В программке к спектаклю "Город. ОК", который был показан в последние дни Международного театрального фестиваля имени А. П. Чехова режиссер Владимир Панков поделился своим замыслом: "Меня занимает идея объединения культур, выявление универсальных ценностей, сближение национальных полюсов. Я хочу доказать, что в основе всего - общечеловеческая история. (...) Но есть и обратная сторона, другая проблема: сохранение национальных традиций и особенностей, которое нередко приводит к обособлению и желанию возвести стену, отгородиться от обычаев иных культур".
В "Городе. ОК", созданном как специальный проект фестиваля, соединилось, казалось, несоединимое: российские артисты панковской Студии SounDrama и американцы из нью-йоркской Шестой студии, тексты Истории одного города Салтыкова-Щедрина, опубликованной в 1869-1870 годах, и Истории Нью-Йорка Вашингтона Ирвинга, написанной в 1809 году, русские плачи и афро-американские спиричуэлс. Поначалу кажется, что В. Панков, автор либретто Ирина Лычагина и актеры, играющие на двух языках, создают некий сатирический спектакль, в котором хотят высмеять штампы восприятия русских в Соединенных Штатах Америки и североамериканцев в России. И неважно, что первые голландские поселенцы середины ХVII века щеголяют в костюмах викторианской эпохи, а на русских надеты холщовые платья, лишь имитирующие простонародность, да ямщицкий тулуп с треухом, которые губернаторы, как известно, не носили. Но артисты высмеивают штампы, а не реалии. Наше восприятие друг друга всегда было пропитано неким неистребимым духом "холодной войны", которая не вчера началась и не завтра закончится, сколько бы усилий мы не прикладывали к действительному обновлению российско-американских отношений. Мы научились слушать друг друга, хуже с пониманием и доверием.
Впрочем, создателей этого необычного спектакля не волнуют вопросы текущей политики. Они не случайно выбрали романы Ирвинга, который написал историю Нью-Йорка "от сотворения мира до конца голландской династии" и Салтыкова-Щедрина, начинающего свою "Историю одного города" с рассказа о прарусском племени головотяпов, от которого и пошли глуповцы. Для Панкова важно, что "здесь и сейчас" способно превратиться во "всегда и везде". Он сочиняет историю человечества, разыгрывая ее на примере двух народов, которые доказывают, что они смешны и величественны вполне одинаково, как бы ни были сильны внешние различия. Впрочем, сатирическая интонация довольно долго пронизывает ткань спектакля, она становится особенно саркастичной, когда мы начинаем ощущать бесконечную близость любой власти по отношению к своим подданным. Все похожи - и губернаторы, и их челядь, и их горожане. И эта похожесть еще смешнее, чем различия, над которыми мы смеялись в начале.
Но завершается спектакль на трагической ноте близости, однородности, которая в любой момент готова разрешиться бессмысленным самоистреблением. Пришедшее откуда-то извне "ОНО", о котором писал Салтыков-Щедрин, на самом деле сидит внутри нас. Оно в хрупкости табу, которые охраняют нас от бездны разрушительных подсознательных инстинктов. Оно в ненадежности культурных, цивилизационных предохранителей, которые испытывают воздействия корыстных интересов, не ведающих о добре и зле. И дело не в потере национальной идентичности, а разрушенной универсальной человечности, способной увидеть в другом - продолжение самого себя.
Сорок лет назад мировой театр в лице своих великих экспериментаторов, и прежде всего Питера Брука, решил вернуться к идее человеческого, - не национального или расового, но всечеловеческого, - единства. К поискам некоего пратеатрального языка, который должен быть понятен всем без исключения: и европейцам, и африканцам, и азиатам, и жителям обеих Америк, и австралийцам. Для Брука это был естественный процесс развития его гуманистических театральных исканий. Подведя итог своему творчеству 60-х годов ХХ столетия шекспировским "Сном в летнюю ночь", который был своего рода академической энциклопедией радикального, "контркультурного" молодежного театра, Брук решил начать новые театральные путешествия в стремлении найти универсальный театральный язык, в искреннем искушении прикоснуться к тем корням человеческой природы, что предопределила ее единство. Наверное, высшей точкой этих поисков стала "Махабхарата" - спектакль, в котором театральный гений ХХ века выразил свое понимание универсальности человеческого мира как наивысшей ценности.
Я не хочу сравнивать Панкова и Брука, скажу только, что сегодня тема универсальности человека и человеческих ценностей оказывается востребованной с новой силой. Прежде всего потому, что мы слишком много усилий потратили на то, чтобы сосредоточиться на социальных, расовых, национальных особенностях жителей Земли. Если до первой трети ХХ века торжествовали буржуазные и пролетарские идеи социального равенства вне зависимости от расовой принадлежности и конфессиональной принадлежности, то уже в тридцатые годы различия оказываются важнее единства. Поменялись идеологемы: если прежде мы должные были любить друг друга, потому что мы одинаковые, то теперь мы должны любить друг друга, несмотря на то, что мы разные. Национальная, конфессиональная, расовая обособленность культивируется в качестве исходной позиции для выяснения отношений друг с другом. Сами понятия межкультурного диалога и диалога цивилизаций, которые стали непременным смысловым атрибутом любого международного форума, даже по существу разводят культуры и цивилизации, утверждая старинное киплинговское: "Запад есть Запад. Восток есть Восток. И вместе им не сойтись".
Я понимаю всю рискованность своего утверждения. Единство в различиях безусловно плодотворнее унылого однородного единообразия. Но на мой вкус, авторы идей диалога различных культур и конфессий все-таки должны были бы отстаивать наше цивилизационное единство. Не перед лицом возможного прилета инопланетян, но прежде всего перед самими собой. Я вовсе не считаю, что мультикультурализм, плодотворный процесс позитивного взаимодействия людей разных национальностей, культурных конфессиональных укладов внутри общего социума потерпел поражение. Ни в Германии, ни во Франции, ни в Великобритании, не говоря уже о других европейских странах. Полутысячелетний опыт России, даже несмотря на вспышки межнациональных конфликтов в последние десятилетия, показывает, что у человечества есть возможность мирного сотрудничества разных народов и представителей разных конфессий. Но мне все чаще кажется, что мы, культивируя наши различия, забываем о том, что мы едины по природе своей. Нас сближает хотя бы общее понимание боли и горя. Мы можем по разному радоваться, и причины радости у нас могут быть разными, но в печали мы, похоже, едины. Думаю, что это немало для понимания.
Русская культура всегда были сильна своей "всемирной отзывчивостью". Это доказали и западники и славянофилы - и в ХIХ, и в ХХ столетиях. Счастье, что об этом помнят и это переживают самые молодые ее представители в ХХI веке. Такие, например, как Владимир Панков.