"РГ" продолжает цикл интервью с финалистами литературной премии "Большая книга".
В 2010 году вышел "Письмовник" - четвертый роман писателя Михаила Шишкина, в разное время становившегося лауреатом премий "Большая книга", "Русский Букер" и "Национальный бестселлер". В интервью "РГ" Шишкин рассказал о своем взгляде на литературные премии, об отношениях с Россией и с немецкими издательствами.
Российская газета: Несколько лет подряд лауреатами "Большой книги" становились книги-биографии. В этом году в шорт-лист попали только художественные романы. По-вашему, это простая случайность или, наконец-то, все сложилось так, как и должно быть?
Михаил Шишкин: Не знаю. Вообще, любая премия - это ринг. Правильнее, скорее всего, разделить претендентов по весовым категориям. А с участием биографий получалось, что живущий письменник должен вступать в единоборство с самим Толстым, а не с автором его биографии.
РГ: Согласны ли вы с политикой премии "Национальный бестселлер", которая принципиально не рассматривает биографические книги?
Шишкин: Слушайте, люди дают деньги на литературу из своего кармана. Надо сказать им за это спасибо, из каких бы принципов они ни исходили. Пусть найдется в России человек, который даст деньги на престижную дорогую премию исключительно за биографии! Вопрос нужно поставить по-другому: почему в России миллионеров больше, чем в той же Германии, а литературных премий на порядок меньше?
РГ: Что дают литературные премии сегодняшнему литературному процессу? Они - его двигатель, или победа в этих литературных состязаниях - всего лишь ярлык для читателя?
Шишкин: Не могу представить себе писателя, для которого получение премии является двигателем. Если человек пишет для премии - это не писатель. Играет ли роль в продажах премиальный ярлычок на книжке? Играет. Но это то, что дают премии книгопродавцу, а не литературному процессу.
РГ: И все-таки есть одна премия, которая всегда вызывает большой резонанс во всем мире. Букмекеры - по традиции - огласили списки возможных претендентов на Нобелевскую премию: среди них в этом году были Пелевин и Евтушенко. Насколько, по-вашему, важно для русской литературы в целом, чтобы русский писатель получил Нобелевскую премию?
Шишкин: Списки номинантов открываются Нобелевским комитетом только через 50 лет. Это значит, что любой букмекер может назвать среди претендентов кого угодно - это нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить. Опыт предыдущих "русских" нобелевских лауреатов подсказывает, что решение всегда больше связано с политикой, или, как правильнее, "политкорректностью". По нынешним временам Нобелевку получит скорее грузинский писатель, чем русский. Сомневаюсь, что русский Нобель вызовет большой интерес к современной русской литературе - после того, как Транстрёмер стал лауреатом, вряд ли все бросились читать других шведских поэтов.
РГ: Раз уж мы заговорили об этой премии: кому бы вы ее присудили, будь у вас такое право?
Шишкин: Из уже умерших - Александру Гольдштейну. Его проза - это выжимка всего, что можно выжать из кириллицы. Из живущих - я бы вручил каждому по Нобелевке. Может, тогда все успокоятся.
РГ: Ваш роман "Венерин волос" настоящий бестселлер в Германии. Расскажите о разнице восприятия этого текста читателями здесь - в России, и там - условно говоря, на Западе.
Шишкин: Не знаю, почему немцы так долго ждали. Годами получал от издательств лишь отказы, мол, ваша книга слишком хороша для наших читателей. Удивительно, как книгоиздатели всего света держат своих читателей за идиотов. И вот издательство DVA в Мюнхене рискнуло и было вознаграждено. Книга получила престижные премии в Германии и Швейцарии. Пошли тиражи. Очевидно, те вещи, о которых я пишу, вылезают из панциря русской экзотики. Наверное, в книге речь идет о таких вещах, которые воспринимаются вне языковых и ментальных границ, когда уже нет ни эллина, ни иудея.
РГ: Критик Мартын Ганин заметил, что в "Письмовнике" "Россия больше не является местом смерти, боли и ужаса, как в предыдущих романах". Что изменилось в ваших личных писательских отношениях с Россией по сравнению, скажем, с концом 1990-х - началом 2000-х годов?
Шишкин: Россия являлась "местом смерти, боли и ужаса", наверное, потому, что я, кроме России, нигде тогда еще не жил. Вот переехал сейчас из Цюриха в маленькую деревню в Юрских горах, на французской границе в получасе от Базеля. Чудесные места, красота, покой. А на прошлой неделе наш сосед через два дома покончил с собой. Днем катался с сыновьями на велосипедах, а потом повесился в мастерской в подвале. Никто не понимает, что с ним произошло. Тут не принято такое понимать. Так что всякое место на земле - место смерти, боли и ужаса. Просто это надо знать.
РГ: Вы бы могли вернуться в Россию?
Шишкин: А что значит "вернуться в Россию"? Зарегистрироваться в паспортном столе? Так я и не выписывался. Весь прошлый год я снимал квартиру на Сиреневом бульваре - жить в Москве очень неудобно, особенно если нужно все время летать по миру. Едешь в аэропорт и не знаешь, доедешь или не доедешь. "Вернуться в Россию" - это понятие из каких-то дремучих сталинских времен. Мы живем в мире без границ, и место проживания не играет никакой роли. Важно лишь, что ты пишешь.
Фото: РИА Новости