"РГ" продолжает печатать интервью с финалистами литературной премии "Большая книга".
В 2010 году писатель и журналист Дмитрий Быков выпустил роман "Остромов, или Ученик чародея", завершивший трилогию, в которую ранее вошли его романы "Оправдание" и "Орфография". В интервью "РГ" Дмитрий Быков рассказал о своих отношениях с этой книгой и о значении литературных премий.
Российская газета: Роман "Остромов, или Ученик чародея" уже выиграл премию "Национальный бестселлер" и попал в шорт-лист "Большой книги". В чем причина успеха этого романа? Мистика, левитация, масоны? Или есть еще какой-то секрет этого текста?
Дмитрий Быков: Премия как раз не показатель успеха. Ее ведь присуждает чаще всего не экспертное сообщество, а жюри, состоящее из разных людей с разными интересами. Даже тиражи не самый надежный критерий, хотя у "Остромова" в этом смысле неплохие цифры - четыре издания ушли за полгода. Никакого сенсационного успеха нет, а есть, судя по отзывам важных для меня людей и по самоощущению, попадание в некоторые болевые точки.
Мистика сама по себе вряд ли способна привлечь читателя, особенно российского - у нас эта традиция по разным причинам не очень сильна, разве что Гоголю и Булгакову удалось написать оригинальную русскую готику. А вот левитация как образ жизни - это, кажется, действительно вовремя, потому что больше сейчас по большому счету заниматься нечем. Возможно, читатель чувствует совпадение, которое там действительно есть: вещь о поисках предела личных возможностей написана на пределе моих тогдашних способностей. Я и сам на этой книге многому научился и многое преодолел, так что и с читателем она что-то такое делает, не совсем объяснимое. Никому не посоветую проходить через описанные там практики, но прочесть про них невредно. Сейчас, может быть, я умею больше и написал бы иначе, и следующий роман будет совсем другой, но этим ростом я обязан "Остромову" и очень эту книгу люблю.
РГ: Существует ли некая писательская ответственность за тех, о ком написали? Ведь персонажи "Остромова" - реально существовавшие люди, чьи образы хранятся в общей исторической памяти. Где проходит та грань, которую лучше не переступать, работая с реальными персонажами? Или писателю все дозволено?
Быков: Почти у всех моих героев есть прототипы, но никто из героев не тождествен реальному лицу: Варченко - не Барченко, Остромов - не Астромов, Галицкий - не Жуковский, Михаил Алексеевич все-таки не совсем Кузмин и даже Одинокий не совсем Тиняков. События происходят в параллельной реальности и лишь иногда пересекаются с тем, что было на самом деле... Некоторые читатели это заметили, спасибо им...
РГ: В чем вы видите основное значение литературных премий и всевозможных писательских соревнований и состязаний для литературного процесса в целом?
Быков: Это привлекает внимание некоторых (не самых квалифицированных) читателей, иногда позволяет раздуть скандал вокруг достойной книги, чаще - вокруг недостойной. Иногда хороший писатель получает деньги, тоже не последнее дело...
РГ: Назовите главное, на ваш взгляд, литературное событие этого года.
Быков: Для меня такими событиями бывают только книги - скажем, новый роман Александра Житинского "Плавун", книга Алана Кубатиева о Джойсе в ЖЗЛ, в ноябре обещан новый Пелевин.
РГ: Можно ли назвать сегодняшний литературный процесс сугубо прозоцентричным? Какое место в нем отведено поэзии и ее влиянию на общественное мнение?
Быков: Проза как раз, по-моему, сдает позиции - сейчас время интуиции, все в тумане, зыбко, неопределенно, и тут поэзия с ее обостренной интуицией многое может. Проза пишется, когда эпоха определилась, закостенела - года два нам еще сейчас до настоящей прозы, и то она будет наверняка вязкой, как "Обломов". Много было хорошей прозы в 1855 году? Второй том "Мертвых душ" был сожжен не просто так - новую эпопею можно будет написать, когда у страны начнется новая жизнь. Страстно жду этого момента.