Иван Вырыпаев поставил в "Практике" свою новую пьесу "Иллюзии", которую сам он, кажется, не без иронии, назвал мелодрамой об истинных ценностях. Написанная для немецкого города Кемница и уже заявленная в репертуар нескольких европейских театров, она окончательно оформила статус Вырыпаева как европейского драматурга.
Уж не знаю, зачем ему понадобилась эта мистификация с жанром: к мелодраме его пьеса точно не имеет никакого отношения. Свободная от бунтарской страстности "Кислорода" и "Бытия N2", она царит в холодном пространстве не столько вечных ценностей, сколько интеллектуальной игры. Кубик Рубика, силлогизм, головоломка, исследование языка и его власти, а уж потом - рассуждения об истинной любви и вечных ценностях.
Две пары актеров, сменяя друг друга у трибуны (хотите иначе - за кафедрой), запасшись стаканом воды, точно заправские лекторы, рассказывают любовные истории двух семейных пар: женщины - за мужчин, мужчины - за женщин. Можно было бы назвать эти истории монологами, если бы они не балансировали на интригующей грани монолога и его презентации, рассказывания. "И когда она умирала, она попросила его сесть и сказала... потом последовала пауза"... Рассказ о событии речи, а не сама речь становится сутью композиции, испещряет монохромное тело монолога, создавая игру форм.
Монологи осуществляются в предельно возвышенной риторике, в духе сентиментальных английских романов и апостольских посланий. Их очевидную риторичность преодолевает или берет на себя вдохновенно-серьезная и исполненная нежного юмора актерская игра-речь.
Тут важно то, что два актера говорят с едва заметным акцентом - Каролина Грушка принадлежит польской традиции, а Казимир Лиске (окончивший Школу-студию МХАТ два года назад) - американской. Их акценты, настолько нежные, что трудно понять, из какого языка они происходят, являются слишком активным элементом формы, чтобы его игнорировать.
Наполненная профетической убежденностью, влажная от слез речь первой женщины (героиня Грушки) приносит в спектакль целостный мир верности и любовной поэзии. Она рассказывает о смерти своего мужа и берет на себя его прощальный "монолог" о любви. Он умирает - как мы поймем - в иллюзорном сознании своего счастья, наученный женой, что "любовь - это ответственность и благодарность".
Каждый новый из персонажей приносит к "трибуне" совсем иные обертона и сюжеты. Когда героине Грушки настает очередь умереть, она призывает лучшего друга своего мужа и произносит душераздирающий монолог, о котором нам рассказывает персонаж Казимира Лиске: "Спасибо, что пришел, я умираю и хочу сказать тебе что-то важное перед смертью... Мы познакомились с тобой на нашей свадьбе, ты был свидетелем жениха (моего мужа), а я была невестой. ...Я сразу поняла, что ты и только ты - мужчина моей мечты, моей любви, моего сердца. И все эти пятьдесят лет, с той самой первой встречи, все эти годы, я люблю тебя больше всего на свете".
Новый мотив возникает немедленно: один пазл входит в другой и дарит нам смятение. Но мы уже пережили его в момент первого "монолога"-истории: ведь торжественная и глубокая поэзия любви в речи Грушки застигает нас врасплох. Ей нельзя не верить, но и верить ей невозможно. Хотя бы потому, что так не чувствуют и не говорят лет уж 200-300, а если и говорят, то только в мыльных операх и голливудских мелодрамах. Собственно, это и есть диалог Вырыпаева с залом, к которому обращена его провокация.
Он освобождает публику от смятения, рассказывая "подлинную" историю измены, а вслед за этим накручивает целый "шекспировский" каскад смертей и предательств. Друг мужа, чья речь пересказана Александром Алябьевым (он, как и его партнерша - выпускник гитисовской мастерской Олега Кудряшова), узнав о такой любви к нему, вдруг сознает, что и сам всю жизнь любил чужую жену и сознается в этом своей собственной. Та в мстительном порыве сочиняет историю о своем 50-летнем романе с другом мужа.
Ложь бумерангом возвращается к их умирающей подруге (Каролине Грушке), которая уходит в сознании бессмысленности своей жертвы, поскольку ее-то собственный муж, такой верный и благодарный, провел все эти годы в плотном контакте со своей любимой.
Теперь настает очередь злодея, который возвращаясь от любимой, сознает, что наваждение рассеялось и его любовь к жене неизменна. Он, чей "монолог" мягко лепечет Инна Сухарецкая, бежит сказать ей об этом и находит ее в петле. В предсмертной записке бессчетное число раз повторяется одна фраза: "Ведь должно же быть хоть какое-то постоянство в этом изменчивом космосе?". Его собственное сердце останавливается лишь 10 лет спустя, настигнутое той же мыслью.
Рассказ становится средством выражения относительности и безнадежности реального чувства. Запущенная в мир предсмертная исповедь порождает цепную реакцию разбитых иллюзий и смертей. Это потом мы узнаем, что жена друга была ему всегда верна, что она просто "обладала хорошим чувством юмора". Исповеди-рассказы обессмыслили годы хорошо прожитых жизней, создав взамен полтора часа великолепного театра, в котором феноменально виртуозные артисты пробуют на язык сложнейшие игровые стратегии. А зрители благодарно принимают их игру за мелодраму.