Конкурс II Интернет-фестиваля "Российской газеты" "Дубль дв@" завершился.
Теперь на ваших мониторах - два внеконкурсных фильма: "Прокляты и забыты" - документальный фильм Сергея Говорухина и "Борис Годунов" - экранизация трагедии Пушкина в интерпретации Владимира Мирзоева. Но сохраняется возможность оставлять свои мнения о фильмах на форуме фестиваля. Открыто голосование и по просмотренным конкурсным фильмам - и те, кто еще не прислал свои оценки, могут повлиять на выбор лауреата нашего фестиваля современной российской документалистики.
9 декабря на заключительной церемонии мы подведем итоги зрительского рейтинга и вручим Гран-при. И в завершение фестиваля повторно покажем фильмы, ставшие фаворитами большинства зрителей.
А пока - интервью с режиссером фильма "Борис Годунов" Владимиром Мирзоевым.
Российская газета: Действие вашего фильма происходит в современной Москве, герои трагедии носят современные костюмы, но пушкинский текст остался тем же. Прием очень острый и для многих спорный. Объясните свои намерения.
Владимир Мирзоев: В ответ на этот вопрос можно было бы написать небольшую брошюру. Но если сжато: мы в своей работе апеллировали к смыслам как пушкинским, так и нашей истории. К архетипам этой истории. И нам хотелось очистить фильм от тех исторических фактур, от той исторической конкретности, которая иногда мешает эти смыслы разглядеть. Это актуализация не сатирического свойства, не попытка буквально попасть в какие-то современные политические цели, кого-то зацепить, укусить, обидеть или разоблачить. Наш жест никак не связан с ныне действующими политическими фигурами. Но он связан со смыслами, которые продолжают работать здесь и сейчас, и мы все это чувствуем. Очень часто нынешнюю ситуацию в политике, в экономике, даже ситуацию с коррупцией определяют как новый феодализм. То есть явно видны какие-то структуры, которые действовали в XV, XVI веках и продолжают действовать в наши дни. Эти традиционные механизмы так называемой русской системы продолжают работать. И если мы заявляем, что мы как страна прорываемся в модерн, то есть апеллируем к индивидуальному сознанию, к характерным для современного общества ценностям, то возникает парадокс: оболочка нашей жизни - все эти компьютеры, автомобили, айфоны - имеет отношение к модерну, а политические и экономические механизмы чудовищно архаичны.
РГ: Так ведь и общественная психология, социальные инстинкты мало изменились.
Мирзоев: Конечно, ведь Пушкин как крупный художник постоянно обращался к этим базовым категориям, свойственным русской ментальности. И мы почувствовали, что разговор о сегодняшнем дне без обращения к этим особенностям русской цивилизации не может быть содержательным. Можно по-разному определять связанную с этим проблематику. Мне, например, близок подход такого философа, как Игорь Яковенко. Он говорит о манихейской и гностической подоплеке русской цивилизации. Мне кажется, это очень точное определение. Это вечное, на уровне сознания, столкновение тьмы и света, концепция "последней битвы", после которой наступит тысячелетнее царство света. Это может выглядеть как православная утопия или советская материалистическая утопия, но представление о том, что наше существование как бы не жизнь, а вечный бой светлых и темных сил, незыблемо. В сущности, "Лебединое озеро". Поэтому эта музыка в "точках бифуркации" нашей истории каждый раз возникает с неизбежностью, это мы хорошо знаем. И еще. Сейчас, по-видимому, такой момент, когда разные формы сознания проходят перед нашими глазами. Мы живем в России, в которой все эти пласты нашего исторически наслоившегося менталитета видны, как в раскопе видны археологу культурные пласты. Куда ни глянь - наткнешься на какой-то элемент начала ХХ века, вдруг явно в культуре начинается неоромантическая тенденция. Или ты смотришь на современных чиновников и думаешь: боже мой, это же совершенно гоголевские типы! Или проваливаешься еще глубже и понимаешь: перед тобой сущее средневековье! Перед тобой типичные взаимоотношения вассала и князя, система взаимного подчинения внутри этой вертикали власти - совершенно средневековая концепция: "вассал моего вассала - не мой вассал".
И вот я почувствовал, что "Борис Годунов" Пушкина очень подходит для этого разговора. Пушкин от описанных им исторических событий отстоит на двести лет, нас от Пушкина отделяют тоже двести лет. Пушкин оказывается таким странным зеркалом, которое отражает одной стороной глубь истории, а другой стороной повернуто к нам. Интонации Пушкина, его язык бесконечно нам близки и ощущаются современно. Вообще, Пушкин для нас сегодня может быть эталонным русским человеком. Последовательный индивидуалист, последовательный обличитель самовластия, человек, возделывающий свой сад, человек культуры, с одной стороны, человек верующий, с другой - не язычник, настоящий христианин. И если мы говорим о том, каким бы мы хотели видеть русского человека в обозримом будущем, я бы сказал, что, по-моему, это - Пушкин. Даже его смесь кровей здесь важна. Важны не кровь и почва, а язык и культура.
РГ: В фильме очень сильные актеры. Как они приняли такую концепцию фильма?
Мирзоев: Я бы назвал их своими соавторами и единомышленниками - даже тех, кто снимался в небольших ролях. Для меня вообще важно, чтобы актер был не пластилиновым материалом в руках режиссера, а собеседником, соавтором, чтобы с ним можно было говорить о самых важных вещах, вместе размышлять, мне по-другому неинтересно. С Максимом Сухановым мы вообще вместе придумывали этот проект в 1997 году. Но тогда тем, кто мог бы вложить в него деньги, казалось, что мы хотим сделать сатиру на Бориса Ельцина. И никто не решился. Но уже тогда я сделал подробную экспликацию, и фильм стал придумываться в голове. И это самое мучительное: когда ты уже что-то сочинил, но нельзя это сочиненное воплотить. Такое годами длящееся состояние беременности просто невыносимо. И в течение этих 13 лет каждый год мы кому-нибудь из продюсеров эту идею предлагали. И вот наступил момент, когда ко мне пришел теперь уже мой друг Алексей Егоров и дал деньги небольшие, но достаточные, чтобы этот проект осуществить. И когда в 2010-м мы стали "собирать войска", делать кастинг, я старался привлечь людей, с кем уже работал, на кого мог опереться. Многие отказались от гонораров - подставили плечо. В нынешних обстоятельствах, должен сказать, это не принято: сейчас идет довольно прагматичный период нашей истории.
РГ: Они не прогадали. Зарабатывать сейчас можно на кассовых поделках, а они вложили свой талант в фильм, который останется в истории кино. Но вот казус с Интернетом. Вашу картину еще до премьеры украли и оперативно выложили в Сеть, правда, в плохом качестве. Я понимаю, в какой мере это сокрушительный удар для продюсеров и съемочной группы. Но вы решились обратить зло в добро и именно Интернету, нашему фестивалю "Дубль дв@", теперь доверяете премьеру своей картины. Как вы относитесь к такому развитию судьбы своего фильма?
Мирзоев: Должен сказать, что когда мы были еще в периоде пост-продакшн - делали монтаж, озвучание и т.д. - уже тогда я думал о премьере в Интернете. Потому что на продвижение фильма у нас не было ни рубля, а без рекламного бюджета выходить в прокат, даже ограниченный, бессмысленно. И я думал, что эта задача разрешима при помощи Интернета: какой иной способ можно придумать, чтобы фильм увидела широкая аудитория не только в Москве и Петербурге! Но тогда идея не сформировалась в определенный план. Потом мы думали о показе фильма в крупных городах на одном-двух сеансах, но - долго. Так, чтобы мы могли что-то заработать и вернуть продюсерам деньги - что для нас дело чести. Но как раз в этот миг фильм был украден с одного из показов и слит в Интернет. Сначала мы все были в депрессии, нам казалось: все рухнуло. В чувство меня привел Борис Акунин, который сказал: у тебя синдром ослика Иа-Иа. Ты не понимаешь своего счастья. Не понимаешь, что тот взрыв интереса к фильму, который сейчас происходит на твоих глазах, работает на его судьбу. Он был прав: уже через три дня стали раздаваться звонки, нам стали предлагать экраны, в частности, кинотеатр "Пионер" раздвинул свое расписание и немедленно поставил фильм в прокат. К нему присоединился кинотеатр "Художественный". Хотя если не считать статьи в "Российской газете", о фильме никто толком не написал. Хотя мы его показали на пяти или шести российских фестивалях, но эффект был нулевой. У меня брали интервью, но они странным образом куда-то исчезали. А когда на фильм отреагировала Интернет-аудитория, у него началась хоть какая-то жизнь. Так что я к этому теперь отношусь иначе: не было бы счастья, да несчастье помогло.
РГ: А телевидение фильмом так и не заинтересовалось?
Мирзоев: Я еще надеюсь на это. Но телевидению очень важно, был ли фильм на экранах. Если его не видела киноаудитория, ТВ обычно относится к нему прохладно.
РГ: Вы выступили с идеей "народного проекта". Расскажите о ней. И может ли Интернет-показ в рамках нашего фестиваля "Дубль дв@" работать на эту идею?
Мирзоев: Мне кажется, что и визуальная, и текстовая информация в Сети должна распространяться бесплатно. Чтобы любой человек, который не может купить фильм или книгу, все-таки должен иметь возможность до них дотянуться. Но в то же время важно донести до Интернет-аудитории мысль о том, что для создания нового проекта - фильма, книги - авторам нужны средства. И если мы пытаемся выключить из этой цепочки посредников (крупные киностудии, издательства, чиновников, распределяющих деньги так, что большая часть оседает в их карманах) и взаимодействовать с аудиторией напрямую, то и аудитория должна вести себя ответственно. Если человек посмотрел фильм и тот ему понравился, то было бы совершенно нормально бросить в наш Яндекс-кошелек стоимость обычного кинобилета. Так можно сэкономить огромное количество денег, которые обычно уходят куда-то в сторону. Это проблема не только российская. Я какое-то время жил в Канаде, и мы с Дмитрием Белопольским затеяли фильм о том, как там финансируется культура. Государственная телекомпания CBC взялась его финансировать. Мы стали встречаться с чиновниками, ответственными за распределение денег, и вдруг с ужасом поняли, что 50 процентов отведенного для культуры бюджета уходит на бумагооборот, в качестве зарплаты людям, распределяющим гранты! Это поразило не только нас, но и продюсеров СВС: проект был закрыт.
А Интернет позволяет налогоплательщикам напрямую финансировать новый проект, наш следующий фильм. Это здорово. В этом году в Министерство культуры тянулась очередь из 270 проектов, претендующих на гранты! В этой очереди и мастера и дебютанты, и аниматоры, и документалисты. А лотов было семь, и все довольно скромные. Я не могу себе позволить даже встать в эту очередь. Мне стыдно: ведь я могу работать в театре, могу поставить оперу, могу писать и заниматься педагогикой - у меня есть альтернативы. Этой альтернативы нет у очень многих кинематографистов. Поэтому участвовать в этом соревновании мне неловко. Но с другой стороны, это означает, что свой следующий фильм я сниму очень нескоро. Если бы мне было двадцать лет, я бы относился к этому спокойно. Но я начал серьезно заниматься кино в пятьдесят и до сих пор чувствую себя в этом деле новичком. И хотелось бы наверстать упущенное.
РГ: Тогда расскажите о своем новом проекте, помочь которому вы призываете наших читателей и зрителей нашего фестиваля.
Мирзоев: Проектов несколько. Есть подобие приквела к "Борису Годунову" - история князя Андрея Курбского, замечательно написанная в пушкинской традиции драматургом Юрием Шпитальным. Произведение изумительное, опубликованное, никогда никем не поставленное. Есть проект по "Преступлению и наказанию" - очень необычный: я придумал, как экранизировать роман, не иллюстрируя его, а вскрыв его глубинные слои. Это будет не похоже ни на фильм Кулиджанова, ни на недавний сериал. А история эта для нас сегодня очень важна: роман мог бы называться "Преступление и покаяние", потому что речь там не о наказании, а о том, как человек переоценил свое преступление. Для нашего общества это сейчас важнейший момент: мы по-прежнему не хотим думать о травмах ХХ века, зарываемся головой в песок. Вроде бы преступления, совершенные при Ленине и Сталине, были, но чьими руками совершены - непонятно. А об этом нужно говорить, нужно размышлять о природе этих преступлений, и не для того, чтобы кого-то тащить на скамью подсудимых. Так говорят о том, что произошла в семье.
РГ: Этот процесс можно сравнить с исследованиями ученого, чтобы придумать лекарство.
Мирзоев: Совершенно верно. Любой психоаналитик знает, что травму нужно обязательно объективировать, о ней нужно говорить. Почему детские травмы так опасны? У ребенка еще нет аппарата рефлексии, он не знает, как быть с этой болью. Он свою травму прячет глубоко, она таится в подсознании и однажды может выплеснуться непредсказуемым поведением уже взрослого человека. Он может не знать источника своей депрессии, не понимать, почему в жизни все идет наперекосяк, а это работает неотрефлексированная детская травма. Наше общество, как мне кажется, находится именно в этом состоянии.
РГ: Итак, допустим, я посмотрел вашу картину в Интернете, я хочу помочь вашему следующему проекту - что я должен сделать?
Мирзоев: В моем Живом Журнале есть счет так называемого Яндекс-кошелька. И заплатить можно как за мобильный телефон - в любом магазине "Евросети" или "Связного".
РГ: Тогда мы разместим ссылку на ваш Живой Журнал вместе с этим интервью, каждый сможет узнать номер счета этого кошелька - и у нас с вами будет новый фильм Владимира Мирзоева, к созданию которого мы окажемся причастными самым непосредственным образом.