Дебютный фильм австралийского режиссера Джулии Ли "Спящая красавица" подтвердил декадентскую тенденцию мирового "артхауса": "автор" вываливает на экран самое сокровенное. И так самозабвенно в это дело погружен, что непонятно, зачем тут мы.
В интимной жизни человекамного нюансов, имеющих пышные научные названия. Одно из них - фетишизм, навязчивое стремление утолять свои страсти при помощи, скажем так, мертвой натуры. Как любое человеческое проявление, он может быть предметом искусства. Вопрос только в том, делается ли фильм как авторская сублимация экзотических страстей или как способ открыть еще одну сторону людской природы, как метафора чего-то более объемного и важного для человечества. В первом случае потный вал страсти находит среди зрителей горстку сочувствующих, а остальные, пытаясь удержать рвотные позывы, в панике покидают зал. Так воспринимался скандальный фильм Пазолини "Сало", и никакие уверения критиков в его яркой политической метафоричности не могли заставить публику досмотреть до конца подробный процесс поедания фекалий. Во втором случае соразмышления автора со зрителями идут значительно дальше показанного. Так делал свои по тем временам запредельно откровенные картины ("Сатирикон", "Казанова") Феллини, так фантазировал в своей последней ленте "Широко закрытые глаза" Кубрик.
Намеренно беру в качестве примеров гениев кинематографа: чуть меньше ума и гениальности - и сублимации экзотических страстей становятся вовсе непереносимыми.
Габариты дарований дебютантки Джулии Ли мне пока неясны. Ее первый фильм снят весьма эстетски, крайне "литературно", в стиле зашедшего в тупик декаданса. Юная героиня Люси (Эмили Браунинг) - студентка университета, и ее экзотический род занятий нам объясняют в духе марксизма: заставили социальные условия. Нет денег на учебу - пора на панель.
"Красавицу" удостоили чести открыть Каннский фестиваль, потому что фестивали любят необычное. А любят они необычное потому, что главные зрители фестивалей - критики - устали от обычного. Расчет не оправдался: открытие фестиваля было признано слабым, в рейтингах картина заняла одно из последних мест, призов у жюри не получила. Но "новое слово" она сказала.
Ее необычность в преобразовании недурной собою живой девушки в мертвый фетиш - предмет услады людей, для которых восторги любви уже далеко позади. Бедняга Люси попадает в такой специфический великосветский бордель, где ее регулярно опаивают снотворным, и она становится надувной куклой для старческих сексуальных игр - только, в отличие от холодной резины, теплой и ровно дышащей. Сцены, когда мадам принимает очередного клиента, повторяются снова и снова, как "главы" в "Сало" у Пазолини, методично иллюстрирующие разнообразие человеческих прихотей. Учтивые инструктивные беседы идут на краю постели, где, как в небесах, полных алмазов, безмятежно почивает спящая Люси. По оркестровке фильма ясно, что в эти минуты одна часть зала должна замирать в предвкушении аппетитного приключения, а другая - заранее страшиться того, что видеть не хочется. Шок - орудие артхауса.
В этот дом приходят те, кто уже не может надеяться на ответную любовь молодых красавиц. Поэтому бдительность красотки и усыпляют вместе с самой красоткой. Она беспомощна, с ней можно делать что угодно. Обозначив рискованную ситуацию, художник (если он художник) в таких случаях переходит к собственно делу.
То есть от упражнений с красоткой идет к некоему художественному образу, который и заставит нас волноваться и думать о чем-то помимо чужого обнаженного тела. Именно это отличает художественное кино от, скажем, порно.
Я отдаю себе отчет в том, что вступаю в зону риска: мои коллеги в любом выражении активной мысли видят попытки менторства, в любом желании подняться над "экзистенцией" - отрыжку советского подхода к кинематографу. Но нельзя не замечать реальный факт: в отсутствии активной мысли кино катастрофически мельчает, а "экзистенция" сама по себе делает диалог со зрителем невозможным: о чем говорить, когда не о чем говорить?
В стиле фильма отчетливо видно, что режиссер по призванию и профессии - автор дамских романов. Его кокетливость, его самолюбование, его манерность сами по себе переводят картину в категорию B-movie - второсортного мыла для домохозяек, пищи для пересудов относительно мерзостей мужской природы.
На Каннский фестиваль это B-movie попало в результате ходатайства Джейн Кэмпион ("Пианино") - соотечественницы Джулии Ли и первой женщины, завоевавшей Золотую пальмовую ветвь. Что частично снимает флер с легенды о неподкупном Канне: он, оказалось, может купиться на слабость своего любимого лауреата. Теперь австралийская версия сказки о Спящей красавице на наших экранах. Не перепутайте с "Белоснежкой" и детвору держите подальше - иначе несварение желудков обеспечено.