Сразу две экспозиции, посвященные неофициальному искусству 1956 - 1984 годов, открылись в фонде "Екатерина".
Одна, "К вывозу из СССР разрешено...", представляет живопись и графику из частных собраний художников, чье творчество называли то "вторым авангардом", то "другим искусством", то неофициальным или нонконформистским. На второй, фотографической, - "Игорь Пальмин. Past Perfect" - запечатлены главные действующие лица неофициальной художественной сцены: художники и поэты, писатели и философы... А также тесное пространство мастерских и квартир, дворов и вошедшего в историю павильона "Пчеловодства" на ВДНХ, переделкинских дач и Измайловского парка... Эти проекты как две стороны одной медали. Они представляют жизнь, которой в советской картине мира не было и которая вопреки этому пробивалась, теплилась... Эта жизнь проходила по разряду "несуществующего и очевидного".
Несуществующее и очевидное мимикрировало под пространство частной жизни. Кстати, кураторы выставки создали такой уголок приватного бытия, с чудесным рижским секретером из карельской березы, с телевизором "Рекорд-6", с томиками Бабеля и итальянской новеллы Возрождения (правда, нынешнего издания), с франко-русским политехническим словарем и даже алфавитным указателем произведения Ленина... Сконструированное музейное пространство - по нынешним временам вершина достойной скромности - для оттепельных времен было верхом несказанной роскоши. К примеру, художник Оскар Рабин, устраивавший еженедельные показы в комнатке бывшего лагерного барака, упоминает о том, как жила семья Льва Кропивницкого, который вернулся из ссылки. "Его жене, работавшей бухгалтером в... строительстве, выделили комнату в бараке на сорок семей с одной кухней, уборная находилась на улице. Привыкший ко всему Лев не унывал и, посмеиваясь, говорил, что это еще не самое плохое в жизни, а готовить они предпочитают на керосинке в комнатке..."
Любопытно, что эта формирующаяся частная жизнь противостояла коммунальному житью. Если коммуналка была соседством одиночеств, отгороженных друг от друга фанерной перегородкой, то новая приватность, напротив, выстраивалась как создание единого пространства дружб, привязанностей, любви... Это было не разобщение, а тяготение друг к другу людей, которые дышали воздухом культуры. Не идеологии - культуры, неважно какой - русского авангарда или итальянского Возрождения, немецкого экспрессионизма или американского абстракционизма...
"Частная" художественная жизнь1950 - 1980-х формировалась как существование интеллектуальное, насыщенное, неуспокоенное, как диалог личностей, которые были объединены не бытом, а спорами об искусстве и его путях. "Преодоление пространства" - так называется одно из полотен Олега Васильева, написанное в 1965-м. Есть соблазн истолковать пластику этого небесного пейзажа с летящими птицами как порыв за "железный занавес".
Но речь шла не только о свободе передвижения и даже не о политической свободе. Речь скорее шла о том, что дух дышит, где хочет.
Это стремление набрать воздуха, прорваться сквозь тесноту и скудость земного быта к реальности бытия, преодолеть пространство ощутимо во многих работах "неофициальных" художников тех лет. Оно очевидно в монументальном триптихе Янкилевского "Исход" (1963) и цикле "Проекты реконструкции звездного неба" Франциско Инфанте. В листах из кабаковского альбома "В окноглядящий Архипов". Это своего рода возвращение: из частной коллекции - в публичное пространство, от нынешней рыночной конъюнктуры - к воспоминанию об эпохе, которую трудно назвать прекрасной, но в которой были прекрасные художники. И именно они, те, которых как бы не было, оказались надежными свидетелями о мире, который существовал и исчез.