 гг. преступления не получил после этой войны должного разрешения, хотя общественное мнение настойчиво требовало наказания виновных.
Отсутствие наказания для главных виновников Первой мировой войны и даже фактическая профанация этого наказания во многом стали причиной того, что будущие руководители нацистского государства восприняли все это как своего рода индульгенцию на развязывание новой агрессии и совершение военных преступлений в последующий период.
Германская национальная судебная система, профанировавшая наказание военных преступников Первой мировой войны и впоследствии ставшая игрушкой в руках нацистского режима, де-факто превратилась в пособника военных преступников Третьего рейха. Де-факто оказалось, что у нацистской Германии не стало суда, который не был бы абсолютно дискредитирован. Именно это, вкупе с фактом безоговорочной капитуляции, при которой Германия и Япония просто отказывались от любых автономных внутренних вердиктов, любых самодостаточных национальных институтов, предоставляли себя во власть внешних сил во всем, включая вопрос о территориальной целостности, - привело к необходимости Нюрнберга. Еще раз хочу подчеркнуть, что альтернативой оному в реальной жизни мог стать только неправовой произвол победителей. К чему, как мы уже убедились, многие призывали.
Итак, мы видим в Нюрнберге, во-первых, экстраординарный эксцесс, призванный смягчить альтернативные варианты. И, во-вторых, следование некоей правовой традиции, которую я продолжу анализировать.
В межвоенный период - 1919-1939 гг. - также были предприняты шаги для создания правовой базы для привлечения ответственности за военные преступления.
Так, Женевские конвенции 1927 и 1929 гг. четко регламентировали правовое положение, статус и условия содержания тех, кто является жертвами войны - раненых, больных, военнопленных.
Адвокаты находившихся на скамье подсудимых руководителей Третьего рейха (следует отметить, что процессуальные права обвиняемых обеспечивались самым скрупулезным образом) пытались ссылаться на оговорку si omnes, подразумевающую обязательность соблюдения договоров только в случае участия в них всех воюющих сторон.
Однако Международный трибунал подчеркнул, что правила Гаагских (1907 г.) и Женевских (1929 г.) конвенций являлись частью общего международного права, обязательного для исполнения всеми государства, являются они сторонами конвенций или нет.
Сегодняшние критики трибунала говорят также и о том, что СССР не присоединился к Женевской конвенции 1929 г. А потому советский режим сам в значительной степени несет ответственность за трагическую судьбу советских военнопленных.
Напомним историческим критикам подобного рода, что к Женевской конвенции 1929 г. СССР присоединился в 1930 г. О чем имеется декларация НКИД СССР от 25 августа 1931 г., подписанная главой советской внешней политики Максимом Литвиновым.
Текст декларации гласил следующее:
"Нижеподписавшийся Народный Комиссар по Иностранным Делам Союза Советских Социалистических Республик настоящим объявляет, что Союз Советских Социалистических Республик присоединяется к Конвенции об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, заключенной в Женеве 27 июля 1929 г. В удостоверение чего Народный Комиссар по Иностранным Делам Союза Советских Социалистических Республик, должным образом для этой цели уполномоченный, подписал настоящую декларацию о присоединении. Согласно постановлению Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик от 12 мая 1930 г. настоящее присоединение является окончательным и не нуждается в дальнейшей ратификации. Учинено в Москве 25 августа 1931 г. М.Литвинов".
Еще одним поводом для критики деятельности Нюрнбергского трибунала является якобы имевший место отказ трибунала и его устроителей обсуждать ряд моментов, которые могли бы бросить тень на победителей.
В частности, приводится факт работы советской "Комиссии по руководству работой советских представителей в Международном трибунале в Нюрнберге", которой руководил заместитель министра иностранных дел Андрей Вышинский.
Утверждается, что в ноябре 1945 г. в Лондоне союзники согласовали по просьбе советской стороны перечень нежелательных вопросов. Большинство из них касалось советско-германского Договора о ненападении 1939 г., присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР и всего комплекса советско-польских отношений.
Тем, кто выставляет подобные счета трибуналу и его организаторам, следует напомнить, что, соглашаясь не трогать советско-германские и советско-польские отношения образца 1939 г., западные союзники фактически давали индульгенцию самим себе за свои действия образца 1938-1939 гг., когда Великобритания и Франция вступили в сговор с Гитлером по вопросу о Чехословакии.
И если уже выставлять счет СССР за заключение соглашений с гитлеровской Германией, то делать это надо, только признав, что Москва решилась договариваться с Берлином после сговора в Мюнхене и отказа Великобритании и Франции заключать ответственные военно-политические соглашения с СССР уже в августе 1939 г.
Беспристрастный анализ международно-правовых коллизий образца 1938-1939 гг. не может не привести и к пересмотру роли Польши, которую считают "главной потерпевшей" в 1939 г. Точнее, той роли, которую Польша сыграла в судьбе Чехословакии, выдвигая к этой стране территориальные претензии и содействуя ее разделу.
Наконец, сколь бы небезупречным ни было поведение СССР и его западных союзников в предвоенной период, эту небезупречность нельзя ставить на одну доску с идеологией и практикой геноцида, культом национальной исключительности, военной силы и откровенными агрессивными намерениями, которые составляли сущность нацистской политики.
Считаю необходимым еще раз подчеркнуть, что именно беспрецедентность нацистской идеологии и практики потребовала и беспрецедентных мер политико-правового реагирования, которые выразились в создании Нюрнбергского и Токийского трибуналов.
Перехожу к оценке влияния Нюрнбергского процесса на прогресс международного права, дальнейшее развитие международной уголовной юстиции, формирование эффективных правовых механизмов для совладания с новейшими вызовами и угрозами.
Нюрнбергский процесс, подтвержденные, развитые и выработанные в его ходе принципы (прежде всего, принцип уголовной ответственности физических лиц вне зависимости от должностного положения) и основополагающие критерии тягчайших международных преступлений, дали ощутимый импульс развитию международного гуманитарного права, международного правозащитного права, международного уголовного права.
Эти принципы были подкреплены решениями только начавшей свою работу Генеральной Ассамблеи ООН: резолюциями A/RES/95 (I) от 11 декабря 1946 г. и A/RES/177 (II) от 21 ноября 1947 г. На основе этих резолюций уже в 1948 г. была принята Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, а впоследствии, в 1973 г., - Конвенция о пресечении преступления апартеида и наказании за него.
Такая сторона принципа международной уголовной ответственности физических лиц, как неприменение сроков данности, была кодифицирована в Конвенции ООН о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности 1968 г.
Вспомним положения об ответственности за нарушение запретов и предписаний Женевских конвенций о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительных протоколов 1977 г. Исследование в ходе Нюрнбергского процесса катастрофических масштабов разрушения сокровищ мировой культуры во многом повлияло на принятие Конвенции ЮНЕСКО о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1954 г. и ее нормативную суть.
Наконец, выводы и правовые позиции Международного трибунала не могли не сказаться на содержании Всеобщей декларации прав человека 1948 г., Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. и Международных пактов о правах человека 1966 г.
Таким образом, Нюрнбергский трибунал, подведя правовыми средствами итоги Второй мировой войны, создал предпосылки для формирования основ современного мирового правопорядка, прежде всего в таких сферах, как защита прав человека и международное гуманитарное право. Принципы и нормы, выработанные при создании Трибунала и в процессе его работы, стали неотъемлемой частью этого правопорядка.
Но констатация подобного значения Нюрнбергского процесса не имеет никакого отношения к попытке бессмысленного тиражирования великого события, порожденного беспрецедентным злом, в отношении всех частных, а то и сомнительных международных коллизий. В противном случае мы рискуем непоправимым образом подорвать всю систему международного права, подорвать уважение человечества к праву как выражению справедливости, легитимировать торжество силы над правом. Это было бы огромной, непоправимой ошибкой.
Признаем, что заложенные в Нюрнберге принципы неотвратимости наказания за совершение преступления против международного права, индивидуальной уголовной ответственности вне зависимости от должностного положения лица, договорного порядка образования органов международной уголовной юстиции были реализованы в последующей практике далеко не безупречно.
Справедливо оценив кровопролитный вооруженный конфликт, сопровождавший распад Федеративной Югославии, и геноцид, в который вылились междоусобные столкновения в Руанде, как угрозу международному миру и безопасности, международное сообщество решило создать специальные трибуналы - Международный трибунал для бывшей Югославии (МТБЮ) и Международный трибунал по Руанде (МТР).
Отметим, что само создание таких судебных органов, как МТБЮ и МТР, являлось новым словом в истории мирового правосудия. Впервые в истории человечества речь шла не о суде победителей над побежденными, а делалась заявка на то, что все международное сообщество будет беспристрастно и объективно судить тех, кто попрал нормы международного права и просто человеческие представления о нравственности и гуманности.
Насколько МТБЮ и МТР оправдали такое свое высокое звание? И насколько они соответствовали тому высокому образцу правосудия, который являл собой Нюрнберг?
И МТБЮ, и МТР были созданы не в соответствии с международными договорами, а в соответствии с резолюциями Совета Безопасности ООН. Это вызывает споры в международном юридическом сообществе. В частности, некоторые юристы ставят под сомнение полномочия Совбеза ООН преследовать частных лиц и создавать для этого специальные судебные органы.
Возможно, масштаб гуманитарного бедствия оправдывал внедоговорный порядок образования обоих трибуналов, созданных резолюциями Совета Безопасности ООН, равно как и наделение их приоритетной юрисдикцией по отношению к национальным судам.
Возможно, начнись неспешная дипломатическая работа над международными соглашениями и оттачиванием их формулировок, людские страдания продолжались бы многие годы.
Однако ускоренное создание Советом Безопасности обоих трибуналов в качестве вспомогательных органов не только дает повод критикам усомниться в их правовой обоснованности, но и заставляет задуматься о том, не расширил ли Совет собственные полномочия, выйдя за пределы Устава ООН?
В международном юридическом и политическом сообществе вызывают вопросы и другие стороны деятельности как МТБЮ, так и МТР.
В частности, у многих вызывают вопросы более жесткие и строгие приговоры, которые МТБЮ выносил сербам в то время, как хорваты, боснийские мусульмане и косовские албанцы зачастую получали не просто меньшие сроки наказания, но и оправдательные приговоры.
Кроме того, существование МТБЮ омрачено скандалом вокруг бывшего прокурора этого судебного органа Карлы дель Понте, которая обвиняла лидеров косовских албанцев в торговле человеческими органами.
Отметим, что эта ситуация фиксировалась в июне 2008 года даже таким высокостатусным лицом, как постоянный представитель РФ при ООН Виталий Чуркин, который заявлял, что "возникает ощущение, что серьезные обвинения, такие как массовое насильственное изъятие человеческих органов, попросту игнорируются".
Что же касается Международного трибунала по Руанде, то заметим, что уже его создание является своего рода упреком международным институтам (в том числе - ООН). Ведь уже после принятий первых резолюций Совбеза ООН по Руанде международное сообщество не выработало механизмов контроля за их реализацией. А значит, не был выработан механизм прекращения резни в Руанде, что привело к затяжной гражданской войне, фактически продолжающейся до сих пор.
Таким образом, хотя работа трибуналов близится к завершению, нельзя не отметить, что если к практике, юридической выверенности решений, принимаемых МТР, его правовой эффективности и вкладу в постконфликтное урегулирование в Руанде вопросов практически не возникает, то МТБЮ нередко упрекают в нетранспарентности, медлительности и затратности, а то и предвзятости и политизированности.
Как тут не вспомнить еще об одном уроке Нюрнбергского процесса: это был процесс гласный, открытый, отличавшийся безукоризненной правовой обоснованностью и завершившийся в разумные сроки.
Большие надежды международное сообщество связывало с постоянно действующим Международным уголовным судом (МУС), образованным на основании Римского Статута 1998 г., который уже приступил к практическому судебному рассмотрению дел.
Несомненно, в порядке образования МУС, составах преступлений, содержащихся в Римском Статуте, усматривается развитие принципов Международного трибунала. Нельзя не отметить и важнейший, основополагающий принцип, лежащий в основе деятельности МУС, - принцип комплементарности или дополнительности, в соответствии с которым уголовное преследование за совершение преступлений должна осуществлять прежде всего национальная юстиция. МУСу же придется дополнять ее в ситуациях, когда "государство не желает или не способно вести расследование или возбудить уголовное преследование должным образом" (статья 17, пп. "а" п. 1 Статута).
Под юрисдикцию МУС подпадают такие деяния, как геноцид, преступления против человечности и военные преступления, исчерпывающим образом определенные при разработке Римского Статута. А также и преступление агрессии, состав которого был определен первой Конференцией по обзору, состоявшейся в Кампале в 2010 г.
Впрочем, здесь же нельзя не отметить и возможность политизации Суда, поскольку он по собственному усмотрению будет решать, какое государство и в каких случаях демонстрирует указанные нежелание или неспособность расследовать преступления и возбуждать уголовное преследование лиц, в них подозреваемых.
Обоснованность этих опасений подтвердила негативная реакция ряда арабских и африканских государств, высказанная как в индивидуальном порядке, так и в рамках региональных форумов (Африканского Союза и Лиги арабских государств) на выдачу ордера на арест действующего главы государства - Президента Судана Омара аль-Башира.
Сторонами Римского Статута на сегодняшний день являются 114 государств, среди них есть такие влиятельные участники международного общения, как Франция, Соединенное Королевство, Германия, Япония, Канада, Бразилия. Однако в числе этих государств нет Китая, Индии, Саудовской Аравии, Пакистана и др.
США, подписавшие было этот договор, впоследствии отозвали свою подпись и препятствовали, порой весьма неприкрыто, его деятельности.
Некоторые сторонники МУС связывали надежды на изменение американской позиции с приходом в Белый дом администрации Барака Обамы. Официальное отношение США к МУС действительно стало позитивным, однако о ратификации этого договора речи не идет.
Россия подписала Римский статут в 2000 г. Однако не ратифицировала его. Притом, что вся подготовительная работа была проведена. Включая подготовку проекта закона о ратификации и о внесении изменений и дополнений в профильное законодательство.
Россия сотрудничает с МУС, представлена в Ассамблее государств-участников в качестве наблюдателя, участвует в заседаниях рабочих органов, в том числе в выполнившей свою задачу Специальной рабочей группе по преступлению агрессии.
Ратификация Статута - вопрос политической воли, которую должны проявить субъекты процесса ратификации. Однако впредь до того, как российские власти примут окончательное решение относительно присоединения к этому договору, отечественное законодательство могло бы быть гармонизировано с положениями Статута.
Думается, что российские правоприменители, прежде всего суды общей юрисдикции, только выиграют, если своевременно ознакомятся с Римским Статутом и предусмотренными им составами преступлений. Вполне возможно, что впоследствии обобщение практики применения отечественными судами норм международного права в связи с участием России в Статуте станет предметом специального постановления Пленума Верховного Суда РФ?
Следовало бы внимательно отнестись и к возможным расхождениям между Римским Статутом и Конституцией Российской Федерации.
Нелишне напомнить, что многие государства с богатыми конституционными традициями сочли целесообразным подвергнуть Статут МУС процедуре конституционного контроля. Например, Германия и Франция не остановились перед внесением соответствующих конституционных поправок.
В некоторых странах, например, в Армении и Украине, итогом обращения в конституционный суд стало выявление несоответствия отдельных положений Римского Статута конституции, а потому процесс ратификации был отложен.
Каковы же уроки Нюрнберга в контексте всего, что было обсуждено?
Думается, что эти уроки таковы.
1. Будущее международной уголовной юстиции - в эффективности прежде всего национальных судебных систем. Разумеется, воспринявших в полной мере и умело применяющих правовые нормы, берущие начало в Статуте Международного военного трибунала и юриспруденции Нюрнбергского процесса. Нормы, развитые и обогащенные в ходе дальнейшего прогрессивного развития и кодификации международного права.
2. Если не срабатывает национальная судебная система, ей в помощь на время, требующееся для ее восстановления, приходит Международный уголовный суд.
3. Достойны внимания и поощрения интернационализированные суды, действующие при поддержке ООН в интересах стран, только лишь обретающих свою государственность, либо возрождающихся после долгих гражданских войн и иных катаклизмов, приведших к параличу государственной власти.
4. Возможны экстраординарные случаи, когда какое-либо государство встает на путь абсолютного зла, осуществляет тотальную агрессию, целенаправленно уничтожает народы в газовых камерах - и терпит абсолютный военный разгром, принуждающий его подписать безоговорочную капитуляцию. В этих и только в этих случаях национальная судебная система может и даже должна быть замещена международным трибуналом. А впоследствии - возрождена с международной помощью.
5. Интернационализация правосудия - это крайняя мера, направленная на то, чтобы заменить национальное правосудие там, где оно очевидным образом уже не может работать хотя бы по причине краха национальной государственности - такого, какой имел место в 1945 г. в Германии. Чрезмерное использование институтов международного правосудия может привести к тому, что такое правосудие становится не международным судейским арбитром, а механизмом в руках какой-либо из сверхдержав или группы сильных государств. Такая трансформация неизбежно приведет к подмене правосудия как такового, замене его тривиальным сведением счетов, произволом, облеченным в форму судебных вердиктов.
6. Еще более опасная тенденция - это присвоение функций международного правосудия национальными судебными системами некоторых крупных государств. Безусловно, приветствуя инициативы США в деле борьбы с коррупцией, терроризмом и наркоторговлей, мы, тем не менее, не можем не признать, что некоторые из этих инициатив чересчур расширяют юрисдикцию американских законов, делают зонами их юрисдикции почти весь мир.
А значит, возникает соблазн превращения этих законов не в инструмент борьбы с терроризмом и криминалом, а в своего рода правовую дубину, которой можно бить по головам неугодных. И именно этих издержек мы должны избежать, выстроив правильные отношения между национальными судебными системами и международным правосудием. Тут много работы для российской судебной системы.
В заключение хотелось бы отметить, что в своей практике Конституционный Суд РФ то и дело обращается к международно-правовым актам, нормы и основные положения которых были во многом предопределены правовыми позициями, выработанными в ходе Нюрнбергского процесса.
Наряду с самим приговором, это в первую очередь Всеобщая декларация прав человека 1948 г. и Международные пакты о правах человека 1966 г. А также Конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г.
Конституционный Суд осведомлен о Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г. и специально ссылался на второй Дополнительный протокол к ним.
Привлекая эти и другие источники международного права к своей аргументации, Конституционный Суд не только придает больший авторитет своим собственным решениям, но и просвещает законодателя, правоприменителя, рядовых граждан, внедряет опробованные мировой практикой принципы и нормы в российскую правовую систему и массовое правовое сознание.