Выходящий у нас дебютный фильм австралийского режиссера Джулии Ли "Спящая красавица" подтвердил декадентскую тенденцию мирового "артхауса": "автор" вываливает на экран самое сокровенное. И так самозабвенно в это дело погружен, что непонятно, зачем тут мы.
В интимной жизни человека много вполне, возможно, естественных, но далеких от стандарта нюансов, имеющих пышные научные названия. Одно из них - фетишизм, навязчивое стремление утолять свои страсти при помощи разнообразной, скажем так, мертвой натуры. Как любое человеческое проявление, он может быть предметом искусства. Вопрос только в том, делается ли фильм как своего рода авторская сублимация экзотических страстей или как способ открыть еще одну сторону людской природы, как метафора чего-то более объемного и важного для человечества. В первом случае потный вал страсти находит среди зрителей горстку сочувствующих, а остальные, пытаясь удержать рвотные позывы, в панике покидают зал. Так воспринимался скандальный фильм Пазолини "Сало", и никакие уверения критиков в его яркой политической метафоричности не могли заставить публику досмотреть до конца подробный процесс поедания фекалий. Во втором случае соразмышления автора со зрителями, их "сочувствования" идут значительно дальше показанного, - отчего собственно действо, каким бы экстравагантным оно ни было, оказывается лишь средством для достижения художественной цели. Так делал свои по тем временам запредельно откровенные картины ("Сатирикон", "Казанова") Феллини, так фантазировал в своей последней ленте "Широко закрытые глаза" Кубрик.
Намеренно беру в качестве примеров гениев кинематографа: чуть меньше ума и гениальности - и сублимации экзотических, не всеми разделяемых страстей становятся вовсе непереносимыми.
Габариты дарований дебютантки Джулии Ли мне пока неясны. Ее первый фильм снят весьма эстетски, крайне "литературно", в стиле зашедшего в тупик декаданса. Юная героиня Люси (Эмили Браунинг) - студентка университета, и ее экзотический род занятий нам объясняют в духе марксизма: заставили социальные условия. Нет денег на учебу - девушке пора на панель.
Панели для кино давно не новинка: в одном только Канне 2011 года рядом со "Спящей красавицей" шло пять-шесть разного достоинства фильмов о горькой судьбине платных жриц любви. "Красавицу" удостоили чести открыть фестиваль - потому что фестивали любят необычное. А любят они необычное потому, что главные зрители фестивалей - критики - устали от обычного и всё, чего еще на экранах не бывало, автоматически принимают за долгожданную провокацию и новое слово в кино.
Расчет не оправдался: открытие фестиваля было признано слабым, в рейтингах картина заняла одно из последних мест, призов у жюри не получила. Но "новое слово" она сказала.
Ее необычность - в преобразовании недурной собою живой девушки в мертвый фетиш, предмет услады людей, для которых восторги любви уже далеко позади. Бедняга Люси попадает в такой специфический великосветский бордель, где ее регулярно опаивают снотворным, и она становится надувной куклой для старческих сексуальных игр - только, в отличие от холодной резины, теплой и ровно дышащей. Обстановка вокруг вполне респектабельная: просторные покои, роскошная мебель, интеллигентная хозяйка, солидные клиенты, атмосфера полного взаимопонимания и предупредительности. Сцены, когда мадам принимает очередного клиента, повторяются снова и снова, как "главы" в "Сало" у Пазолини, методично иллюстрирующие разнообразие человеческих прихотей. Учтивые инструктивные беседы идут на краю постели, где, как в небесах, полных алмазов, безмятежно почивает спящая Люси. По оркестровке фильма ясно, что в эти минуты одна часть зала должна замирать в предвкушении аппетитного приключения, а другая - заранее страшиться того, что видеть не хочется. Шок - орудие артхауса.
В этот дом приходят те, кто уже не может надеяться на ответную любовь молодых красавиц. Поэтому бдительность красотки и усыпляют вместе с самой красоткой. Она беспомощна, с ней можно делать что угодно. Сказка о Спящей красавице вступает в связь со сказкой о Красавице и Чудовище - с той разницей, что Чудовище уже неспособно обернуться Принцем, а Красавица остается поруганной и выпотрошенной.
Обозначив рискованную ситуацию, художник (если он художник) в таких случаях переходит к собственно делу. То есть от упражнений с красоткой идет к некоему художественному образу, который и заставит нас волноваться и думать о чем-то помимо чужого обнаженного тела. Именно это отличает художественное кино от, скажем, порно: в первом важна мысль, во втором - только процесс.
Я отдаю себе отчет в том, что вступаю в зону риска: мои коллеги в любом выражении активной мысли видят попытки менторства, в любом желании подняться над "экзистенцией" - отрыжку советского подхода к кинематографу. Но нельзя не замечать реальный факт: в отсутствии активной мысли кино катастрофически мельчает, а "экзистенция" сама по себе делает диалог со зрителем невозможным: о чем говорить, когда не о чем говорить? Мы уже так много раз в этом убеждались, что пора сделать выводы. Но делать выводы из своих провалов кино отучилось.
В стиле фильма отчетливо видно, что режиссер по призванию и профессии - автор дамских романов. Его кокетливость, его самолюбование, его манерность сами по себе переводят картину в категорию B-movie - второсортного мыла для домохозяек, пищи для пересудов относительно мерзостей мужской природы. Сладострастное обыгрывание контраста между нежной кожей молодухи и дряблыми телесами похотливых старцев свидетельствует о крайне низком пороге авторского вкуса.
На Каннский фестиваль это B-movie попало в результате ходатайства Джейн Кэмпион ("Пианино") - соотечественницы Джулии Ли и первой женщины, завоевавшей Золотую пальмовую ветвь. Что частично снимает флер с легенды о неподкупном Канне: он, оказалось, может купиться на слабость своего любимого лауреата. Теперь австралийская версия сказки о спящей красавице на наших экранах. Не перепутайте с "Белоснежкой" и детвору держите подальше - иначе несварение желудков обеспечено.