Судья Кузьминского райсуда Москвы Ирина Пронина вынесла определение о принудительной передаче шестилетнего Матевоса А. от его отца - матери, Елене Уколовой.
Хотя в отечественной судебной практике такое решение стало прецедентом, событие по большому счету осталось для общества незамеченным, бума публикаций по этому поводу как-то не случилось. Тогда как такой вердикт суда может иметь, без преувеличения, жизненно важное значение для тысяч людей.
Дележ детей разводящимися родителями вышел из разряда дел о невидимых миру слезах, когда одни за другими разразились сразу несколько судебных войн, в которых истцами и ответчиками были VIP-папы и мамы. Громкие, известные всей стране имена обеспечили им широкий резонанс и вывели на белый свет остававшуюся до этого в тени общественного беспокойства проблему - о ней заговорили много и громко. Сразу выяснилось: таких драм в стране тысячи. И случай Елены Уколовой - один из них.
Лена вышла замуж за Оганеса А. в 2004-м. В том же году в молодой семье родился сын, которого назвали в честь деда Матевосом. Как рассказывает молодая женщина, муж только после свадьбы начал говорить ей о делах своих и своего отца в начале "лихих" 90-х. В то время, по словам Оганеса, без благословения ее авторитетного свекра в Москве не открывалась ни одна розничная торговая точка, ни одна АЗС. Тогда же они обзавелись и надежными знакомствами в силовых структурах. Лена не хотела принимать всерьез рассказы мужа, но многое в жизни их семьи и семьи родственников супруга заставляло задуматься. Кстати, крестным отцом сынишки стал совсем не маленький чин из МВД. Поведение же отца ее ребенка стало меняться, и это рождало в Елене тревогу: а осталось ли то его "прошлое" действительно в прошлом? Конфликты, рожденные поиском ответа на этот ее вопрос, закончились тем, что в один из весенних вечеров 2008 года Оганес в буквальном смысле выгнал жену из дома, не разрешив при этом забрать трехлетнего сынишку. Не отдал он ей ребенка и после развода. Суд, куда обратилась Лена, затянулся, и решение об определении места жительства Матевоса с его матерью было вынесено лишь в апреле 2009-го. Но в жизни матери и ее сына ничего не изменилось: мальчика Лене отдавать не собирались, даже не разрешали его навестить.
- Сына последний раз видела летом 2009 года, - рассказывает Елена, - во дворе, когда он гулял с отцом. Бывший муж с кулаками бросился, закрыл его от меня, запихнул в машину и уехал. По телефону проинформировал: "Не волнуйся, у нас все в порядке, я сыну сказал, что ты умерла".
Судебные приставы, к которым обратилась Уколова с решением суда и исполнительным листом, мягко говоря, отнеслись к делу без всякого энтузиазма.
- В нашем законодательстве не прописаны нормы, обеспечивающие решение суда о передаче ребенка от одного родителя другому. В том числе - и о принудительной, - поясняет Евгений Архипов, председатель Ассоциации адвокатов России за права человека правозащитной организации, занимающейся делом Елены Уколовой. - Суды просто выносят решение об определении места жительства ребенка - с папой или с мамой, а дальше - разбирайтесь сами.
При этом, как объяснил нам Архипов, глагол "определить" толкуется судьями как установленный факт: определили - значит решили, назначили, и так тому и быть. Но велик и могуч наш язык - родитель, чаще всего отец, проигравший спор о ребенке, находит в толковых словарях иное понятие того же слова: суд "определил" - то есть просто выразил свое отношение к предмету спора, с которым можно и не согласиться. И, что существенно, совершенно безнаказанно: в судебном решении ведь не говорится, что ответчик ОБЯЗАН это сделать и что в случае неисполнения его могут наказать в соответствии с такой-то статьей такого-то закона. Да, такой серьезной статьи попросту и нет в нашем законодательстве. А это приводит к массовому неисполнению подобных судебных решений по всей России.
Единственное, на что тогда уповает любая мать, - судебный пристав, получив исполнительный лист, вернет ей ребенка. В соответствии с решением суда и законом. Но и приставы, в свою очередь, толкуют слово "определить" по-своему: для них это - установить, что ребенок проживает с матерью. Или - не проживает. А про то, чтобы у отца ребенка забрать, в решении суда ведь ни слова нет.
Вот и получившие от Елены исполнительный лист служители справедливости рвение проявлять не торопились, пытались даже отказать в возбуждении исполнительного дела, ссылаясь на законодательство, ограничивающее их возможности. Хотя, если вчитаться в соответствующие статьи Семейного кодекса РФ и законов "О судебных приставах" и "Об исполнительном производстве", - все необходимые меры, которые могут в таком деле применять приставы, худо-бедно там имеются. Процитируем для убедительности сказанное "РГ" директором Федеральной службы судебных приставов Артуром Парфенчиковым: "Согласно Закону "Об исполнительном производстве" судебный пристав-исполнитель вправе самостоятельно производить розыск должника, его имущества и розыск ребенка. ("Чувство долга" - "РГ" N 54 от 16.03.2011 г.). Но, добавим, это при условии, что суд выскажется о необходимости принудительной передачи ребенка от одного родителя другому. То есть нужно, чтобы исполнительный лист содержал требования об отобрании ребенка.
И Лена, собственно, все эти два года добивалась одного: чтобы судья Пронина разъяснила приставам, что означает ее решение "определить место жительства ребенка с матерью". То есть чтобы прозвучала формулировка о необходимости принудительного исполнения судебного вердикта. Для этого Уколова подавала в Кузьминский райсуд заявления. А их отклоняли, объясняя, что по закону с таким ходатайством может обращаться лишь пристав. Впрочем, и у судебных исполнителей из Юго-Восточного АО Москвы с подачей ходатайства тоже ничего не вышло, судья Пронина дважды отказывала в их рассмотрении. Потом Лене стало известно, что ее сын теперь живет у родственников отца в загородном доме в Подмосковье. Это означало, что по территориальной принадлежности исполнительный лист теперь должен быть передан приставам Раменского района Московской области... Словом, с государственной системой исполнения судебных решений отношения у "взыскательницы Уколовой" не сложились.
Еще хуже они складывались с другой государственной системой, законом призванной "служить и защищать", - с милицией.
В апрельский день 2010 г. Елене, наконец, повезло: сестра Оганеса, которой она, как всем другим родственникам бывшего мужа, все эти долгие месяцы пыталась дозвониться, узнать хоть что-то о сыне, ответила. Но то, что сказала тетка мальчика, повергло в шок: "Матевоса украли, но семья сама с этим разберется". И бросила трубку.
Может, если бы не послесвадебные рассказы мужа о 90-х годах и его "странное" поведение, Лена не приняла бы эту информацию всерьез. Но тут представлялись картины одна страшней другой. Кинулась с заявлением о похищении ребенка в ГУВД. Там сказали - проверят. Через несколько дней предъявили акт, из которого следовало, что оперуполномоченная отдела МУР, занимающегося делами о похищении детей, видела в ОВД "Кузьминки" мальчика, которого привозил туда Оганес. И потому, заявили Уколовой, ребенка искать не будут, потому что он не похищен, а проживает с отцом.
Елена задавала естественные в такой ситуации вопросы: "Почему на опознание ребенка не пригласили ее? Пристава, в чьем производстве находится исполнительное дело? Почему соседи по московской квартире Оганеса и по загородному дому его семьи, где якобы находится Матевос, говорили и ей, и приставам из Раменского района, что ее сына там не видели?" Правоохранители на это сделали ей внушение: если будет настаивать на розыске ребенка, если будет продолжать искать, то проблемы будут уже у нее. А адвокат бывшего супруга пригрозил, что ее привлекут "за заведомо ложный донос о так называемом похищении".
И ведь - могли бы! В соответствии с законом. Но почему-то не стали. А ведь самое малое, что можно было бы сделать - в наш-то век Интернета и цифровых видеокамер с таймерами, - разместить видеозапись с мальчиком в Рунете или послать ее Лене. Чтобы, по крайней мере, успокоить материнское сердце. Да и правозащитников утихомирить: вот он - маленький Матевос, живой и счастливый. Но и этого не сделали. Не захотели. Или не смогли?
Настаивать на розыске сына Елена, конечно, продолжила. В ее борьбе ей помогают правозащитные организации, и российские, и международные. Ее история - на контроле у Уполномоченного по правам человека в РФ Владимира Лукина и детского омбудсмена России Павла Астахова. В прошлом году в День защиты детей Уколова обратилась за помощью в своем видеообращении к высшему руководству страны. Тогда же объявила о денежном вознаграждении в размере пяти миллионов рублей за возвращение ей сына. Видимо, все это убедило судью Кузьминского районного суда Москвы Ирину Пронину все же принять в октябре прошлого года от пристава-исполнителя - на этот раз уже из Раменского района Подмосковья - ходатайство. В общей сложности пятое по счету. Спустя почти пять месяцев это ходатайство она рассмотрела и вынесла долгожданное определение о принудительной передаче маленького Матевоса матери. Это решение суда отцом мальчика обжаловано не было и уже вступило в законную силу.
С Еленой мы разговаривали два дня назад. На вопрос "Что теперь?" она лишь покачала головой:
- Где мой ребенок, с кем он и что с ним, я до сих пор не знаю - жив ли, здоров ли? Чтобы приставы могли мне вернуть сына, для начала его нужно найти. Сейчас его, наконец, объявили в федеральный розыск. По закону поиском должна заняться милиция, то есть теперь уже полиция. Надеюсь, что найдут. Если, конечно, захотят. Но то, что мы добились такого определения суда, все же дает мне надежду.
Председатель Ассоциации адвокатов России за права человека Евгений Архипов считает, что надежды должно теперь прибавиться и у тысяч матерей, чьих детей после развода, вопреки судебным решениям, удерживают у себя бывшие мужья:
- По нашей информации, такое определение суда о принудительной передаче ребенка матери вынесено впервые и стало прецедентом для России. И хоть отечественное право не прецедентное, как, скажем, в США или Великобритании, но... У наших судов появилось основание для ссылок на него по аналогичным делам. Это создает новую судебную практику, связанную с определением места жительства ребенка с одним из родителей. Судьи, зная о таком случае, станут смелее и вдумчивее в своих решениях. В результате и российская судебная практика может сдвинуться в сторону прецедента. Тем более что в высших судебных инстанциях все чаще поговаривают о том, что "нам нужна прецедентная судебная система".