Еще один хит 64-го Каннского фестиваля - снятая в Швеции "апокалиптическая" картина Ларса фон Триера "Меланхолия".
Она - об очередном конце света, о планете Меланхолия, которая явилась из глубин космоса, неотвратимо приближается к Земле и вскоре уничтожит на ней все живое: "это, поверьте, огромное удовольствие", - признается фон Триер. Он даже сравнивает свою ленту с "Титаником" - в том смысле, что зритель с самого начала знает, куда движется сюжет, вопрос лишь в деталях. Но в "Меланхолии" к тому же не так важно, кто из героев выживет, - потому что не выживет никто.
И разумеется, грозная планета - лишь метафора. Да и жанр картины - не кинокатастрофа, а притча.
Второй фильм, который любит фон Триер и на который ссылается в связи с "Меланхолией" - "Охотник на оленей", где большую беду тоже предваряет сцена свадьбы. У Триера эта сцена занимает первый час фильма и во многом подобна "Торжеству" Томаса Витенберга - самого одаренного из датских "догматиков". Невеста Джастин (Кирстен Данст) выходит за Михаэля (Александр Скарсгард), причем жених смазлив, как голливудская звезда, и так же туп: как известно, Голливуд для Триера - средоточие тупости. Свадьбу играют в богатом доме джастиновой сестры Клэр (Шарлотта Гэйнсбур), похожем на родовое имение и изолированном от мира. Изоляция нужна Триеру для того, чтобы была не жизнь, а ее модель, и не характеры, а функции. Михаэль только смазлив и туп, Джастин только красива и непредсказуема. Ее гложет нечто, ее запросы выше доступной реальности, или, может, она просто стерва - в любом случае из-за свадебного стола она сбежит, чтобы ночью при свете двух лун изнасиловать на лужайке первого попавшегося бобра в смокинге.
И становится ясно, зачем нужна планета Меланхолия. Она нужна, чтобы оправдать иррациональность поведения персонажей: перед общей гибелью все идет наперекос, и любые художественные прорехи, включая неуправляемые приступы мизантропии, получают свое обоснование. До рокового столкновения еще есть время, но разрушения земного устройства и человеческой психики уже начались - в этой фазе ожидания конца света и существуют герои. Раствор в пробирке перенасыщен, его осталось нагреть до запланированного алхимиком взрыва - апокалипсис вау!
Фильм имеет пролог, где под гибельно красивую тему Вагнера из "Тристана и Изольды" рапидом снята агония мира. Все движения замедленны, как в бреду, умирающий мир бесконечно прекрасен, все переполнено нежной элегией. Финал тоже прекрасно грозен: Меланхолия уже готова поглотить все сущее, герои уже приготовились умереть и сейчас будут сметены могучим ураганом. Оба фрагмента сделаны талантливо и, как "Древо жизни" Малика, тоже сформированы музыкой. Но между запевом и возмездием - мироощущение автора.
Для филантропа человек в основном звучит гордо, для мизантропа - он в основном гад. Триер уверен, что - гад, только притворяется белым и пушистым: разоблачить его, раздеть и ткнуть носом в собственные отходы - задача художника. И показная чистота свадебных нарядов неизбежно будет порушена в фильме самым вульгарным образом.
Понятно, что такой художник вечно жалуется на трудности с финансированием, но возвращаться к им же объявленным дешевым "догматическим" принципам Триер не собирается: "публика не хочет смотреть малобюджетники". Заодно в новом фильме он решительно отказался от им же декларированного естественного освещения и, вопреки принципам, насытил картину эмоциональной музыкой Вагнера. Чтобы сделать свое кино интернационально доступным, Триер теперь снимает на английском. Только ручную камеру кое-где пока оставил.
Первоначально на роль Джастин приглашалась Пенелопа Крус, но она предпочла сниматься в "Пиратах Карибского моря: на странных берегах" - и, как показал просмотр, правильно сделала: с ее темпераментом она наверняка закатила бы творцу не одну пощечину. Но 56-летний режиссер говорит, что он стареет, и потому сделал, в сущности, очень добродушный фильм: "Все в нем закончится счастливо - но чтобы понять это, нужно картину посмотреть". Счастливый конец - это всеобщая гибель, по фильму - лучший исход для мира танцующих в темноте антихристов.
Взаимоотношения датского режиссера с Каннским фестивалем начались с того, что он на фестиваль обиделся: в 1991 году его "Европа" получила только Приз жюри, хотя фон Триер был уверен, что будет увенчан Золотой пальмовой ветвью. Разъяренный, он тогда в ответной речи назвал президента жюри Романа Поланского "лилипутом". В 1996 году он снова получил всего лишь Приз жюри за лучшую свою картину "Рассекая волны". В 1998 году предпринял новый штурм Канна, выпустив скандальный манифест "Догма" и обещая навек отказаться в фильмах от камер на штативах, света и музыки, но его "Идиоты" не получили ничего. Вожделенная Золотая пальма осенила его только в 2000 году - за "Танцующую в темноте". Последующие его малобюджетные эксперименты с "Догвилем" и "Мандерлеем" в Канне пролетели, а "Антихрист" удостоился сомнительной чести получить "антиприз" Экуменического жюри с уничтожающей формулировкой. Тем не менее, режиссер Канну верен: он боится самолетов и никогда не покидает пределов Европы. Зал, как всегда, принял картину Триера аплодисментами, смешанными с буканьем, а на пресс-конференции ее автор, как всегда, порадовал своими фирменными трюками - умением не отвечать ни на какие вопросы. Просто признался журналистам в своих симпатиях к Гитлеру, в своем сочувствии фюреру и в полном понимании этой исторической персоны. А когда его попросили уточнить, стал вертеться как уж на сковородке. За что его и любят некоторые наши критики: "он прикольный".
К моменту, когда пишутся эти строки, из больших хитов на фестивале не прошел только фильм Педро Альмодовара "Кожа, в которой я обитаю". Еще впереди и две наши картины "Охотник" Бакура Бакурадзе и "Елена" Андрея Звягинцева в конкурсе "Особый взгляд". Лауреатов Канна-2011 объявят в воскресенье вечером. Обо всем этом читайте оперативные отклики на сайте "РГ", а в самой газете - уже на следующей неделе.