В этом жесте - свидетельство той верности, которую директор фестиваля Валерий Шадрин хранит к британскому режиссеру уже два десятилетия.
Горькая и волнующая, полная метафизики и самой простой ревности отца к своему творению философская сказка Шекспира стала самим символом искусства - ведь выброшенных на остров своих бывших друзей и сородичей Просперо пытается преобразить с помощью искусства. Не случайно его, исторгнутого из жестокого человеческого мира и построившего свою Утопию на далеком острове, населенном духами, часто играют как Автора, Творца искусственной вселенной.
В спектакле Доннеллана, придуманном им с русскими актерами, тоже есть этот мотив.
В пространстве из трех белых стен, созданном Ником Ормеродом, Ариэль со своей босоногой свитой, одетой в черные костюмы, играет на "свирелях и гуслях", точно переодетые ангелы с итальянских полотен. Исполненный танца, созданный из "вещества снов", Ариэль Андрея Кузичева играет летучую, бесплотную совесть Просперо: он подчинен не эстетическому закону, но закону любви и не может понять жестокость, с которой Просперо причиняет другим боль.
Но Просперо Игоря Ясуловича развлекает свою дочь, а потом и гостей совсем иным искусством, далеким от созерцательной благости.
Когда наступает час свадьбы Миранды (отличный дебют Анны Халилулиной) и принца Фердинанда (Ян Ильвес), белые стены комнаты превращаются в экран, по которому ползут тени советских фильмов про урожай. Под звуки тех песен сползают с экрана, танцуют колхозницы и колхозники с серпами. Привычные Миранде (она, видимо, выросла под эти песни и танцы, которыми развлекал ее отец), для Фердинанда они лишь забава, в которую он пускается с явной иронией.
И здесь для Доннеллана и его русской труппы наступает час испытаний. Тема, которая могла бы увести их в совершенно иной поток, наполнить спектакль мрачной силой, превратить Просперо в деспотичного Тирана, а его подданных - в обитателей утопии, победившей в одной, отдельно взятой стране, так же легко как появилась, исчезает, оставив по себе лишь слабый след.
Ведь тиранство Просперо и так очевидно. Игорь Ясулович играет Просперо отцом, настолько любящим дочь, что отдать ее другому для него равно смерти. Потому свадьба для него - лишь печаль, и - покидая вместе со всеми комнату своих снов, он возможно прощается не только с Утопией, но и с Жизнь.
Самая сильная сцена спектакля дожидается нас именно в конце. Уже и Алонзо, король Неаполитанский (Михаил Жигалов) вышел за дверь в белой стене, и брат его Себастьян (Павел Кузьмин) с братом Просперо Антонио, когда-то изгнавшем его и захватившем власть (Евгений Самарин), и манерно-жеманный Тринкуло (Илья Ильин) с неотесанным Стафано (Сергей Колешня), да и сама Миранда с Фердинандом. В комнате, забытые подобно чеховскому Фирсу, остались Ариэль и Калибан, с побеждающим простодушием сыгранный Александром Феклистовым. Прижавшись друг к другу, они впервые, кажется, чувствуют свое одиночество. Но вот в комнату вновь врывается невеста и, рыдая, бросается к своей "няньке", к тому, кто - как мы впервые понимаем - заменил ей мать… к Калибану, и, сиротски обняв друг друга, они замирают на мгновение, пока ее, сопротивляющуюся, всю в слезах, не оттаскивают обратно за дверь.
Так заканчивает Доннелан свой спектакль, снабдив его множеством разнообразных и легко расходящихся лейтмотивов, и лишь в финале дав определенный и сильный аккорд. Сострадая обитателям острова, мы отчасти сострадаем себе самим, выброшенным когда-то из нашей собственной Утопии, сжимавшей нас в объятьях страшного, но такого родного Калибана.
Деклан Доннеллан, режиссер:
Моя "Буря" о том, как трудно научиться прощать. Шекспир велик как раз потому, что писал о серьезных вещах - таких, как любовь, прощение, потери. Я бы посоветовал настороженно относиться к тем, кто говорит, что это просто. Эти люди склонны к самообману. А Шекспир и тот же Чехов, два величайших драматурга, знали, какие это сложные вещи, и писали об этом.
Я очень люблю работать с русскими актерами. И даже в Англии меня часто спрашивают, почему я их предпочитаю британским актерам. Я отвечаю, что здесь я чувствую себя как дома, именно в работе с русскими актерами. Они отдают много души и сердца. Они открыты экспериментам и всему новому. С ними легко. Я им доверяю и даю полную свободу. И сам как режиссер подпитываюсь от них. У меня идеальная команда в "Буре", и я уверен, что мы получаем удовольствие от нашей совместной работы.
Несколько недель без суеты, без житейских забот, в старинном Торопце в Тверской области среди великолепной русской природы мы почти медитировали, сидя на земле, погружаясь в шекспировскую пьесу и разгадывая ее тайны. На берегу удивительного озера мы фактически вместе писали сценарий. Когда работаю над спектаклем, я не думаю, хорошо это будет или плохо, мы все испытываем радость творчества, делаем простые вещи, а зритель видит на сцене жизнь.
Я люблю возвращаться в Москву. Здесь пока сохранили уважение к искусству. Но мне грустно, что начинает разрушаться само понятие репертуарного театра, а русский театр всегда потрясал слаженным актерским ансамблем. Чеховский фестиваль, с которым я уже почти 20 лет, это, фактически, моя семья. Мы уже думаем о каких-то новых планах, и я могу уверенно сказать, что я не чувствую себя здесь иностранцем.